Бернард Мандевиль - Басня о пчелах
Но если бы задан был вопрос безотносительно к выгоде или благосостоянию города: в каком месте, по моему мнению, приятнее всего прогуливаться? — никто не усомнился бы в том, что зловонным улицам Лондона я бы предпочел полный свежих ароматов сад или тенистую рощу в сельской местности. Подобным же образом, если бы меня спросили, где, по моему мнению, вероятнее всего люди могут наслаждаться подлинным счастьем, отложив в сторону все мирское величие и тщеславие, я бы предпочел небольшое мирное общество, где люди, не испытывая ни зависти, ни почитания соседей, довольствовались бы теми естественными продуктами, которые производит та местность, где они живут; я предпочел бы его огромному скоплению людей, купающихся в богатстве и власти, постоянно покоряющих других силой оружия за рубежом и развращающих себя внутри страны роскошью, завезенной извне.
Вот и все, что я сообщил читателю в первом издании, ничего не добавив в качестве предисловия во втором. Но после этого поднялась буря протестов против книги, и тем самым полностью оправдались всегда имевшиеся у меня опасения в отношении справедливости мудрости, милосердия и честности тех, на чью добрую волю я хотел надеяться. Против нее было вынесено обвинительное заключение большим жюри, ее осудили тысячи людей, вообще не видевших ни одного слова, в ней напечатанного. В присутствии лорд-мэра прочитали проповедь, направленную против нее; полное опровержение ее ежедневно ожидается от одного преподобного духовного лица, всячески поносящего меня в своих высказываниях и вот уже в течение пяти месяцев кряду грозящего дать мне ответ через два месяца. То, что я сам могу сказать о себе, читатель увидит в моей "Защите", напечатанной в конце книги, где он также найдет обвинительное заключение большого жюри и письмо достопочтенному лорду С., которое настолько наполнено пустой риторикой, что в нем нельзя обнаружить ни аргументов, ни внутренней связности. Автор его демонстрирует прекрасные способности к произнесению ругательств и большую проницательность в отыскании атеизма там, где другие его вообще не могут обнаружить. Он рьяно выступает против безнравственных книг, прямо указывает на "Басню о пчелах" и очень сердит на ее автора; он приводит четыре очень резких эпитета, характеризующие чудовищность его вины, и при помощи нескольких косвенных намеков, обращенных к толпе (например, на опасность того, что подобных авторов терпят на земле, или на небесные кары, которым подвергнется весь народ), весьма милосердно препоручает меня ее заботам.
Учитывая то, что это послание весьма длинно и направлено в целом не только против меня, я вначале намеревался привести из него только некоторые отрывки, имеющие непосредственное отношение ко мне; но, обнаружив при более близком рассмотрении, что все касающееся меня настолько связано и переплетено с тем, что ко мне не относится, был вынужден обеспокоить читателя, приведя все послание целиком, не без тайной надежды, что, несмотря на его многословие, нелепость его доставит удовольствие тем, кто внимательно прочитал тот трактат, который оно так ужасно осуждает.
ВОЗРОПТАВШИЙ УЛЕЙ, ИЛИ МОШЕННИКИ, СТАВШИЕ ЧЕСТНЫМИ
В просторном улье пчелы жили,Имелось все там в изобилье;И множились науки в нем,И шел промышленный подъем;Закона и оружья силаЕго величие хранила;И каждой новою веснойОн порождал за роем рой.Ни деспота не знал он власти,Ни демократии напасти;Им управлял король, чей тронЗаконом был давно стеснен.Так жили пчелы жизнью вольной,Но были вечно недовольны.
Ну, словом, был пчелиный ройВо всем похож на род людской.Производили то же пчелы,Что наши города и села:Все те предметы, что нужныДля мирной жизни и войны.И нет у нас таких строений,Машин, судов, изобретений,Наук, искусств и мастерских,Каких бы не было у них.Посредством крохотных орудийОни все делали, как люди;И нам хватает наших словДля описанья их трудов.Из человечьих дел едва лиОни чего-нибудь не знали,Ну разве что иных затей —Игральных, например, костей.И то навряд ли; в самом деле,Ведь короли солдат имели —А разве был на свете полк,Где в играх бы не знали толк?
