Виктор Боков - Том 1. Стихотворения

Любовная лирика Виктора Бокова — предмет особого разговора. В наше время, когда женщина сама активно заговорила стихами, лирическое начало в мужской поэзии как-то поугасло. Особенно это касается послевоенного поколения. Любовная лирика стала делом второстепенным, ей отводится, как правило, несколько страниц в конце того или иного поэтического сборника, да и то за светлым образом героя не видно лирической героини.

Боков может назвать сборник «Алевтина» — и целиком посвятить его любовной, лирической теме. Как всегда, здесь он смел неоглядно.

Встречались мне ханжи, шокированные боковскими стихами о любви.

Но вот сами стихи:

Гори, разгорайся,Грозою грози мне, любовь!Напитки и пытки,Любовное зелье готовь!Я выпью!Мне мил твойСпасительный, сладостный яд.Пожары, пожары кругом…Это дни нашей жизни горят.Пылают озера.Вода ключевая кипит.Весь в саже,Амур, как пожарник,Не спит.— Тушите! — кричит он.Бьют струи По крыльям огня,И, странное дело,Они попадают в меня!

Вликодушие, благородство — исконные черты русского характера — отчетливо видны в лирике, обращенной к женщине:

Я вас любил так искренне, так нежно,Как дай вам Бог любимой быть другим —

говорит Пушкин.

… с тобой настоящее гореЯ разумно и кротко сношуИ вперед — в это темное море —Без обычного страха гляжу,—

говорит Некрасов.

Ах, метель такая, просто черт возьми,Забивают крышу белыми гвоздьми.Только мне не страшно, и в моей судьбеНепутевым сердцем я прибит к тебе —

говорит Есенин.

Я тобой владеть не будуНи по лету, ни к зиме,Только б ты была повсюду,Только б пела на корме —

говорит Боков.

Не сравнивая никого ни с кем. ибо сравнения поэтов — дело глупое и ненужное, хочу заметить, что традиция лирического благородства у Виктора Бокова исключительно выдержанна. Его любовь к женщине, к героине естественно и традиционно перерастает в любовь к земле, к матери, к сестре, к незнакомой крестьянке. Этот переход органичен и, как правило, незаметен:

Я видел Россию.Она подымаласьТуманом над речкойИ светлой росой.Шла женщина русскаяИ улыбалась.За женщиной следовалМальчик босой…

Все, к чему прикасается Боков, становится предметом поэзии, словно оживает под его взглядом. Однажды я сказала ему:

— Ненавижу слово «телефон». Не могу его впустить в стихи. Для меня это плохое слово.

— А для меня плохих слов нет, — улыбнулся Боков и утром следующего дня позвонил, прочитал:

Мне твой голос, как спасение,Пробуждение от сна.Я хожу, как ночь осенняя,Твой звонок и я — весна!

— Так у вас нет слова «телефон», — возразила я.

— Правда, нет… Но о нем речь. Ты меня вчера задела, сказав, что плохое слово.

— Эти стихи мне посвящены?

Он засмеялся:

— Считай, что так. Хотя нет, конечно… Тебе другие.

А какое у Бокова богатство формы! Какие ритмы! Образы! Скажет — «слова молодильные знаю» — и сердце зайдется. Скажет — «и свадьбы, и свадьбы, и стон по болотам, и я, как царевич, иду в сапогах» — вмиг предстает удивительная картина чуть ли не языческого русского торжества. Рифма Бокова предмет особого большого и серьезного разговора. Тут его смелость опять не знает границ, и думаю, он не замыкается в традиционном окончании строк. Боков рифмует не строки, а звуки:

Я шел да и шелПо двинским пескам,Я двинскую водуНогой плескал.Не Боков был я —Был колобок,Навстречу мне дед:— Куда, голубок?— Иду за водой.— Иди, дорогой!— Быстра вода.— Вот то-то и да!

Поэзия Бокова не страшится прикосновений ни к каким самым сложным темам. Вот раздумье у Мавзолея:

На ленинском мраморе снег отдыхает,Он послан с далеких планет.И кажется — снег потихоньку вздыхает,Что Ленина нет.

Не отдам эти нежные строки за длинные громыхающие оды! Естественности интонации научиться нельзя. В этом смысле у Бокова не может быть учеников. Он не похож ни на кого на свете. Единственный. Неповторимый. Невозможно учиться у него мастерству — его мастерство применимо лишь к его индивидуальности.

