Не отрекаются любя. Полное собрание стихотворений - Вероника Михайловна Тушнова
тяжело вздыхают от печали
чьей-нибудь непонятой души!
В семь часов окно должно закрыться.
Завтра в девять – отвориться вновь…
В белых треугольниках томится
невостребованная любовь.
Я взяла бы вас и отогрела,
обо всем бы выслушала я.
Только нету до меня вам дела,
если вы искали не меня!
…У окошка с полукруглой рамкой,
где от ламп зеленоватый свет,
седовласая азербайджанка
мне привычно отвечает: – Нет. –
Выхожу, иду на берег к морю,
где в мазутных лужицах земля,
и смотрю, смотрю, как за кормою
пенится дорога корабля,
как на мачте сонный парус виснет
и, спеша в далекие края,
мчатся чайки…
Белые, как письма.
Неручные, как любовь твоя!
Арык
Глаз к сиянью такому еще не привык…
Зной густой, золотой и тягучий, как мед…
А за домом, в саду,
пробегает арык,
как живой человек,
говорит и поет.
Он струится, как будто в ущелье
зажат,
меж забором и каменной пестрой стеной.
Распахнется калитка…
Лучи задрожат…
Засмуглеет рука…
Брызнет звон жестяной.
С мягким бульканьем вглубь окунется кувшин,
И опять тишина.
Он один ни на миг
не стихает, сбегая с далеких вершин,
торопливый арык,
говорливый арык…
В нем вода холодна и молочно-бела,
и, как лента из шелка, упруга в горсти…
С первой встречи я сердце ему отдала.
Пели птицы в саду:
«Не спеши, погости».
Счастье ходит со мной по дороге любой…
А покой…
А покоя не будет нигде.
В час, когда занимался рассвет голубой,
я пришла попрощаться к ханларской воде.
Тишина
Двое шли и ссорились.
А ночь
голубела празднично и хрупко.
Двое шли и ссорились.
Уступка
не могла уже ни в чем помочь.
Их несправедливые слова
раздавались явственно и гулко.
А в несчетных лужах переулка
залегла такая синева,
словно небо в них перелилось…
В каждой синяя луна лежала,
в каждой облако, дымясь, бежало,
тонкое и светлое насквозь.
Пахло глиной и древесным соком,
холодом нестаявшего льда.
Шелестела зябкая вода,
торопясь по звонким водостокам.
Мир лежал торжественный такой
и необычайно откровенный.
Он бы выдал тайны всей вселенной,
но под равнодушною ногой
разлеталась вздребезги луна,
облако тонуло,
и на части
хрупкая дробилась тишина…
И никто не вспомнил, что она –
тоже счастье.
И какое счастье!
«Мне сказали – ты в городе Энске живешь…»
Мне сказали – ты в городе Энске живешь.
Очень занят работой и встречи не ждешь.
Я хожу по Москве, майским ветром дышу,
ни открыток, ни писем тебе не пишу.
И хотя ты расстался со мной не любя,
но молчанье мое огорчает тебя.
И представь – на булыжной чужой мостовой
вдруг лицом бы к лицу мы столкнулись с тобой.
Ты подумал бы: чудо!
А вовсе и нет –
просто я на курьерский купила билет
или села во Внукове на самолет,
а до Энска четыре часа перелет.
Как тебя обняла бы я, друг дорогой!
Только в Энск никогда не ступлю я ногой,
никогда я на поезд билет не куплю,
никогда не скажу тебе слово «люблю».
Ты сейчас от меня так далек, так далек –
никакой самолет долететь бы не мог.
Ожидание
Непреодолимый холод…
Кажется, дохнешь – и пар!
Ты глазами только молод,
сердцем ты, наверно, стар.
Ты давно живешь в покое…
Что ж, и это благодать!
Ты не помнишь, что такое,
что такое значит
ждать!
Как сидеть, сцепивши руки,
боль стараясь побороть…
Ты забыл уже, как звуки
могут жечься и колоть…
Звон дверных стеклянных створок,
чей-то близящийся шаг,
каждый шелест, каждый шорох
громом рушится в ушах!
Ждешь – и ни конца, ни края
дню пустому не видать…
Пусть не я,
пускай другая
так тебя заставит ждать!
«Биенье сердца моего…»
Биенье сердца моего,
тепло доверчивого тела…
Как мало взял ты из того,
что я отдать тебе хотела.
А есть тоска, как мед сладка,
и вянущих черемух горечь,
и ликованье птичьих сборищ,
и тающие облака…
Есть шорох трав неутомимый
и говор гальки у реки,
картавый,
не переводимый
ни на какие языки.
Есть медный медленный закат
и светлый ливень листопада…
Как ты, наверное, богат,
что ничего тебе не надо!
Ссора
Вечер июльский томительно долог,
медленно с крыши сползает закат…
Правду сказать –
как в любой из размолвок,
я виновата,
и ты виноват.
Самое злое друг другу сказали,
все, что придумать в сердцах довелось,
и в заключенье себя наказали:
в комнатах душных заперлись врозь.
Знаю, глядишь ты печально и строго
на проплывающие облака…
А вечеров-то не так уже много,
жизнь-то совсем уж не так велика!
Любят друг друга, пожалуй, не часто
так, как смогли мы с тобой полюбить…
Это, наверно, излишек богатства
нас отучил бережливыми быть!
Я признаю самолюбье мужское.
Я посягать на него не хочу.
Милый! Какая луна над Москвою…
Милый, открой, –