Итак, цвел улей плодовитый,До крышки пчелами набитый;И в нем, как в обществе людей,Кипели тысячи страстей.Иные утоляли страсти,Достигнув почестей и власти;Другие в копях, в мастерскихВсю жизнь работали на них,Полмира, почитай, кормили,А сами, как илоты, жили.Тот, кто имел свой капитал,Себя ничем не утруждалИ только прибыли считал;Другие знали лишь работу,Трудились до седьмого потуИ спину гнули день-деньской,Питаясь хлебом и водой.Иные днями и ночамиВершили темными делами,Которым обучать юнцовРискнул бы худший из отцов.Плуты, хапуги, сутенеры,Гадалки, шарлатаны, воры —Все шли на хитрость и обман,Дабы набить себе карман.А впрочем — остальные тожеС мошенниками были схожи:Весьма солидные мужиНисколько не чурались лжи,И были в улье том едва лиЗанятья, где б не плутовали.
Здесь каждый адвокат владелИскусством раздувания делИ, ловко разжигая споры,Клиентов грабил хуже вора.Суды веденье тяжб всегдаРастягивали на года,Однако было все в порядке,Когда судье давали взятки;За эти воздаяния онТак рьяно изучал закон,Как взломщик изучает лавки,Чтоб лучше обобрать прилавки.
Врачи заботились скорейО репутации своей,А не о том, чтобы леченьеНесло больному облегченье;Стремясь доверье заслужить,Старались чуткими прослыть:Войти с улыбкой в дом больного,Приветливое молвить словоИ угодить его родне,Любой внимая болтовне.
Мужи духовного сословьяНе чужды были суесловьяИ, хоть служили при богах,Погрязли в низменных грехах.Всем досаждали их чванливость,Корыстолюбье, похотливостьПороки, свойственные им,Как кражи мелкие — портным.Они, вперяя взоры в небо,Послать молили корку хлеба,А сами жаждали притомЗаполучить амбар с зерном.Пока жрецы вовсю радели,Те, кто их нанял, богатели,Благополучием своимВесьма обязанные им.
Коль дрались на войне солдаты —Их ждали почести, награды.А тех, кто бойни избегал,Судил военный трибунал;Причем указ был очень строгий —Им просто отрубали ноги.Отнюдь не всякий генералС врагами честно воевал;Иной, на деньги шибко падкий,Щадил противника за взятки.Те, кто был в битвах смел и рьян,Считать не успевали ран;А трусы по домам сидели,Зато двойной оклад имели.
Лишь на оклад никто не жилИз тех, кто при дворе служил;Ревнители служения тронуБесстыдно грабили коронуИ, обирая королей,Хвалились честностью своей.Везде чинуши плутовали;Но чтоб о том не толковали,Они мошенничества плодУмели выдать за доходИ называли честной сделкойЛюбую грязную проделку.Ну, словом, каждая пчелаОбогащалась как могла,Доходы большие имея,Чем думал тот, кто знался с нею;Так выигрыш скрывает свойОт остальных игрок любой.
Не перечесть все их проделки,Навоз — и тот бывал подделкой,И удобрение для полейСплошь состояло из камней.В своем стремленье жить богатоВсяк норовил надуть собратаИль вымещал на нем свой срам,Когда бывал обманут сам.
Хотя и были у ФемидыГлаза повязкою закрыты,Ее карающая дланьОхотно принимала дань.И всем, конечно, было ясно:Ее решение пристрастно,Богиня делает лишь вид,Что судит так, как долг велит.Она судом грозила строгимЛишь неимущим и убогим,Тем, кто нуждой был принужденНемного преступать закон.Зато богатый, именитыйБыл защищен мечом Фемиды,Всегда готовым чернь карать,Дабы обезопасить знать.
