Михаил Кульчицкий - Рубеж. Стихи

МАЯКОВСКИЙ

(Последняя ночь государства Российского)

Как смертникам, жить им до утренних звезд,и тонет подвал, словно клипер.Из мраморных столиков сдвинут помост,и всех угощает гибель.Вертинский ломался, как арлекин,в ноздри вобрав кокаина,офицеры, припудрясь, брали Б-Е-Р-Л-И-Н,подбирая по буквам вина.Первое пили борщи Бордо,багрового, как революция,в бокалах бокастей, чем женщин бедро,виноградки щипая с блюдца.Потом шли: эль, и ром, и ликер —под маузером всё есть в буфете.Записывал переплативший сеньорцифры полков на манжете.Офицеры знали, что продают.Россию. И нет России.Полки. И в полках на штыках разорвут.Честь. (Вы не смейтесь, Мессия.)Пустые до самого дна глазазнали, что ночи — остаток.И каждую рюмку — об шпоры,                                                   как залпв осколки имперских статуй.Вошел            человек                            огромный,                                                как Петр,петроградскую                             ночь                                         стряхнувши,пелена дождя ворвалась с ним.                                                          Пототрезвил капитанские туши.Вертинский кричал, как лунатик во сне:«Мой дом — это звезды и ветер…О черный, проклятый России снег,я самый последний на свете…»Маяковский шагнул. Он мог быть убит.Но так, как берут бронепоезд,воздвигнулся он на мраморе плиткак памятник и как совесть.Он так этой банде рявкнул: «Молчать!»,что слышно стало:                                      пуст                                                   город.И вдруг, словно эхо в дале-е-еких ночах,его поддержала «Аврора».

КРАСНЫЙ СТЯГ

Когда я пришел, призываясь, в казарму,Товарищ на белой стене показалКрасное знамя от командарма,Которое бросилось бронзой в глаза.

Простреленный стяг из багрового шелкаНам веет степными ветрами в лицо…Мы им покрывали в тоске, замолкнув,Упавших на острые камни бойцов…

Бывало, быть может, с древка он снимался,И прятал боец у себя на грудиГорячий штандарт… Но опять он взвивалсяНад шедшею цепью в штыки                                                  впереди!

И он, как костер, согревает рабочих,Как было в повторности спасских атак…О дни штурмовые, студеные ночи,Когда замерзает дыханье у рта!

И он зашумит!.. Зашумит — разовьетсяНад самым последним из наших боев!Он заревом над землей разольетсяОн — жизнь, и родная земля, и любовь!

«Самое страшное в мире…»

Самое страшное в мире —Это быть успокоенным.Славлю Котовского разум,Который за час перед казньюТело свое граненоеЯпонской гимнастикой мучил.

Самое страшное в мире —Это быть успокоенным.Славлю мальчишек смелых,Которые в чужом городеПишут поэмы под утро.Запивая водой ломозубой,Закусывая синим дымом.

Самое страшное в мире —Это быть успокоенным.Славлю солдат революцииМечтающих над строфою,Распиливающих деревья,Падающих на пулемет!

О ВОЙНЕ

Н. Турочкину

В небо вкололась черная заросль,Вспорола белой жести бока:Небо лилось и не выливалось,Как банка сгущенного молока.

А под белым небом, под белым снегом,Под черной землей, в саперной норе,Где пахнет мраком, железом и хлебом.Люди в пятнах фонарей.

Они не святые, если безбожники,Когда в цепи перед дотом лежат,Воронка неба без бога порожняяВмораживается им во взгляд.

Граната шалая и пуля шальная.И когда прижимаешься, «мимо» моля.Нас отталкивает, в огонь посылая,Наша черная, как хлеб, земля.

Война не только смерть.И черный цвет этих строк не увидишь ты.Сердце как ритм эшелонов упорных:При жизни, может, сквозь Судан,                                                            КалифорниюДойдет до океанской, последней черты.

«Как было б хорошо…»

Коле Л.

Как было б хорошо,Чтоб люди жили дружно,Дороги черные,                             как хлеб,Посыпаны крупчатойИ острой солью снега.Каждый каменьЧтоб был твой стол,А не давил на грудь.Как было б хорошо,Чтоб в крепкой сумкеИз волчьей кожиЗа плечами странствийПривычно тяжелели бФляжка рома,Трехгранный ножИ белая тетрадь.Как я б хотел,Чтоб ничего не нужно,Чтоб всё богатство — в сердце,Чтоб границыОстались только в старых                                             картах юнгиДа в сердце —                         между грустью и тоской.Я думаю:                  ни горечь папиросыНи сладость водки.Ни обман девчонки —Ничто не сможет погубить,Дружище,Единственного блага —Дружбы нашей.Я знаю: это будет…А покаместРакетой падает об камниЧайка.И дороги накрестЕще поверх скрестилиШтык и ложь.Когда же он настанет.Этот день,И с какойЗарей — багровой                                  или черной?Видишь?..И в ветхие страницыКнижек тонкихВтасованы листкиМоих стихов…

БАЛЛАДА О КОМИССАРЕ

Финские сосны в снегу,Как в халатах.Может,И их повалит снаряд.Подмосковных заводов четыре гранаты.И меж ними —Последняя из гранат.Как могильщики,Шла в капюшонах застава.Он ее повстречал, как велит устав, —Четырьмя гранатами,На себя не оставив, —На четыре стороны перехлестав.И когда от него отошли,Отмучив,Заткнувши финками ему глаза,Из подсумка выпала в снег дремучийКнига,Где кровью легла полоса.Ветер ее перелистал постранично,И листок оборвал,И понес меж кустов,И, как прокламация,По заграничнымОстрым сугробам несся листок.И когда адъютант в деревушке тылаПоднял егоИ начал читать,Черта кровяная, что буквы смыла,Заставила —Сквозь две дохи —Задрожать.

Этот листок начинался словами,От которых сморгнул офицерский глаз:«И песня                и стих —                                это бомба и знамя,и голос певца                         подымает класс…»

БУДНИ

Мы стоим с тобою у окна,смотрим мы на город предрассветный.Улица в снегу, как сон, мутна,но в снегу мы видим взгляд ответный.

Этот взгляд немеркнущих огнейгорода, лежащего под нами,он живет и ночью, как ручей,что течет, невидимый, под льдами.

Думаю о дне, что к нам плыветот востока по маршруту станций, —принесет на крыльях самолетновый день, как снег на крыльев                                                               глянце.

Наши будни не возьмет пыльца.Наши будни — это только дневка,чтоб в бою похолодеть сердцам,чтоб в бою нагрелися винтовки.

Чтоб десант повис орлом степей,чтоб героем стал товарищ каждый,чтобы мир стал больше и синей,чтоб была на песни больше жажда.

«Высокохудожественной строчкой не хромаете…»