Антология - Европейские поэты Возрождения
МИКЕЛЕ МАРУЛЛО*[38]
Перевод С. Ошерова
«Лето к нам возвращается…»[39]
Баттисте Фера
Лето к нам возвращаетсяВ третий раз и за ним — лета благая мать —Вновь Церера грядет в венкеИз священных даров тучных обильных нив,С той поры, когда я погиб,От моей госпожи милой отторгнутый,Той, что взглядом одним меняВмиг могла бы спасти хоть из стигийских вод.Сколько б я ни бродил средь рощ,Средь урочищ лесных, где лишь зверям открытПуть к пещерным убежищам, —Не уйти мне никак от самого себя.Что бы взгляду ни встретилось,Вижу гордость чела — кудри златистые,И лицо, и глаза, — вовекМне не скрыться от них и не стерпеть их взор.На дубы ли взгляну — и вновьВижу пурпур ланит, белую вижу грудь,Слышу в шелесте лиственномИмя милой моей, и отзываютсяРеки голосом той, когоЧуждый край от меня в дальней дали укрыл.Мнил я прежде, что вымышленМстящих дев Эвменид факел мучительныйВ устрашенье преступникам, —Ныне все, что войдет в глубь угнетенных чувств,Даже самое легкое,Душу вон из груди мне исторгает вмиг.
«Иль не видишь ты: из фиалок вешних…»
Иль не видишь ты: из фиалок вешнихПестрые висят на дверях гирлянды?Юноши листвой увенчали кудри,Девушки с ними.
Прославляют дети календы[40] мая,Песней старики прославляют праздник,Весел стар и млад, и повсюду пышетБуйная радость.
Вольно по плечам распустивши кудри,Блещет Купидон золотистой паллой[41],Грозен полным стрел за спиной колчаном,Грозен и луком.
К юношам слетев на проворных крыльях,Бог сплетает их в хоровод желанный,Кознями сердца обрекает в пищуПламени злому.
В девичьей толпе то одну ласкает,Золото волос или щеки гладит,То глаза другой красотой веселойВдруг зажигает.
Так довольно, Ралл, в безутешной скорбиСлезы проливать по отчизне павшей!Игры нас зовут и велят усладыСбросить заботу.
Для чего все дни быстротечной жизниТратим мы в тоске? И того довольноС нас, что, среди бед веселясь, мы видимСинее небо.
Так подай кувшин нам с вином трехлетним,Мальчик Гил! Пускай отойдут печали!Гению и мне пусть неомраченныйДень этот светит.
Гимн вечности[42]
Голос даруй мне сама, адамантовый плектр[43] подари мне,Дабы тебя я воспел; помоги дерзанью, царицаНеизмеримых времен, ты, что светлые своды эфираДержишь, ты, что царишь, священная, в безднах священных,Счастлива только собой и сильна нерушимым покоем.Жаждет тебя золотистых кудрей не срезавшая Юность,Доблесть, мятежных врагов поправшая медной стопою,Эта — дабы служить за столом на пирах у бессмертных,Юным врученный нектар разливая алой рукою,Та — обширную власть защищать и бестрепетной грудьюОборонять рубежи, что навек установлены твердо,И угрозы врагов отражать от царства владыки.А за тобою вослед — за тобой, но отставши намного —Вместе идут всеродящая мать Природа и старец,Грозный кривым серпом, и чреда равномерная краткихОр[44], и все тот же всегда, приходящий и вновь уходящийГод, по своим же следам поспешающий шагом проворным.Ты же, бессмертных богов окруженная плотной толпою,Царственных ткани одежд серебром изукрасив и златом,В небе заняв нерушимый престол, восседаешь высоко,Миру законы даешь, разделяешь дольнее с горним,Неколебимым его укрепляешь навеки покоем,Чуждым тяжких трудов и тревоги чуждым соделав.Мудрая, в царства свои ты старости путь преграждаешь,Бег прекращаешь веков, их связав адамантовой цепью;Круговращенье времен и былое с грядущим совместноТы, воедино собрав, в неизменном блюдешь настоящем,Множество дней, как один, объемля взглядом единым.Ты — и целое, ты же — и часть; без конца, без начала,Вся ты начало, и вся ты конец; меж твоими частямиНет различья: из них тебе соразмерна любая.Славься, великая мать Олимпа высот лучезарных,Мощная между богов, но к мольбам благосклонная жарким;Взглядом хотя бы одним нас призри и, коль наши моленьяПраведны, если и мы рождены от небесного корня,К нам низойди и нас водвори в небесной отчизне.
АНДЖЕЛО ПОЛИЦИАНО[45]
Стансы на турнир
Отрывок
Перевод Евг. Солоновича
Уже Зефир от зимнего покроваОчистил склоны и вершины гор,И ласточка под сень гнезда родногоУже вернулась, и зеленый борПоутру пеньем оглашался снова,И умножало эхо птичий хор,И мудрая пчела, едва светало,За сладкою добычей вылетала.