Пороком улей был снедаем,Но в целом он являлся раем.Он порождал в округе всейИ страх врагов, и лесть друзей;Все ульи несравнимы былиС ним по богатству и по силе.Такой здесь был гражданский строй,Что благо нес изъян любойИ, вняв политики урокам,Дружила нравственность с пороком;Тут и преступница-пчелаДля пользы общества жила.
Весьма искусное правленьеВсех пчел хранило единенье.Хоть и роптали пчелы, ройСогласно жил семьей большой;Враги — и те, хоть не желалиТого, друг другу помогали;И добродетели однихПитали слабости других.
Здесь жадность, будучи истокомВсех зол, губительным пороком,Себя связала с мотовством —Сим благороднейшим грехом;Здесь роскошь бедных выручалаТем, что работу им давала;Ей гордость в этом помогала;А зависть и тщеславье тутОблагораживали труд.К тому ж у этого народаНа все менялась быстро мода;Сей странный к перемене пылТорговли двигателем был.В еде, в одежде, в развлеченье —Во всем стремились к перемене;И образцы новейших модУж забывались через год.Сменяя в обществе порядки,В нем устраняли недостатки;В итоге славным пчелам злоБлагополучие несло.
Плоды пороков пожиная,Цвела держава восковая.Изобретательность и трудВпрямь чудеса творили тут.Покой, комфорт и наслажденьяСполна вкушало населенье;И жил теперь бедняк простойПолучше, чем богач былой.
Но как обманчиво блаженство!Когда бы знать, что совершенствоИ боги нам не в силах дать,Не стали твари бы роптать.Они ж, чуть что, вовсю вопили:"Мошенники нас погубили!Что власть, что армия, что суд —На воре вор, на плуте плут!"И те, что сами плутовали,Других за плутни бичевали.
Один богач — как раз из тех,Кто жил, обманывая всех, —Орал, что к светопреставлениеВедут все эти преступленья.И кто же тот разбойник был,Кого так люто он бранил?Прохвост-перчаточник, продавшийЕму овчину вместо замши.
Прекрасно шли у пчел дела,И польза всем от них была,И все же все кричали: "Боги,Хотим жить честно! Будьте строги!"Услышав их мольбы, ГермесЛишь усмехнулся; но ЗевесСказал, сверкнувши гневным оком:"Что ж, это будет им уроком".И вот — о чудо из чудес! —Из жизни пчел обман исчез;Забыты хитрости и плутни,Все стали честны, даже трутни;И вызывает только стыдУ трезвых пчел их прежний быт.
О славный улей! Даже жутко,Какую с ним сыграли шутку!За полчаса по всей странеПродукты снизились в цене;Все сняли маску лицемерияИ жаждут полного доверья;Презрела роскошь даже знать;Ну прямо улей не узнать.Заимодавцам нет заботы,И адвокаты без работы,Поскольку сразу должникиВернули с радостью долги;А кои возвратить забыли,Тем кредиторы долг простили.За прекращеньем многих делИ род судейских поредел;Последним туго, как известно,Когда дела ведутся честно:Доходов не приносит суд,И из судов они бегут.
Одних преступников казнили,Других на волю отпустили.Едва застенок опустел,Оставшись вовсе не у дел,Из улья отбыла Фемида,А с ней — ее большая свита.Толпой шли чинно кузнецы —Тюремной утвари творцы —С железными дверьми, замками,Решетками и кандалами;Шел весь тюремный персонал,Что заключенных охранял;От них на должном расстояние —Палач в багряном одеянье,Но не с мифическим мечом —С веревкой шел и топором;За ним, в кругу шерифов, судей,Везли богиню правосудия.
Теперь лечить недужных смелЛишь тот, кто врачевать умел;И даже в селах захолустныхХватало лекарей искусных.Больных старались так лечить,Чтоб их страданья облегчить,Причем без всяких выгод личныхИ без таблеток заграничных;Знал лекарь: и в своей странеЗамену им найдет вполне.
