Артюр Рембо - Стихи (3)
В аду очутишься от этих скользких лап!
XXVII. Вечерняя молитва
Впервые напечатано без ведома автора в "Лютэс" за 5-12 октября 1883 г., затем - в книге Верлена "Пр_о_клятые поэты" (1884).
Сохранился и автограф, и копия Верлена, в которой есть немногочисленные отступления, частично могущие быть объясненными воснроизведзпием по памяти, а частично разными стадиями обработки текста самим Рембо. В изданиях 1912 и 1922 гг. предпочтение отдано тексту копии Верлена.
В 1911 г., в переломные годы развития русской поэзии, своеобразие сонета передал Б. Лившиц:
Прекрасный херувим с руками брадобрея,
Я коротаю день за кружкою резной:
От пива мой живот, вздуваясь и жирея,
Стал сходен с парусом над водной пеленой.
Как в птичнике помет дымится голубиный,
Томя ожогами, во мне роятся сны,
И сердце иногда печально, как рябины,
Окрашенные в кровь осенней желтизны.
Когда же, тщательно все сны переварив
И весело себя по животу похлопав,
Встаю из-за стола, я чувствую позыв...
Спокойный, как творец и кедров, и иссопов,
Пускаю ввысь струю, искусно окропив
Янтарной жидкостью семью гелиотропов.
XXVIII. Парижская военная песня
Впервые напечатано без ведома автора в 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Сохранился автограф в письме к Полю Демени от 15 мая 1871 г.
Революционное стихотворение "Парижская военная песня" откровенно пародирует и по форме стиха, и по заглавию "Кавказскую военную песню" Фр. Коппе. Болтливости Коппе (которого все более ясно осознавали как почта мещанского, буржуазного, т. е., по страшным временам 1871 г., как версальского) в стихотворении Рембо противопоставлена деловая конкретность современных событий.
"Парижская военная песня" в строгом смысле должна быть отнесена к поэзии Парижской коммуны: она написана в то время, когда Коммуна продолжала жить и бороться, ею вдохновлена, выражает чувства, волновавшие многих ее участников. Нельзя никак согласиться с точкой зрения, будто поэтический вклад стихотворения "незначителен" (R. С., р. 94).
Другой перевод - П. Антокольского:
Военная песня парижан
Весна раскрылась так легко,
Так ослепительна природа,
Поскольку Тьер, Пикар и Кo
Украли Собственность Народа.
Но сколько голых задниц, Май!
В зеленых пригородных чащах
Радушно жди и принимай
Поток входящих - исходящих!
От блеска сабель, киверов
И медных труб не ждешь идиллий.
Они в любой парижский ров
Горячей крови напрудили.
Мы разгулялись в первый раз,
И в наши темные трущобы
Заря втыкает желтый глаз
Без интереса и без злобы.
Тьер и Пикар... Но как старо
Коверкать солнце зеркалами
И заливать пейзаж Коро
Горючим, превращенным в пламя.
Великий Трюк, подручный ваш,
И Фавр, подперченный к обеду,
В чертополохе ждут, когда ж
Удастся праздновать победу.
В Великом Городе жара
Растет на зависть керосину.
Мы утверждаем, что пора
Свалить вас замертво в трясину.
И Деревенщина услышит,
Присев на травушку орлом,
Каким крушеньем красным пышет
Весенний этот бурелом.
XXIX. Мои возлюбленные малютки
Впервые напечатано без ведома автора в 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Источник текста - письмо к Полю Демени от 15 мая 1871 г., тот же, что и для предыдущего.
Коммуна борется; Рембо пишет в письме, что рвется ей на помощь. Он еще воспоет ее героинь и символически воплотит ее в прекрасном и грозном образе женщины, вроде Свободы Делакруа. А из-под пера поэта одновременно выходят произведения, не просто ведущие в области, раньше считавшиеся непоэтическими, а относящиеся к непоэзии как таковой.
На грубость формы деидеализации любви у Рембо могли повлиять и гнетущие впечатления от неласковости и давящего деспотизма матери, а возможно, и какие-то изъяны личного опыта подростка. К тому же в 1871 г. у Рембо все это осложнялось последствиями года без учебы, неистовым темпом его поэтического развития.
Рембо подросток со свойственными возрасту наплывами грубости и напускного цинизма нес, однако, груз непомерной одаренности. И все это в условиях такого завихрения французской истории, которое сбивало с толку мудрого Флобера, а Жорж Санд побуждало чернить Коммуну.
Обращающее на себя внимание введение в поэзию научных терминов у Рембо и у Лотреамона ведет к разрушению старого понятия об образе и к особому стилистическому хаосу. Гидролат, упомянутый в стихе 1,результат возгонки душистых настоек, здесь - дождь (по-франц. еще причудливее: un hydrolal lacrymal - "лакримальныи гидролат", т. е. "слезный, слезливый дождь").
