Константин Бальмонт - Будем как солнце. Книга символов

Наслаждаюсь и страдаю,

Вижу свет и вижу мрак.

Я сегодня полновластен,

Я из племени богов.

Завтра, темный, я несчастен,

Близ Стигийских берегов.

И откуда я закинут

К этим низостям земли?

Все равно Огни остынут.

Я как все умру в пыли.

И откуда так упорно

Манит зов на высоту?

Все равно. Мечта узорна.

Я могу соткать мечту.

Роковое покрывало

Над Изидой вековой,

Все, от самого начала,

Дышит сказкою живой.

Вправо — духи, влево — тени,

Все сплетается в одно.

Ты восходишь на ступени,

Ты нисходишь,— все равно.

Только знай, что влево больно,

Влево — больно, вправо — нет.

Сердце бьется своевольно,

А в уме холодный свет.

Кто что любит, то и встретит:

Насладись и умирай.

Эхо быстрое ответит:

Отрекись и вниди в Рай.

Кто что любит, то и примет:

Хочешь это? Хочешь то?

Но свободы не отнимет

У стремления никто.

Духи, вправо, тени, влево!

Мерный маятник поет.

Все живет в волнах напева,

Всем созвучьям свои черед.

ПАМЯТЬ

Память, это луч небесный

Тем, кто может вспомнить счастье,

Тем, кто может слить начало

С ожидавшимся концом,

В жизни может быть и тесной,

Но исполненной участья,

Где любовь Судьбу встречала

С вечно-радостным лицом.

Память, это совесть темных,

Память, это бич небесный,

Память, это окрик судный

Для неверивших в Судьбу,

Лик Владельца дней заемных,

Вид улик в игре бесчестной,

Сон заснувших в сказке чудной

И проснувшихся — в гробу.

УБИЙЦА ГЛЕБА И БОРИСА

И умер бедный раб у ног 

Непобедимого владыки. 

Едва Владимир отошел,

Беды великие стряслися.

Обманно захватил престол

Убийца Глеба и Бориса.

Он их зарезал, жадный волк,

Услал блуждать в краях загробных,

Богопротивный Святополк,

Какому в мире нет подобных.

Но, этим дух не напитав,

Не кончил он деяний адских,

И князь древлянский Святослав

Был умерщвлен близ гор Карпатских.

Свершил он много черных дел,

Не снисходя и не прощая.

И звон над Киевом гудел,

О славе зверя возвещая.

Его ничей не тронул стон,

И крулю Польши, Болеславу,

Сестру родную отдал он

На посрамленье и забаву.

Но Бог с высот своих глядел,

В своем вниманьи не скудея.

И беспощаден был удел

Бесчеловечного злодея.

Его поляки не спасли,

Не помогли и печенеги.

Его как мертвого несли,

Он позабыл свои набеги.

Не мог держаться на коне,

И всюду чуял шум погони.

За ним в полночной тишине

Неслись разгневанные кони.

Пред ним в полночной тишине

Вставали тени позабытых.

Он с криком вскакивал во сне,

И дальше, дальше от убитых.

Но от убитых не уйти,

Они врага везде нагонят,

Они как тени на пути,

Ничьи их силы не схоронят.

И тщетно мчался он от них,

Тоской терзался несказанной.

И умер он в степях чужих,

Оставив кличку: Окаянный.

ТЕРЦИНЫ

Когда художник пережил мечту,

В его душе слагаются картины,

И за чертой он создает черту.

Исчерпав жизнь свою до половины,

Поэт, скорбя о том, чего уж нет,

Невольно пишет стройные терцины.

В них чувствуешь непогасимый свет

Страстей перекипевших и отживших,

В них слышен ровный шаг прошедших лет.

Виденья дней, как будто бы не бывших,

Встают как сказка в зеркале мечты,

И слышен гул приливов отступивших.

А в небесах, в провалах пустоты,

Светло горят закатным блеском тучи,

Светлее, чем осенние листы.

Сознаньем смерти глянувшей могучи,

Звучат напевы пышных панихид,

Величественны, скорбны, и певучи.

