Велимир Хлебников - Творения
<Октябрь-ноябрь 1921>
158. "В тот год, когда девушки…"
В тот год, когда девушкиВпервые прозвали меня старикомИ говорили мне: «Дедушка», — вслух презираяОскорбленного за тело, отнюдь не стыдливоПоданное, но не съеденное блюдо,Руками длинных ночей,В лечилицах здоровья, —В это<м> я ручье НарзанаОблил тело свое,Возмужал и окрепИ собрал себя воедино.Жилы появились на рук<ах>,Стала шире грудь,Борода шелковистаяШею закрывала.
7 ноября 1921
159. "Сегодня Машук, как борзая…"
Сегодня Машук, как борзая,Весь белый, лишь в огненных пятнах берез.И птица, на нем замерзая,За летом летит в Пятигорск.
Летит через огненный поезд,Забыв про безмолвие гор,Где осень, сгибая свой пояс,Колосья собрала в подол.
И что же? Обратно летит без ума,Хоть крылья у бедной озябли.Их души жестоки, как грабли,На сердце же вечно зима.
Их жизнь жестока, как выстрел.Счет денег их мысли убыстрил.Чтоб слушать напев торгашей,Приделана пара ушей.
9 ноября 1921, начало 1922
160. "Перед закатом в Кисловодск…"
К. А. Виноградовой*
Перед закатом в КисловодскЯ помню лик, суровый и угрюмый,Запрятан в воротник:То Лобачевский — ты,Суровый Числоводск.Для нас священно это имя.«Мир с непоперечными кривыми»Во дни «давно» и веселСел в первые ряды креселДумы моей,Чей занавес уж поднят.И я желал сегодня,А может и вчера,В знаменах Невского,Под кровлею орлиного пера,Увидеть имя Лобачевского.Он будет с свободой на «ты»!И вот к колодцу доброты,О, внучка Лобачевского,Вы с ведрами идете,Меня встречая.А я, одет умом в простое,Лакаю собачонкой*В серебряном бочонкеВино золотое.
10 ноября 1921
161. "Русь зеленая в месяце Ай!.."
Русь зеленая в месяце Ай*!Эй, горю-горю, пень!Хочу девку — исповедь пня.Он зеленый вблизи мухоморов.Хоти девок — толкала весна.Девы жмурятся робко,Запрятав белой косынкой глаза.Айные радости делая,Как ветер проносятсяЖених и невеста, вся белая.Лови и хватай!Лови и зови огонь горихвостки*.Туши поцелуем глаза голубые,Шарапай*!И, простодушный, медвежьею лапойЛапай и цапайДевичью тень.Ты гори, пень!Эй, гори, пень!Не зевай!В месяце АйХохота пайДан тебе, мяса бревну.Ну?К девам и жёнкамКатись медвежонкомИли на панской свирелиСвисти и играй. Ну!Ты собираешь в лукошко грибыВ месяц Ау*.Он голодай*, падает май.Ветер сосною люлюкает*,Кто-то поет и аукает,Веткой стоокою стукает.И ляпуна* не пойматьБесу с разбойничьей рожей.Сосновая матьКушает синих стрекоз.Кинь ляпуна, он негожий.Ты, по-разбойничьи вскинувши косы,Ведьмой сигаешь через костер,Крикнув: «Струбай*!»Всюду тепло. Ночь голуба.Девушек толпы темны и босы,Темное тело, серые косы.Веет любовью. В лес по грибы.Здесь сыроежка и рыжий рыжикС малиновой кровью,Желтый груздь, мохнатый и круглый,И ты, печерица,Как снег скромно-белая.И белый, крепыш с толстой головкой.Ты гнешь пояса,Когда сенозарник*,В темный грозник*.Он — месяц страдник*,Алой змеею возникИз черной дороги Батыя.Колос целуетРуки святыеПолночи богу.В серпня* неделю машешь серпом,Гонишь густые колосья,Тучные гривы коней золотых,Потом одетая, пьешьИз кувшинов холодную воду.И в осенины* смотришь на небо,На ясное бабие лето,На блеск паутины.А вечером жужжит веретено.Девы с воплем притворнымХоронят бога мух*,Запекши с малиной в пирог.В месяц реун* слушаешь сов,Урожая знахарок.Смотришь на зарево.После зазимье, свадебник* месяц,В медвежьем тулупе едет невеста,Свадьбы справляешь,Глухарями украсивТройки дугу.Голые рощи. Сосна одинокоТемнеет. Ворон на ней.После пойдут уже братчины*.Брага и хмель на столе.Бороды политы серыми каплями,Черны меды на столе.За ними зимник* —Умник в тулупе.
Осень 1921
162. "Завод: ухвата челюсти, громадные, тяжелые…"
Завод: ухвата челюсти, громадные, тяжелые,Проносят медь, железо, олово;Огня — ночного властелина — вой:Клещи до пламени малиновые;В котлах чугунных кипятокСлюною кровавою клокочет;Он дерево нечаянно зажег,Оно шипит и вспыхнуть хочет!Ухват руду хватает мнями*И мчится, увлекаемый ремнями.И, неуклюжей сельской панны,Громадной тушей великанаРуда уселась с края чана,Чугун глотая из стакана!Где печка с сумраком боролась,Я слышал голос — ржаной, как колос:«Ты не куй меня, мати,К каменной палате!Ты прикуй меня, мати,К девич<ь>ей кровати!»Он пел по-сельскому у горна,Где все — рубаха даже — черно.Зловещий молот пел набат,Руда снует вперед-назад!Всегда горбата, в черной гриве,Плеснув огнем, чтоб быть красивой.
