Уолт Уитмен - Стихотворения и поэмы

непроницаемы,

Мы снег, мы дождь, мы мороз, мы тьма, мы все, что только

создано землею,

Мы кружились и кружились в просторах, и вот наконец мы

дома,

Мы исчерпали все, нам остались лишь воля да радость.

ОДНАЖДЫ, КОГДА Я ПРОХОДИЛ ГОРОДОМ

Однажды, когда я проходил по большому, многолюдному

городу, я пытался внедрить в свою память его улицы,

зданья, обычаи, нравы,

Но теперь я забыл этот город, помню лишь некую женщину,

которую я случайно там встретил, и она удержала меня,

потому что полюбила меня.

День за днем, ночь за ночью мы были вдвоем, - все остальное

я давно позабыл,

Помню только ее, эту женщину, которая страстно прилепилась

ко мне,

Опять мы блуждаем вдвоем, мы любим, мы расстаемся опять,

Опять она держит меня за руку и просит, чтобы я не уходил,

Я вижу ее, она рядом со мною, ее грустные губы молчат

и дрожат.

Я СЛЫШАЛ ВАС, ТОРЖЕСТВЕННО-НЕЖНЫЕ ТРУБЫ ОРГАНА

Я слышал вас, торжественно-нежные трубы органа, в это

воскресенье, проходя мимо церкви;

Осенние вихри, в потемках, в лесу, я слышал ваши протяжные

вздохи, и была в них такая тоска;

Я слышал чудесного итальянского тенора в опере, я слышал

сопрано в квартете;

Ты, сердце моей любви, тебя тоже я слышал, когда ты обняла

мою голову,

Слышал твой пульс, как в ночной тишине он звенел над моим

ухом бубенцами.

КОГДА Я, КАК АДАМ

Когда я, как Адам,

Крепко выспавшись, выхожу на рассвете из лесного моего

шалаша,

Посмотри на меня и послушай мой голос, подойди ко мне

ближе,

Тронь меня, тронь мое тело рукою,

Не бойся тела моего.

ИЗ ЦИКЛА "АИР БЛАГОВОННЫЙ"

ДЛЯ ТЕБЯ, ДЕМОКРАТИЯ

Вот я сделаю всю сушу неделимой,

Я создам самый великолепный народ из всех, озаряемых

солнцем,

Я создам дивные страны, влекущие к себе, как магниты,

Любовью товарищей,

Вечной, на всю жизнь, любовью товарищей.

Я взращу, словно рощи густые, союзы друзей и товарищей

вдоль твоих рек, Америка, на прибрежьях Великих озер

и среди прерий твоих,

Я создам города, каких никому не разъять, так крепко они

обнимут друг друга,

Сплоченные любовью товарищей,

Дерзновенной любовью товарищей.

Это тебе от меня, Демократия, чтобы служить тебе, ma femme!

Тебе, тебе я пою эти песни.

ЭТИ ПЕСНИ ПОЮ Я ВЕСНОЙ

Эти песни пою я весной, собирая цветы для влюбленных.

(Кто лучше меня поймет влюбленных, все их радости

и печали?

И кто лучше меня может стать поэтом товарищества?)

Собирая, я прохожу через сад мира и вскоре выхожу

за ворота,

А теперь я иду по берегу пруда, а теперь вброд, не боясь

промочить ноги,

А теперь вдоль ограды, близ которой навалены старые камни,

подобранные на полях,

(Полевые цветы, и сорняки, и лоза взобрались на камни,

приукрыли их; я иду мимо),

Все дальше и дальше в чащу леса, или просто слоняюсь летними

вечерами, не думая, куда иду,

В одиночестве вдыхаю земляной дух, временами

останавливаюсь среди тишины,

Мне кажется, что у меня нет спутников, но вскоре вокруг меня

собирается целый отряд,

Кто рядом, кто позади, кто обнимает меня,

Это души милых друзей, умерших и живых,

Их целая толпа, она все гуще, а я - посредине,

Собирая, раздавая, распевая, я странствую вместе с ними,

Сорву что-нибудь и брошу тому, кто ближе, на память обо мне,

То сирень, то сосновую ветку,

То выну из кармана мох, который свисал с виргинского дуба

во Флориде, и я его там отодрал,

То гвоздики, и лавра листы, и пук шалфея

Или то, что я вытащил из воды, забравшись в пруд

(Здесь я видел в последний раз того, кто нежно любит меня

и теперь возвращается, чтобы никогда не расставаться

со мной,

А это, ах, этот корень аира должен стать символом нашего

товарищества,

Обменяйтесь им, юноши! И никогда не возвращайте его друг

другу!),

И кленовые прутики, и каштаны, и цветы диких апельсинов,

И ветки смородины, и сливовый цвет, и ароматический кедр,

Окруженный плотным облаком душ,

Я прохожу, иногда указывая и касаясь, иногда отбрасывая от

себя,

Объясняя каждому, чем он будет владеть, давая каждому

что-нибудь.