Отважный Юлий[46] с первым светом дня,Когда сова спешит вернуться в нору,Велел взнуздать горячего коняИ поскакал с избранниками к бору,Что спал вдали, охотников маня.Псари искусно сдерживали свору;Еще молчали звонкие рога,И зверь не знал о близости врага.
Но вот уже ватагой удалоюОбхвачен лес — и тварям не до сна.Проходы сетью забраны густою,Легавых дразнит запахов волна:Дай волю им — они помчат стрелою.Все громче шум: сменилась тишинаВизгливым лаем, ржаньем, свистом, стуком,И звук рогов нестройным вторит звукам.
С подобным шумом Зевс на землю шлетОгонь сквозь тучи, скрывшие светило;С подобным грохотом лавина водОбрушивается с порогов Нила;Так, яростно взревев, кровавый счетТруба Мегеры тевкрам предъявила.Иные твари мечутся в кустах,Иных поджать хвосты принудил страх.
Охотники — кто сети наблюдает,Кто в узком месте стал, где нет сетей;Иной уже собак со свор спускает,Иной решил, что не спешить — мудрей;Кто поле на коне пересекает,Кто с пикою, кто с луком ждет зверей,Кто, осторожность проявив и сметку,На дереве высоком сел на ветку.
Проснувшись, вепрь свирепые клыкиВ овраге точит для смертельной схватки;Олени мчатся полем взапуски;Лиса забыла хитрые повадки,И, от собак спасаясь, русакиБегут куда попало без оглядки.Коварный волк, петляя меж древес,Защиты ищет, углубляясь в лес.
Но много ль смысла в этой перемене?Легавым ноздри чуткие даны;Борзых трепещут быстрые олени,Сетей и меделянок — кабаны.Коня направив под густые сени(Его коню и шпоры не нужны),Летит по лесу Юлий вездесущий,Погибель зверю дикому несущий.
Кентавры так охотятся в лесахПелийских,[47] не однажды глаз проверяИ на медведях, и на грозных львах,И чем бесстрашней зверь, тем больший зверяОхватывает перед ними страх,И тварь бежит, в спасенье тщетно веря:Сквозь бор кентавры мчатся напролом,Валя деревья на пути своем.
О, как великолепен Юлий, мчащийСквозь лес непроходимый напрямик,Чтоб зверь, сокрытый непроглядной чащей,Не ведал передышки ни на миг.Власы в пыли. Прекрасен взор горящий.Увенчан ветвью вдохновенный лик.Амур недаром выбрал час охоты,Чтоб с юношей свести предерзким счеты.
И вот он создал лань под стать живойИз воздуха искусными руками,Сверкающую снежной белизной,С высоким лбом, с ветвистыми рогами.Заворожен красавицей лесной,Едва она перед его очамиВозникла, Юлий бросился за ней,Оставив для нее других зверей.
Его стрела за тварью быстроногойНе угналась — и всадник меч схватилИ, словно лес широкой был дорогой,Быстрей, чем прежде, скакуна пустил,Не сомневаясь, что еще немного —И загнанная лань падет без сил.Он в мыслях меч уже в нее вонзает,Однако жертва снова ускользает.
Чем дольше он за призраком спешит,К нему прикован вожделенным взглядом,Тем больше неудачею убит,Когда казалось, что удача рядом.В стигийских водах так Тантал стоит,[48]Нависшим над рекой любуясь садом,Но пить захочет — нет как нет воды,Захочет подкрепиться — где плоды?
Уже давно, боясь отстать от лани,Не слышит Юлий голосов вокруг.Он чувствует, что конь уже на граниБессилия. Но поредели вдругДеревья, место уступив поляне:Охотник въехал на цветущий луг,И там — под легкой тканью покрывала —Увидел нимфу; тварь тотчас пропала.
Пропала тварь, но что ему онаТеперь, когда, пленен другим виденьем,Он останавливает скакуна,Поводья резким натянув движеньем.Он очарован. Грудь его полнаДосель ему неведомым волненьем:Таких очей прекрасных до сих порИ стана стройного не видел взор.
Должно быть, так взбешенная тигрица,Когда охотник из норы тигрятУнес, за ним гирканской чащей мчится,Не зная на своем пути преград,И вдруг несчастной тень ее помнитсяДрожащей тенью унесенных чад,И остановится она над нею,Тем самым бегство облегчив злодею.
В глазах прекрасной нимфы Купидон,Алкая мести, прятался недаром:Ему на жертву Юлий обречен,Когда стрелу, сверкающую жаром,На тетиву кладет злорадно он,Чтоб Юлия сразить одним ударом.И до того, как воздух рассекла,Пронзила сердце юное стрела.
Неузнаваем Юлий. Что с ним стало!Какой нежданно в нем разлился пыл!Как сердце юное затрепетало!Холодный пот на теле проступил.Когда б он знал, что это лишь начало!Глаза глазами не имея силПокинуть, он не ведает, несчастный,Кого скрывает взгляд ее прекрасный.
Не ведает, что бог любови там,Грозя его покою, затаился.Он связан по рукам и по ногам,Не ведая, что с волею простился.Окончена охота: Юлий самВ сетях прелестной нимфы очутился,И, видя в ней подобье божества,Восторженные ищет он слова.