Осень 1921
163. "Вши тупо молилися мне…"
Вши тупо молилися мне,Каждое утро ползли по одежде,Каждое утро я казнил их —Слушай трески, —Но они появлялись вновь спокойным прибоем.Мой белый божественный мозгЯ отдал, Россия, тебе:Будь мною, будь Хлебниковым.Сваи вбивал в ум народа и оси,Сделал я свайную хату«Мы — будетляне».Все это делал, как нищий,Как вор, всюду проклятый людьми.
<Осень 1921>
164. "Цыгане звезд…"
Цыгане звездРаскинули свой стан,Где белых башен стадо.Они упали в Дагестан,И принял горный ДагестанЖелезно-белых башен табор,Остроконечные шатры.И духи древнего огняХлопочут хлопотливо,Точно слуги.
<Осень 1921>
165. Москва будущего
В когтях трескучих плоскостей*,Смирней, чем мышь в когтях совы,Летали горницыВ пустые остовы и соты,Для меда человека бортень, —Оставленные сотыПокинутого ульяСуровых житежей*.Вчера еще над Миссисипи,Еще в пыли Янтцекиянга*Висела кельяИ парила, а взором лени падалаК дворцу веселья и безделья,Дворцу священного безделья.И, весь изглоданный полетами,Стоял осенний листШирокого, высокого дворцаПод пенье улетавших хат.Лист города, изглоданныйЧервем полета,Лист осени гнилойСквозит прозрачным костякомИстлевшей и сопревшей сердцевины.Пусть клетчатка жилая улетела —Прозрачные узоры сухожильяИ остова сухой чертежХранились осенью листа.Костлявой ладонью узорного листаДворец для лени подымалСтеклянный парус полотна.Он подымался над Окой*,Темнея полыми пазами,Решеткой пустою мест,Решеткою глубоких скважинКрылатого села,Как множество стульевУшедшей толпы:«Здесь заседание светлицИ съезд стеклянных хат».
<Осень 1921>
166. Бурлюк
С широкою кистью в руке ты бегал рысьюИ кумачовой рубахойУлицы Мюнхена долго смущал,Краснощеким пугая лицом.Краски учительПрозвал тебя«Буйной кобылойС черноземов России».Ты хохотал,И твой трясся живот от радости буйнойЧерноземов могучих России.Могучим «хо-хо-хо!»Ты на все отвечал, силы зная свои,Одноглазый художник,Свой стеклянный глаз темной водыВытирая платком носовым и говоря: «Д-да», —Стеклом закрываяС черепаховой ручкой.И, точно бурав,Из-за стеклянной брони, из-за окопаВнимательно рассматривал соседа,Сверлил собеседника, говоря недоверчиво: «Д-да».Вдруг делался мрачным и скорбным.Силу большую тебе придавалГлаз одинокий.И, тайны твоей не открыв,Что мертвый стеклянный шарБыл товарищем жизни, ты ворожил.Противник был в чарах воли твоей,Черною, мутною бездной вдруг очарован.Братья и сестры, сильные хохотом, все великаныС рассыпчатой кожей,Рыхлой муки казались мешками.Перед невидящим глазомСтавил кружок из стеклаОком кривой, могучий здоровьем художник.Разбойные юга песни порою гремелиЧерез рабочие окна, галка влетала — увидеть, в чем дело.И стекла широко звенелиНа Бурлюков «хо-хо-хо!».Горы полотен могучих стояли по стенам.Кругами, углами и кольцамиСветились они, черный ворон блестел синим клюва углом.Тяжко и мрачно багровые и рядом зеленые висели холсты,Другие ходили буграми, как черные овцы, волнуясь,Своей поверхности шероховатой, неровной —В них блестели кусочки зеркал и железа.Краску запекшейся кровиКисть отлагала холмами, оспой цветною.То была выставка приемов и способов письмаИ трудолюбия уроки,И было все чарами бурлючьего мертвого глаза.Какая сила искалечилаТвою непризнанную мощьИ дерзкой властью обеспечилаСлова: «Бурлюк и подлый ножВ грудь бедного искусства»?Ведь на «Иоанне Грозном» шов* —Он был заделан позже густо —Провел красиво Балашов.Россия, расширенный материк,И голос Запада громадно увеличила,Как будто бы донесся крикЧудовища, что больше в тысячи раз.Ты, жирный великан, твой хохот прозвучал по всей России,И стебель днепровского устья, им ты зажат был в кулаке,Борец за право народа в искусстве титанов,Душе России дал морские берега.Странная ломка миров живописных*Была предтечею свободы, освобожденьем от цепей.Так ты шагало, искусство,К песни молчания великой.И ты шагал шагами силачаВ степях глубокожирныхИ хате подавал надеждуНа купчую на земли,Где золотились горы овинов,Наймитам грусти искалеченным.И, колос устья Днепра,Комья глины людейБыли послушны тебе.С великанским сердца ударомДвигал ты глыбы волн чугунаОдним своим жирным хохотом.Песни мести и печали*В твоем голосе звучали.Долго ты ходы точилЧерез курган чугунного богатства,И, богатырь, ты вышел из курганаРодины древней твоей.
Осень 1921