Но то, что вытащил из воды на краю пруда, - это я приберег,

Я одарю этим тех, кто способен любить, как я.

СТРАШНОЕ СОМНЕНЬЕ ВО ВСЕМ

Страшное сомненье во всем,

Тревога: а что, если нас надувают?

Что, если наша вера и наши надежды напрасны

И загробная жизнь есть лишь красивая сказка?

И, может быть, то, что я вижу: животные, растения, холмы,

люди, бегущие, блистающие воды,

Ночное, дневное небо, краски и формы, может быть (и даже

наверное), это одна только видимость, а настоящее нечто

еще не открылось для нас.

(Как часто они встают предо мной без покрова, будто затем,

чтобы посмеяться надо мною, подразнить меня,

Как часто я думаю, что ни я, ни другие не знаем о них ничего.)

Но эти сомнения исчезают так странно перед лицом моих

друзей, моих милых,

Если тот, кого я люблю, пойдет побродить со мною или сядет

рядом со мною, держа мою руку в своей,

Что-то неуловимо-неясное, какое-то знание без слов и мыслей

охватит нас и проникнет в нас,

Неизъяснимой, неизъясняемой мудростью тогда я исполнен,

тихо сижу и молчу, ни о чем уже больше не спрашиваю,

Я все же не в силах ответить на свои вопросы обо всем,

окружающем нас, о смерти и о жизни за гробом,

Но что мне за дело до них, я спокойно сижу и хожу,

Тот, чья рука в моей, разогнал мои тревоги вполне.

СУТЬ ВСЕЙ МЕТАФИЗИКИ

Итак, джентльмены,

Дабы слово мое осталось в ваших умах и воспоминаниях,

Я открою вам суть и конечный итог всей метафизики.

(Как старый профессор - студентам

В заключение курса лекций.)

Исследовав все системы, новые и древнейшие, греческие

и германские,

Исследовав и изложив Канта, а после - Фихте, Шеллинга

и Гегеля,

Изложив ученье Платона - и Сократа, который был выше

Платона,

Исследовав и изучив божественного Христа, который был

неизмеримо выше Сократа,

Я обозреваю сегодня все эти греческие и германские системы,

Вижу все философии, христианские церкви и догматы вижу,

И явственно вижу сущность Сократа и сущность

божественного Христа

Их сущность - любовь человека к собрату, влечение друга

к другу,

Мужа - к любимой жене и детей - к родителям,

Города - к городу и народа - к народу.

ЛЕТОПИСЦЫ БУДУЩИХ ВЕКОВ

Летописцы будущих веков,

Вот я открою, что скрыто за этим бесстрастным лицом,

и скажу вам, что написать обо мне.

Напечатайте имя мое и портрет мой повесьте повыше, ибо имя

мое - это имя того, кто умел так нежно любить,

И портрет мой - друга портрет, страстно любимого другом,

Того, кто не песнями своими гордился, но безграничным

в себе океаном любви, кто изливал его щедро на всех,

Кто часто блуждал на путях одиноких, о друзьях о желанных

мечтая,

Кто часто в разлуке с другом томился ночами без сна,

Кто хорошо испытал, как это страшно, как страшно,

что тот, кого любишь, может быть, втайне к тебе

равнодушен,

Чье счастье бывало: по холмам, по полям, по лесам

пробираться, обнявшись, вдвоем, в стороне от других,

Кто часто, блуждая по улицам с другом, клал себе на плечо его,

руку, а свою к нему на плечо.

КОГДА Я УСЛЫХАЛ К КОНЦУ ДНЯ

Когда я услыхал к концу дня, как имя мое в Капитолии

встретили рукоплесканиями, та ночь, что пришла

вослед, все же не была счастливою ночью,

И когда мне случалось пировать или планы мои удавались,

все же не был я счастлив,

Но день, когда я встал на заре, освеженный, очень здоровый,

и, напевая, вдохнул созревшую осень,

И, глянув на запад, увидел луну, как она исчезала, бледнела

при утреннем свете,

И на берег вышел один, и, раздевшись, пошел купаться, смеясь

от холодной воды, и увидел, что солнце восходит,

И вспомнил, что мой милый, мой друг теперь на пути ко мне,

о, тогда я был счастлив,

И воздух стал слаще, и пища сытнее, и пригожий день так

чудесно прошел,

И с таким же весельем пришел другой, а на третий под вечер

пришел мой друг,

И ночь наступила, и все было тихо, и я слушал, как

неторопливые волны катились одна за другою к

земле,

Я слушал, как шуршали-шипели пески и вода, будто шептали,

меня поздравляя,

Потому что, кого я любил больше всех, тот лежал рядом со

мною, спал под одним одеялом со мною в эту прохладную

ночь,

И в тихих лунных осенних лучах его лицо было обращено

ко мне,

И рука его легко лежала у меня на груди, - и в эту ночь я был

счастлив.

Я ВИДЕЛ ДУБ В ЛУИЗИАНЕ

Я видел дуб в Луизиане,

Он стоял одиноко в поле, и с его ветвей свисали мхи,