Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы
БЕССОННИЦЕ
В твоей лаборатории, бессонница,Перерабатываю мужество в тоску.К его струе, подобной волоску,Душа изнемогающая клонится.
О радий — расщепляющая атомы,Меняющая сущность и предел!Тобою раскаленный, жег и рделЯ, жестко покрывающийся латами.
И радости стремительная конницаРазбрызгала копыта по песку…По капле, по зерну, по волоскуНад гибелью к бессмертию, бессонница.
ШЕСТЬ[70]
Вечером, сквозь усталостьДымчатую, как кружево,Всё, что в душе осталось,Памятливо выуживаю.
Город задернут шторой,Гул от тупых копыт его.Я уж не тот, которыйДень на себе испытывал.
Взор — в голубые скважины.Сердце, прищурясь, целится.Думаю о неважном —Ласковая безделица!
Снова у сердца рукуЧувствую двойниковую,Медленную наукуЛиниями выковываю.
День был тяжел и черен,Всё ж золотое веялоПять полновесных зеренВ эту тетрадь просеяло.
Пусть и шестое лoжится,Пусть на бумагу лягут —В лодочке чайной ложечкиШесть полновесных ягод.
В СКРИПКЕ
Золотой человечьей тоскойВ этот вечер тоскую.Он, туманный такой,Ночь приблизит какую?
Разве эта рука не сильна,Разве эти пути не широки.Но смотри: умягченнее льнаСоскользнувшие строки.
Вот туман распыляет огни,И от моря широкое пенье…Ты — влекущий магнит,Я — пружины стальное терпенье.
Видишь, волею сжаты уста,А умру, истомленный истомой,И блеснет синеватый металлНа разорванной ране излома.
ВОЗМЕЗДИЕ
О, если б над маленьким домом,Где я, утомленный, уснул,На небе, расколотом громом,Ты синим изломом блеснул.
Суровый, чего же ты медлишь,Уже не осталось души!Набрось беспощадные петлиИ сонного удуши.
О мститель! Как бабочка в глыбеБазальта, без силы сказать, —Тебя, затрубившего в гибель,Встречаю глазами в глаза.
«Ты грозно умер, смерть предугадав…»[71]
Ты грозно умер, смерть предугадав, —О это лермонтовское прозренье! —И времени стремительный удавЛелеет каждое стихотворенье.
И ты растешь, как белый сталагмит,Ты — древо, опустившее над намиШатер ветвей, и сень его шумит,Уже отягощенная плодами.
Поэт, герой! У гроба твоегоГрядущее, обняв былое, грезит.И ты не человек, а божествоС могилой, превращающейся в гейзер.
«Трудолюбивым поэтом…»[72]
Трудолюбивым поэтом,Трудолюбивым жнецом,Где-то, в тоскующей мгле там,С медленным мастерством!
Лучше былые преграды,Ночи, трущоба, кастет!Меркнут былые наградыНа обветшалом кресте.
С грубой ладони гранатуСнова для розмаха взвесь,Снова мятежься и ратуйТы, задымившийся весь!
Не молодящимся старцем,Не уходящим в века, —Медно разорванный маршемРитм золотого стиха!
Знаю, позорное в этом:— В дикое РождествоМлеть трудолюбивым поэтомС гордостью — в мастерство!
ДЕВУШКА
В твоих кудрях, в их черном лоскеЕсть трепетание крыла.Ты нынче мальчик, ты в матроскеНа вечер чопорный пришла.
Твоя прическа в беспорядке,Отвергнув шпильки, как тиски,Завились тоненькие прядкиИ на глаза и на виски.
И смехом юным, славным смехомНапоминаешь ты юнгу,Когда в отместку всем помехамЗакутит он на берегу.
И, весь еще пропитан сольюВолны, причалившей корму,Стремится к счастью и раздольюИ не уступит никому.
И, пьян от дыма папироски,Он сам — хлестнувшая волна,А шея в вырезе матроскиОчаровательно стройна!
ТИШИНА[73]
Красный сентябрь на осинах высох,В кленах багровый и пятипалый.Думает путник о рыжих лисах,Пахнут печеным хлебом палы.
Осень — достаток. И ватой лениОблако лепится на стропиле.Этой тропою прошли олени,В этом болотце воду пили.
Вечер придет, на вершины ляжетНебом багровым, дальневосточным.Что-нибудь смелое мне расскажетВ травах запутавшийся источник.
Право, не знаю, зачем я нужен,Всё же сегодня, скажу по чести,Мне не добудет разбойный ужинМой поцарапанный злой винчестер.
ПАРОВОЗ
Муза бега, бешеная муза,Опрокинутые сторожа!Паровоз, оторванный от груза,Ржет, и беглеца не удержать.
Позади, в оставленных вагонахНосят чай и просят молока…На пустых и гулких перегонахОседающие облака.
Звонкой мостовины над оврагомПрогремел расхляснутый ушат.У тебя, грохочущий бродяга,Стройная и легкая душа!
Пролетев по дымогарным трубам,Дыбом взброшенная на скаку, —Вот она, завязанная клубом,И губами — к медному гудку.
СОЛДАТ[74]
У ветра единственный клич — прочь!У ночи единственная защита — ужас.Какая удивительная ночь,Какая озорная свистящая стужа!
Домик съеживается, поджимает бока,Запахивает окна надорванным ставнем.Сладко втягивает дым табакаВыдох длительный. Верста в нем!
Натягивает одеяло до подбородка,Вспоминает бой, спотыкаясь в сон……тогда поле трещало, как перегородка,На которую задом пятился слон.
И в последний миг, почти во сне,Теряя кровли грохочущий бубен,Думает о женщине, ее — нет,Но она — будет.
АНАРХИСТЫ[75]
Когда в охлаждаемую смесь кислотВливают глицерин струею тонкой,И выделяется окисленный азотБурым испарением над воронкой,
Когда молекулы получаемого веществаГудят в сосуде, грозя распадом, —Если закружится голова,Комната грянет дождем стоградым.
Поэтому химики (один из ста)Осторожны в движениях и худощавы,И у многих увидите фут хвостаИз-под докторского плаща вы.
Ибо приготовляющие нитроглицеринНе смеют быть мягче кристаллов кварца,Они таинственные рыцариИз ордена монаха Бертольда Шварца.
Опустив глаза, пересекают пустыри,Никому не знакомые, всё видят зорко.Их лаборатории (или монастыри?)В предместьях Парижа, Лондона и Нью-Йорка.
И когда разрывается снаряд,Разорвав короля в торжественном появленьи, —Старухи крестятся и говорятО наступающем светопреставленьи.
Старухам не верят: зачем хвост?Анархисты нечистого злей еще.И только ребенку, который прост,Снится хвостатый и с бомбой тлеющей.
УРОК[76]
Ты сорванец, и тусклый алкогольОттягивает выстрелы таланта.Твои друзья — расслабленная голь,А твой ночлег — китайская шаланда.
Но подожди, и мышцы крепких скулТы вывихнешь одним скрипящим стиском,И ветка жил нальется по виску,И день придет — птенец с голодным писком.
А нынче — жизнь. Бульвар, и ресторан,И женщины прижатый локтем локоть.Весь мир тебе — распластанный экран,А мудрое томление далеко.
Не попадись в его томящий круг,Не верь подделывателям алмазов.И я тебе, мой пораженный друг,Как Митеньке — папаша Карамазов.
БАНДИТ[77]