Жрецы отныне не ленилисьСо всем усердием молилисьИ славословили богов,Не полагаясь на дьячков.А те, что барствовать хотели, —Все оказались не при деле(Которое для честных пчелИной бы и ненужным счел.)Верховный жрец теперь всецелоОтдал себя святому делуИ голос свой подать не смелПри разрешенье светских дел.Зато любой бедняк и нищийМогли найти в его жилищеЧем подкрепиться: хлеб и эль,А путник — теплую постель.
Министры поняли, что надоЖить скромно на свои оклады;И нетерпим стал с этих порК любому жульничеству двор.И если пенсион свой скромныйЖдала неделями в приемнойИная бедная пчелаИ получить его могла,Лишь сунув клерку в руку крону, —Того карали по закону;Хотя в былые временаПрощалась большая вина.Досель на каждом злачном местеСидело по три чина вместе,Дабы друг другу не даватьЧрезмерно много воровать;Они друг друга наблюдалиИ вскоре вместе плутовали.А ныне лишь один сидел,Другие были не у дел.
Всё пчелы для уплаты долгаРаспродают: отрезы шелка,Кареты, дачи, скакуныИдут с торгов за полцены.Им честь диктует беднякамиСкорее быть, чем должниками.
Они бегут ненужных трат,Не шлют за рубежи солдат,Не ценят воинскую славу,Однако за свою державу,За право мирно, вольно житьГотовы головы сложить.
Куда ни глянь — не то, что было:Торговлю честность погубила,Осталась уйма пчел без дел,И улей быстро опустел.Нет богачей, пропали моты,Что деньги тратили без счета;Занятья где теперь найдутВсе те, кто продавал свой труд?Конец закупкам и заказам —И производство гибнет разом;Везде теперь один ответ:"Нет сбыта — и работы нет".
На землю даже пали цены;Сдают внаем дворцы, чьи стеныСамо искусство возвело;И, удивленные зело,Печально зрят сей строй убогийИх охраняющие боги.Без дела плотник, камнерез,На их работу спрос исчез;Пришло в упадок, захирелоГрадостроительное дело;И живописца дивный трудУж никому не нужен тут.
У пчел мизерные оклады,На день хватает — ну и рады,И больших нет у них забот,Чем оплатить в таверне счет.Теперь кокетки записныеНе носят платья золотые;Не закупает крупный чинНи дичи, ни французских вин;Да и придворный равнодушенК тому, что подают на ужин,Которому теперь ценаНе та, что в оны времена.
Еще совсем недавно ХлояБогатства ради и покояТолкала мужа своегоНа плутовство и воровство;Теперь пускает в распродажуЗлатую утварь, мебель даже —Те вещи, ради коих ройТворил в Вест-Индии разбой.Пришли иные в улей нравы;Забыты моды и забавы;Нет шелка, бархата, парчи —Не ткут их более ткачи.Беднее стали все раз во сто,Зато все дешево и просто,Зато обрел пчелиный ройИ мир, и счастье, и покой.Берут лишь то, что даст природа;Сады растут без садоводаИ глаз не радуют плодом,Взращенным знаньем и трудом.
Уж не плывут в чужие страныСудов торговых караваны;Нигде не видно ни купцов,Ни финансистов, ни дельцов;Ремесла все пришли в расстройство;Бич трудолюбия, довольство,Мешает выгоду искатьИ большего, чем есть, желать.
И тут на улей опустелыйКоварные соседи смелоСо всех сторон пошли войной;И закипел кровавый бой!И год и два — враги все рвутся;Отважно, храбро пчелы бьются;Их мужество в конце концовСпасает улей от врагов.Победа! Но победа роюДосталась дорогой ценою:Мильоны пали, и странаБыла вконец разорена.Финал послужит всем уроком:Покой — и тот сочтя пороком,Проникшись духом простотыИ первородной чистоты,Настолько пчелы опростели,Что все в дупло перелетели,Где, честной бедностью своейГордясь, живут до наших дней.
МОРАЛЬ
