Валерий Брюсов - Том 2. Стихотворения 1909-1917
11 апреля, 1916
В стране мечты
Последние поэты
Высокая барка, — мечта-изваяньеВ сверканьи закатных оранжевых светов, —Плыла, увозя из отчизны в изгнаньеПоследних поэтов.
Сограждане их увенчали венками,Но жить им в стране навсегда запретили…Родные холмы с золотыми огнямиИз глаз уходили.
Дома рисовались, как белые пятна,Как призрак туманный — громада собора…И веяло в душу тоской необъятнойМорского простора.
Смотрели, толпясь, исподлобья матросы,Суров и бесстрастен был взор капитана.И барка качнулась, минуя утесы,В зыбях океана.
Гудели валы, как; в торжественном марше,А ветер свистел, словно гимн погребальный,И встал во весь рост меж изгнанников старший,Спокойно-печальный.
Он кудри седые откинул, он рукуНевольно простер в повелительном жесте.«Должны освятить, — он промолвил, — разлукуМы песней все вместе!
Я первый начну! пусть другие подхватят.Так сложены будут священные строфы…За наше служенье сограждане платятНам ночью Голгофы!
В нас били ключи, — нам же подали оцет,Заклать нас ведя, нас украсили в ирис…Был прав тот, кто „esse deum“, молвил, „nocet“[7],Наш образ — Озирис!»
Была эта песня подхвачена младшим:«Я вас прославляю, неправые братья!Vae victis![8] проклятие слабым и падшим!Нам, сирым, проклятье!
А вам, победители, честь! СокрушайтеСтоцветные цепи мечты, и — свободны,Над гробом осмеянных сказок, справляйтеСвой праздник народный!»
Напевно продолжил, не двигаясь, третий:«Хвалы и проклятий, о братья, не надо!Те — заняты делом, мы — малые дети:Нам песня отрада!
Мы пели! но петь и в изгнаньи мы будем!Божественной волей наш подвиг нам задан!Из сердца напевы струятся не к людям,А к богу, как ладан!»
Четвертый воскликнул: «Мы эти мгновеньяНавек околдуем: да светятся, святы,Они над вселенной в лучах вдохновенья…»Прервал его пятый:
«Мы живы — любовью! Нет! только для милойПоследние розы напева святого…»«Молчанье — сестра одиночества!» — былоПризнанье шестого.
Но выступил тихо седьмой и последний.«Не лучше ли, — молвил, — без горьких признанийИ злобных укоров, покорней, бесследнойИсчезнуть в тумане?
Оставшихся жаль мне: без нежных созвучий,Без вымыслов ярких и символов тайных,Потянется жизнь их, под мрачною тучей,Пустыней бескрайной.
Изгнанников жаль мне: вдали от любимых,С мечтой, как компас, устремленной к далеким,Потянется жизнь их, в пустынях палимых,Под coлнцeм жестоким.
Но кто же виновен? Зачем мы не пели,Чтоб мертвых встревожить, чтоб камни растрогать!Зачем не гудели, как буря, свирели,Не рвали, как коготь?
Мы грусть воспевали иль пальчики Долли,А нам возвышаться б, в пальбе и пожарах,И гимном покрыть голоса в мюзик-холле,На митингах ярых!
Что в бой мы не шли вдохновенным Тиртеем!Что не были Пиндаром в буре гражданской!..»Тут зовы прорезал, извилистым змеем,Свисток капитанский.
«К порядку! — воззвал он, — молчите, поэты!Потом напоетесь, отдельно и хором!»Уже погасали последние светыНад темным простором.
Изгнанники смолкли, послушно, угрюмо,Следя, как смеются матросы ответно, —И та же над каждым прореяла дума:«Все было бы тщетно!»
Согбенные тени, недвижны, безмолвны,Смещались в одну под навесом тумана…Стучали о барку огромные волныЗыбей океана.