Она бела и в белое одета;Убор на ней цветами и травойРасписан; кудри золотого цветаЧело венчают робкою волной.Улыбка леса — добрая примета:Никто, ничто ей не грозит бедой.В ней кротость величавая царицы,Но гром затихнет, вскинь она ресницы.
Спокойным очи светятся огнем,Где факелы свои Амур скрывает,И все покоем полнится кругом,К чему она глаза ни обращает.Лицо небесным дышит торжеством,И дуновенье каждое смолкаетПри звуке неземном ее речей,И птицы словно подпевают ей.
Возьми она сейчас кифару в руки —И станет новой Талией она,Возьми копье — Минервой, а при лукеДиане бы она была равна.Ей не навяжет Гнев своей науки,И Спесь бежит ее, посрамлена.Изящество с нее очей не сводит,И Красота в пример ее приводит.
С красавицею неразлучна Честь,Которой сердце каждого пленится;Воистину у Благородства естьВсе основанья спутницей гордиться,Чьей красотою любоваться — честь,Какой ничтожным душам не добиться.Амур неволе обрекает всех,Кто слышит речь ее и звонкий смех.
На радостной траве она сидела,Плетя венок из всех земных цветов,Которые найти вокруг сумела,Которыми пестрел ее покров.Но вот на Юлия она возделаГлаза, не сразу ужас поборов,И, встав, цветы на лоне удержалаТем, что рукою их к себе прижала.
Еще немного — и она уйдет,Ступая по траве неторопливо,И юношу страшит ее уход,И, чувствуя, что станет сиротливоВ его душе, вкусившей сладкий гнет,Он жаждет удержать лесное дивоИ, трепеща всем телом и горя,Взывает к уходящей, говоря:
«Моим глазам представшая нежданно,Будь нимфа ты или богиня будь(Коль ты богиня, ты моя Диана,Коль смертная, не бойся обманутьМои предположенья), как мне странно,Что мог я заслужить хоть чем-нибудьБлаженство лицезреть такое чудо!Откуда это счастье мне? Откуда?»
Оборотясь к нему, она в ответУлыбкой лик прекрасный озарила,И мог бы горы этот райский светРаздвинуть и остановить светило.И голос был таким теплом согрет,Когда она жемчужины открылаСреди фиалок, что в любовный пленМог заключить бы и самих сирен:
«Над Арно грежу о морской лазури я;Ни алтарей, ни жертв не стою я.Мне домом ваша сделалась Этрурия,Где ноша факел свадебный моя,Тогда как мой родимый дом — Лигурия,Пустынный брег, суровые края,Где яростный Нептун рычит под скалами,Вотще грозя им страшными обвалами.
Покой и тень сюда меня влекут,Безлюдное мне любо место это —Моих раздумий сладостный приют,Моих прогулок одиноких мета.Тут мурава, цветы, прохлада тут,Здесь счастлива бывает Симонетта[49],Одна в тени над свежею струейИ в окруженье юных нимф порой.
В досужий день, когда себя трудамиОбременять не подобает нам,Меня увидеть можно в божьем храме —На этот раз в числе нарядных дам.Пленен моими нежными красами,Ты их природы не постигнешь сам.Не мучайся, душа непосвященная:Из одного с Венерой вышла лона я.
Однако под уклон уже скользятКолеса солнца, тени удлиняя,Уже звенит мелодия цикад,Уже крестьяне, поле покидая,Бредут в село, а женщины спешатСобрать на стол, кормильцев ожидая.Не огорчайся, я должна идти,А ты к своим коня повороти».
И небеса над нею просветлелиПри новом свете благостных очес,Когда она пошла на самом делеЧерез поляну под шатер древес.И птицы хором жалобным запели,И застонал объятый скорбью лес,А мурава под легкою стопоюПунцовой стала, белой, голубою.
Что делать? Юлий за своей звездойПоследовать готов, но не решается.Кровь из горячей стала ледяной,И лютый холод к сердцу подбирается.И ей, что отняла его покой,Он смотрит вслед и втайне восхищаетсяНебесной поступью, которой в ладШуршит, колеблясь, ангельский наряд.
Амур воздал несчастному сторицей.Как бьется сердце! Юлий оглушен,И, как поля в росе перед денницей,В слезах печали предается он.Еще недавно был он вольной птицей.Не может быть! Ужели он влюблен?Амур последовать за нею манит,Но Робость прочь неумолимо тянет.
О Юлий, где язвительная страсть,С какой, удары нанося умело,Над любящими ты глумился всласть?Ты больше не охотишься? В чем дело?Ты над желаньями своими властьУтратил — сердцем дама завладела.Амур врасплох несчастного застал:Смотри, каким ты был, каким ты стал.
Ты был охотой поглощен, доколеТы сам не оказался в западне,Ты был свободен — и лишился воли,Прекрасной сердце уступив жене.Ты обречен Амуром новой доле,Еще не осознав того вполне:Какие мы ему ни ставь препоны,Судьбе диктует он свои законы.
Неизвестный итальянский гравер начала XVI в.
