Александр Новиков - Симфонии двора (сборник)

Все движемся. Уже до третьей тыщи –

шаг.

За столько лет – впервые.

И как велела певчая душа,

Пою свои куплеты дворовые.

И верю, не придут

И не отнимут строчки.

И в ночь не уведут

К тюремной одиночке.

Христос и тот за заповедь

Прощать до стольких раз,

Готов и нынче залпом пить

За милосердных нас.

За то, что жили – маялись,

Кручинились и славились,

За то, чтобы покаялись,

Не завтра, а сейчас.

Все движемся. До святости икон

Дойти б умом. А не как есть –

ногами.

Чтоб бег начав со стремени верхом,

Не кончить тараканьими бегами.

Из всех на свете стрел

По мне – Амура стрелы.

Ах, как бы я хотел

Лишь ими пичкать тело.

И бунтовать, и струны рвать

За все, что в сердце грел.

И все на свете согревать

Во имя этих стрел.

И чтоб в глазах той девочки

Так и остаться неучем.

А остальное – мелочи.

Так, видно, Бог хотел.

1999 год

«Вы простите меня, Очеретин…»

Вадиму Очеретину, Члену Союза писателей СССР, в ответ на его рецензию от 04.05.84 на мои стихи, с которой и начинается мое уголовное дело № 1078

Вы простите меня, Очеретин,

Я и сам, если честно, не рад –

Не попал в довоенные дети,

Не родился полвека назад.

Не катался в вагонах по свету

Под кликушества псевдослепых,

Не выклянчивал словом монету,

Не писал прозаический жмых.

Не менял ни имен, ни фамилий –

Повсеместно свою оглашал.

Вы умней оказались – сменили.

А вот я, дуралей, оплошал.

Не послушался в детстве папашу

И не внял поученьям хлыста –

Вот и выпал на голову вашу,

Как когда-то Родыгин с моста!

Видно, вправду есть Бахус на свете,

И слывет покровителем он –

Ай, Евгений, как точно приметил:

«Пьянке нужен лирический фон!»

Ну, а вам не завидую жутко –

Труд сизифов – писать и писать.

Про серьезное – это не шутка,

Даже если из пальца сосать.

О, Создатель! Великий Создатель,

Что ж ты псевдослепых схоронил?

Мне один псевдозрячий писатель

Так чудесно про них говорил.

Говорил, что «фольклорным фонтаном»

Окатили и дали испить –

Так с тех пор прикипел к шарлатанам,

Что доселе не в силах забыть.

И когда ему, дескать, в обузу

Созерцать на Пегасов табун,

Он свою малохольную Музу

Тащит к ним подлечить на горбу.

А меня вы простите за серость,

За убогий словарный запас,

За мою беспардонную смелость

Поучать в выражениях вас.

Я читал ваш пронзительный опус

И спешу в заключенье сказать:

Слово «шмон» –

по-тюремному – «обыск»,

И «обыскивать» – значит «шмонать».

Впрочем, нет, не учился я впору,

Не наполнил познаньем сумы.

Вы – знаток воровского фольклора.

Я прошу: поделитесь взаймы!

Вам завидует вся альма-матер

Наших славных уральских певцов:

Вы и критик, и врач-психиатр,

И историк, в конце-то концов.

Вы знаток диссиденства, искусства,

Даже сексопатолог слегка.

Выражаю вам лучшие чувства:

Жаль, что вы до сих пор не зека.

А за сим остаюсь неизменно –

«Полузековский полупиит».

Прав Есенин: мы все в мире тленны –

Как я рад, что нас это роднит.

1985 год

ГОД ЗМЕИ

Это ж надо, покромсало

Скольких враз вождей,

Всех Змея перекусала,

Кто был поважней.

Кто ловчей и мафиозней,

И т. д., т. п.,

Кто жадней и одиозней,

И главней в КП.

Год Змеи – такая штука –

Испокон веков

Жалит Мудрая Гадюка

Всяческих царьков.

Звон в ушах, как сто монисто –

Телетайп орет:

Покусал, бля, коммунистов

Аспид в этот год!

Целовались, миловались,

К счастью мир вели,

Ан, гляди, проворовались,

Лишку нагребли.

И змеюка, верно – аспид –

Ведь не ленится! –

Закусала прямо насмерть

Верных ленинцев!

1989 год

ДОСТИЖЕНИЯ

Еще не все исчерпано и выпито.

Призывы есть. Есть глашатай-горлан.

Ещё бы чуть – и он при жизни вылит

был

В гранитно-бронзо-гипсовый болван.

Застыло время бюстов, околевшее.

И новому отсчет дают ростки.

Болото сохнет. Воют, воют лешие –

Чем суше, тем им муторней с тоски!

Колхоз – завоеванье несомненное.