Все образы, что память нам хранит,

В одежде холодеющих весталок,

Идут, идут, спокойные на вид.

Но, Боже мой, как тот безумно жалок,

Кто не узнает прежний аромат

В забытой связке выцветших фиалок.

Последний стон. Дороги нет назад.

Кругом, везде, густеют властно тени.

Но тучи торжествующе горят.

Горят огнем переддремотной лени,

И, завладев всем царством высоты,

Роняют свет на дальние ступени.

Я вас люблю, предсмертные цветы!

ОТ ПОЛЮСА ДО ПОЛЮСА

От полюса до полюса я Землю обошел,

Я плыл путями водными, и счастья не нашел.

Я шел один пустынями, я шел во тьме лесов,

И всюду слышал возгласы мятежных голосов.

И думал я, и проклял я бездушие морей,

И к людям шел, и прочь от них в простор

                                  бежал скорей.

Где люди, там поруганы виденья высших грез,

Там тление, скрипение назойливых колес.

О, где ж они, далекие невинности года,

Когда светила сказочно вечерняя звезда?

Ослепли взоры жадные, одно горит светло:

От полюса до полюса — в лохмотьях счастья Зло.

СЛЕПЕЦ

Пожалейте, люди добрые, меня,

Мне уж больше не увидеть блеска дня.

Сам себя слепым я сделал, как Эдип,

Мудрым будучи, от мудрости погиб.

Я смотрел на Землю, полную цветов,

И в Земле увидел сонмы мертвецов.

Я смотрел на белый Месяц без конца,

Выпил кровь он, кровь из бледного лица.

Я на Солнце глянул, Солнце разгадал,

День казаться мне прекрасным перестал.

И увидев тайный облик всех вещей,

Страх я принял в глубину своих очей.

Пожалейте, люди добрые, меня,

Мне уж больше не увидеть блеска дня.

Может Рок и вас застигнуть слепотой,

Пожалейте соблазненного мечтой.

«Прекрасно быть безумным, ужасно сумасшедшим…»

Прекрасно быть безумным, ужасно сумасшедшим,

Одно — в Раю быть светлом, другое — в Ад

                                  нисшедшим.

О, грозное возмездье минутных заблуждений:

Быть в царстве темных духов, кричащих

                                 привидений.

Отверженные лики чудовищных созданий

Страшней, чем то, что страшно, страшнее всех

                                  страданий.

Сознание, что Время упало и не встанет,

Сжимает мертвой петлей, и ранит сердце, ранит.

И нет конца мученьям, и все кругом отвратно.

О, ужас приговора: «Навеки! Безвозвратно!»

ОДИНОКОМУ

Ты благородней и выше других

Вечною силой стремленья.

Ты непропетый, несозданный стих,

Сдавленный крик оскорбленья.

Ты непостижность высокой мечты,

Связанной с тесною долей.

Жажда уйти от своей слепоты,

Жажда расстаться с неволей.

Ты проникаешь сознаньем туда,

Где прекращаются реки.

Другом не будешь ты мне никогда,

Братом ты будешь навеки.

Когда я думаю, любил ли кто кого,

Я сердцем каждый раз тебя припоминаю,

    И вот, я знаю,

Что от твоей любви — в твоей душе — мертво.

Мертво, как в небесах, где те же день и ночь

Проходят правильно от века и доныне,

    И как в пустыне,

Где та же мысль стоит и не уходит прочь.

И вдруг я вздрогну весь—о странный меж людей!—

И я тебя люблю, хоть мы с тобой далеки,

    И эти строки

Есть клятва, что и я — не только раб страстей.

Я полюбил индийцев потому,

Что в их словах — бесчисленные зданья,

Они растут из яркого страданья,

Пронзая глубь веков, меняя тьму.

И эллинов, и парсов я пойму

В одних — самовлюбленное сознанье,

В других — великий праздник упованья,

Что будет миг спокойствия всему.

Люблю в мечте — изменчивость убранства,

Мне нравятся толпы магометан,

Оргийность первых пыток христиан,

Все сложные узоры христианства

Люблю волну……………………..……