В стихах 2, 9, 41 такие выражения, как "небес капуста", "уродка голубая", "звезд блеклый ворох", - детали, предваряющие в поэзии колорит Сезанна и его последователей.
Сведений о других переводах этого стихотворения нет.
XXX. На корточках
Впервые напечатано без ведома автора в 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Третье и последнее стихотворение в том же письме к Демени, что и предыдущее. Отточия соответствуют отточиям автографа.
Во всех изданиях (начиная с издания Ванье 1895 г. с предисловием Поля Верлена до издания Плеяды 1946 г.) текст печатался не по автографу, а по вскоре утраченной копии Верлена, в которой вместо "брат Милотюс (Мил_о_тус)" стояло "брат Калотюс". Возможно, этот вариант восходит к более позднему тексту Рембо, где относительно частный намек на Эрнеста Милло (?) заменен намеком на ироническое родовое прозвище всего первого сословия, духовенства - "калотены" ("скуфейники").
Во всяком случае, применительно к этому стихотворению приходится повторить то, что говорилось о двух предыдущих: хотя оно относится к области эстетики безобразного, в нем поэт так же, как в "Сидящих", создавал гипертрофированно-уродливый образ чиновничества и бюрократии: так, в скорченных на горшках субъектах он являет гротескный образ "калотенов" и неподвижной "деревенщины" - опоры версальцев.
См. также комментарий к стихотворению "Сидящие".
Сведений о других переводах нет.
XXXI. Семилетние поэты
Впервые напечатано в 1891 г. без ведома автора в книге Рембо "Реликварий".
Автограф - в письме к Полю Демени от 10 июни 1871 г.
Дата 26 мая 1871 г., которой помечено стихотворение, среди других вещей, точно не датированных, привлекает внимание. Указанный день может не быть реальной датой. Скорее это либо дата - символ (один из последних дней Коммуны), либо дата - алиби юноши, который в эти дни пытался сквозь версальские Заставы прорваться на помощь Парижу.
Сведений о других переводах нет.
XXXII. Бедняки в церкви
Впервые напечатано без ведома автора в 1891 г. в книге Рембо "Реликварий".
Источник тот же, что и предыдущего, - письмо к Полю Демени от 10 июня 1871 г.
Другие переводы - А. Арго, Т. Левита.
Перевод А. Арго:
Бедняки во храме
Заняв последний ряд на скамьях деревянных,
Где едкий полумрак впивается в глаза,
Они вклиняют в хор молений осиянных
Истошные свои глухие голоса.
Им запах ладана милей, чем запах хлеба;
Как псы побитые, умильны и слабы,
Сладчайшему Христу, царю земли и неба,
Они несут свои нежнейшие мольбы.
Шесть дней господь велит им напрягать силенки,
И только на седьмой, по благости своей,
Он разрешает им, закутавши в пеленки,
Баюкать и кормить ревущих малышей.
Не гнутся ноги их, и мутный взгляд слезится,
Постыл им суп один и тот же каждый день,
И с завистью они взирают, как девицы
Проходят в первый ряд, шляпенки набекрень.
Там дома холод, сор, и грязная посуда,
И вечно пьяный муж, и вечно затхлый дух,
А здесь собрание почтенных, сухогрудых,
Поющих, плачущих и ноющих старух.
Здесь эпилептики, безрукие, хромые
Со всех окраин, все разряды, все статьи,
И даже с верным псом бродящие слепые
В молитвенник носы уставили свои.
Гнусавят без конца, безудержно и страстно,
Бросая господу вопросы и мольбы,
А с потолка Исус глядит так безучастно
На толщину задов, на чахлость худобы.
Здесь мяса не видать и нет сукна в помине,
Нет жестов озорных, нет острого словца,
И проповедь цветет цитатой по-латыни,
И льется благодать в открытые сердца.
В конце молебствия, когда настанет вечер,
Те дамы модные, что впереди сидят,
Поведают Христу, как мучает их печень,
И пальчики святой водицей окропят.
Перевод Т. Левита:
Сгрудились по углам церковным между скамий;
Галдят; дыханием зловонным греют их.
Хор изливается, гнуся над бедняками,
Что в двадцать голосов ревут священный стих;
И, к воска запаху мешая запах хлеба,
- Так пса побитого умильна голова
Взывают бедняки к владыке, к богу неба,
Шлют смехотворные, упрямые слова.
Да, бабам хорошо, скамейки просидевшим,
Шесть черных дней подряд господь не попустил!
Они баюкают, лохмотьями угревши,