И все же Боков учитель для многих. В чем тут дело? Да просто он — весь поэт — сама поэзия. Быть рядом с ним и не оказаться охваченным поэтическим пламенем — нельзя. Сама испытала, и другие поэты говорили, что, побыв с Боковым, поговорив, даже помолчав с ним, начинаешь писать как одержимый, что-то С тобой происходит необычайное, ты начинаешь видеть поэзию во всем и наполняешься ею.

— Не пишется, — пожаловался однажды один поэт другому.

— Поди, посиди с Боковым. Поможет! — не шутя посоветовал другой.

Песни Виктора Бокова — отдельная страница нашей национальной культуры. У меня есть одно воспоминание. Ехала в поезде с женщиной-крестьянкой. По радио запели «Оренбургский платок». Мне стало радостно, и я сказала спутнице, что знаю автора этих слов. Она улыбнулась:

— Тебе что, триста лет, что ли? Это народная песня.

— Это слова Бокова Виктора Федоровича.

— Какого Бокова! Мать моя еще пела. Мне ль не знать!

Спорить не стала — нет для поэта выше награды, чем прослыть народным. А Боков и впрямь сейчас — народный поэт России. Кто же, как но он!

Читатель получает трехтомное собрание Виктора Бокова. Он остается наедине с его стихами и сам сделает выводы, сам услышит оркестр народных инструментов поэзии Виктора Бокова, одного из самых лирических поэтов двадцатого века.

Лариса Васильева

20 февраля 1982 г.

Луговая

Яр-Хмель

* * *

Через ступеньку, через две, скорейК бумаге, к вечному перу!Что будет — ямб или хорей?Еще никак не разберу.Но чувствую, что где-то здесьРодилось, торжествует, есть!

* * *

Выйду за ворота —Все мхи да болота.Выйду за иные —Луга заливные.Пойду на задворки —Плеса да озёрки.Где мелко, где глыбко,Где рыба, где рыбка.Спят утки сторожко.Краснеет морошка.— Ау-у-у! — раздается,Кто с кем расстается?То голубь с голубкойГуляют порубкой,Себе на дорожкуСбирают морошку.Заря на закатеИ день на утрате.Вот месяц выходитИ звезды выводит.Идет он водою,Лесной стороною.Он лесом — не тре́снет,Водою — не пле́снет!

Октябрь

Октябрь. Который раз, все тот же и не тот,Все так же и не так в моей стране проходит.Ночь длится дольше. Позже день встаетИ под уздцы в поля туман выводит,И свежий холодок до десяти утраЯвляется стекольщиком пруда.Над лесом, перекрестками дорог,Над полем, где умолкла скошенная нива,Вороний грай и суета сорок,Да тенькает синица сиротливо,А по ночам невидимые гусиПрощальные свои проносят гусли.В полях все убрано. И, как всегда,У каждого есть хлеб, в домах тепло и сытно,Живи и принимай дары труда,Но все ж и этим сердце ненасытно,И едут из колхозов к городамВсе возрасты, ума набраться там.И с завистью печальной смотрит вследПрестарый дедушка на сына или внука.— Что ж, говорят, ученье свет,И в городах есть верная наука,И нет такой дороги из села,Чтоб та дорога в город не вела.Уж где-то выпал снег. Охотник в рог трубит,Почуя холодок, собаки чуют порох.Как много нетерпения в их взорах,— Скорей! — и цепью каждая гремит.Вот гончий голос по лесу зальется,И заячья кровь на первый снег прольется.Октябрь минует. Близится конецОсенним дням. Садится солнце ниже,И небосвода сумрачный свинецПунцовым языком заря над лесом лижет,Слетит октябрьский лист с календаря,Дохнет ноябрь, и нету октября!

* * *

Какое время вот теперь?Встал утром, видишь оттепель.

На крышах талый снег лежит,Из-под него вода бежит.

Летят вороны стаями,Все ожили, оттаяли!

Глядит петух на солнышко,Нагнется, клюнет зернышко,

И окриком он кур зовет.— Нашел! — зовет. — Скорей! — зовет.

В оврагах, где ключи гремят,В лощинах, где ручьи стремят,

Прислушайся, замри на миг,Под снегом бьет земли родник.

И светятся кустарникиНасквозь, как бы хрусталики.

Весна уже в лесок идет,И по деревьям сок идет.

Проснулось все и ожилоИ сердце мне встревожило.

Я жить хочу, я петь хочу,Мне б крылья, я лететь хочу!

Метель