ГУЛАГ – его родной и кровный брат.

Нет ничего на свете неразменного,

Нет никого, кто б не был виноват.

Разменян царь с детьми и окружением.

Разменяны расейския умы.

Разменян бог. Все это – «достижения» –

Какие недогадливые мы.

Ни повода врагам для упования

У стенки – кибернетика – в расход!

Генетика в петле – «завоевание».

По трупам к звездам – новый марш –

поход.

Картин и книг потрава и сожжение,

Психушек живодерский инсулин –

Все это, безусловно, «достижения».

А мы считали – комом первый блин.

Бесштанная в закорках театралия –

Спектакль между жалами штыков.

Все поданы звонки, так не пора ли нам

Очухаться от зелия хлопков?

Жизнь движется – спиралево движение,

А значит, повторится тот момент:

Призывы. Горлопаны. Достижения.

Расход. Завоевание. Размен.

Не обезглавела ты, Русь – обезголовела,

В покорности застывшая слепой.

И сила твоя, исконно воловья,

И дух, и честь, и все в тебе – толпой.

1987 год

КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ

Поделились и люто, и наспех,

И – в пучину без дна.

В поле поровну белых и красных,

А Россия – одна.

Шашки наголо, шпоры – с размаху,

Чья, выходит, права?

Покатилась крестами на плаху

Золоченая голова.

А с небес над простертым телом

Ангел черный на гуслях, чу:

«Не желаю быть красным,

не желаю быть белым.

Россиянином, просто, хочу».

Разлетелись улыбки в осколки

И собрались в оскал.

В поле красные, белые волки –

Злоба, боль и тоска.

Белой кости стена в эполетах.

Краснозвездая серость-стена.

Только кровь одинаковым цветом.

Да Россия – одна.

А с небес над простертым телом

Ангел черный на гуслях, чу:

«Не желаю быть красным,

не желаю быть белым.

Россиянином, просто, хочу».

Слезы в нас раскаяния едки

И безмерна вина.

Два венца у гусарской рулетки,

А Россия – одна.

Мы носить не желаем в петлицах

Крови цвет, цвет бинта.

Огради впредь, Всевышний, делиться

На цвета, на цвета.

Нам с небес уже громогласно

Ангел мечется, голосит:

«Нет, не белый я!.. Нет,

не красный!..

Россиянин я, аз еси…»

1986 год

КРАСНЫЙ РОДЖЕР

По высокой волне галс за галсом

Только прямо, вперед без конца,

Плыл пиратский корабль с красным

парусом,

С «красным Роджером» аж в три лица.

– Где вы взяли такие-то рожи? –

Вопрошали при встрече суда.

– А это наш, – говорят, – родный

«Роджер»,

Подплывайте скорее сюда!

И кой-кто швартовался у борта,

Не предчувствуя близкой беды.

И на «Роджере» первая морда

Ухмылялась под шерсть бороды.

А вторая, с бородкой пожиже,

В оба глаза мигала: пора!

Мол, я сверху все донизу вижу,

Что касаемо части нутра.

Ну а третья, с бородкой невзрачной,

Подбородок на кости сложа,

Завопила: «Даешь абордачный!..» –

С вострым серпом заместо ножа.

И задравши у паруса фалды,

По берцовой зажавши в руке,

При посредстве серпа и кувалды

Разжигала страстя в моряке.

Как там было все, знать мы не можем,

Но видали и мы кой-чаво,

Как молились на тот «красно-рожер»

И в кровя окунали яво.

А потом предавалися танцам

С неумеренной тягой к вину.

И прозвались «Летучим Голдранцем»,

И поплыли тихонько ко дну.

Плыл пиратский корабль галс за галсом

С «красным Роджером» аж в три лица.

По высокой волне с красным парусом.

Только прямо. Вперед. Без конца.

1986 год

МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ ДОЖДЬ

Сыплются звездочки, сыплются бантики,

Сыплются грамоты – пестрые фантики.

И повсеместно, и сплошь

Льет металлический дождь.

Копится белыми, желтыми тучами

И проливает медали по случаю

Дат, юбилеев, торжеств.

Или как дружеский жест.

Катятся премии, титулы катятся,

Лепят на грудь, на пупы и на

задницы –

Льется избыточность чувств

Прямо в прижизненный бюст.

Тень самозванца в пристяжку

с министрами

Бряцает, словно цыганка монистами,

Благоговейно дрожит:

Чем бы еще ублажить?

Двери дубовые, блеклы и малы вы –

Хочется дверь из породы сандаловой,

Где под ладошечный хлоп

Грудь подставляет холоп.

Где заправляет мадам Нумизматика

И тормошит старика-маразматика:

Тесно уже на груди,

Надо б расширить мундир!

Трескают лацканы, рвутся нагрудники,

И надрываются копи и рудники