1917
Счастие уединения
На побережьи речки быстройСвой дом в уединеньи выстрой,В долу, что защищен отвесомЗеленых гор и. красных скал,Поросших, по вершинам, лесомТяжелых многошумных буков,Где в глубине не слышно звуков,Где день, проникнув, задремал.
Как некий чин богослужебный,Свершать, в рассветный час, молебныТы будешь — мерностью напеваХвалебных гимнов, строгих строф;Потом, без ропота и гнева,До зноя, выполнять работу,Чтоб дневную избыть заботу, —Носить воды, искать плодов.
Чем утро будет многотрудней,Тем слаще будет о полуднеВкушать, по трапезе недлинной,Покой святой, за мигом миг,Иль, мыслью вольно-самочинной,Под сенью царственного кедра,Вскрывать обманчивые недраПрипомнившихся мудрых книг.
Но, только жар недолгий свалит,И предзакатный луч ужалитЗубцы знакомого утеса,А по траве прореет тень,Пойдешь ты на уклон откоса,Куда, на голос человечий,Привычной ожидая встречи,Из рощи выбежит олень.
Вечерняя прокличет птица;Мелькнет поблизости орлица,С зайчонком в вытянутых лапах,Летя в гнездо, на скальный скат;И разольется пряный запахОбрызганных росой растений,Да явственней вдали, сквозь тени,Заропщет горный водопад.
В тот час наград и час возмездий,Встречая чистый блеск созвездий,Вдвоем с широкорогим другомТри чаши благ ты будешь пить:В безлюдьи властвовать досугом,Петь вдохновенней и чудеснейНикем не слышимые песниИ с женщиной снов не делить!
1916
Город сестер любви
Видение
Сестры! нежные сестры! я в детстве вам клялся навеки.
«Все напевы»Неспешным ровным шагом,По кочкам, по оврагам,Зигзаги за зигзагом,Иду, в мечтах пою.Внимая скрытым сагам,Березы, пышным стягом,Спешат пред вещим магомСклонить главу свою.
Играет ветер свежийВдоль зыбких побережий,Где брошенные мрежиИ верши — часа ждут;Но в грезах — страны те же,Где бродит дух все реже;Чертоги, вышки, вежи, —Сестер Любви приют.
Кто видел этот пестрыйКремль, — арки, своды, ростры, —Где вязь «Amicae nostrae»[9]В дверь тайника влечет?Нострдамы, Калиостры,Да те, чей разум острый,Ласкать любили Сестры,Кому являли вход!
Жду вожделенной встречи…Чу! с башни слышны речи,Во храмах блещут свечи…Но миг — фантом исчез.И вновь тропой овечьей,Зигзагами поречий,Иду вдоль синей гречиПод пустотой небес!
1916
В действительности
Футуристический вечер
Монетой, плохо отчеканенной,Луна над трубами повешена,Где в высоте, чуть нарумяненной,С помадой алой сажа смешана.
Стоят рядами вертикальнымиДомов неровные зазубрины,По стенам — бляхами сусальными,По окнам — золотом разубраны.
Вдоль улиц червяки трамвайныеПолзут, как узкими ущельями,И фонари, на нити тайныеНадеты, виснут ожерельями.
Кругом, как в комнатах безвыходных,Опризрачены, люди мечутся,В сознаньи царственном, что их однихНочные сны увековечатся.
И крик, и звон, и многократныеРаскаты, в грохоте и топоте,И тонут, празднично-закатные,Лучи в нерастворимой копоти…
22 апреля 1917
Уголки улицы
1
Темная улица; пятнами свет фонарей;Угол и вывеска с изображеньем зверей.
Стройная девушка; вырез причудливый глаз;Перья помятые; платья потертый атлас.
Шла и замедлила; чуть обернулась назад;Взгляд вызывающий; плечи заметно дрожат.
Мальчик застенчивый; бледность внезапная щек;Губы изогнуты: зов иль несмелый намек?
Стал, и с поспешностью, тайно рукой шевеля,Ищет в бумажнике, есть ли при нем три рубля.
1916
