Вадим Алексеев - Хорхе Луис Борхес. Алгорифма
Буэнос Айрес! Солнце твоё в полдень
Вспоминаю… Сын! Свой сильный пол день
Обнимая женщин, в место дальнее.
Помню две скрещённые рапиры…
Вот чем отхлестал бы вас, шекспиры,
Царь царей! Нет выходки скандальнее…
3
Человек с бревном и с печниками,
Крепкими такими мужиками
На картине славит труд свободный.
Мужики глядятся добряками.
Запад ждал, что грех тылопрободный
И рогами красный плащ избодный,
Мерзкий, презираемый веками,
Нужный между тем как руль ободный
Ленин, наконец, легализует.
Только к власти быстро пришёл Сталин.
Печников вождя парализует
Сифилис. Исход уже летален.
Коба же гомосексуалистов
Ненавидел, я как футболистов.
4
Вспоминаю годы золотые.
В гости приходил без приглашенья
Люд друг к другу для еды вкушенья
И питья вина. Нравы простые
Телефон испортил… Не святые
Все мы, но такие согрешенья
Как сейчас, редки были. Крушенья
Поезда бутылки ждут литые,
Полные бутылки и пустые.
Не привык терпеть одни лишенья
Аппарат кровавый разрушенья.
На Руси раздор, как при Батые.
Виноваты с мясом щи густые
За поста, выходит, нарушенья?
5
Вспоминаю карандаш и шпагу.
Гонгоры стих гордый вспоминаю.
Шпага поломалась. Да, я знаю.
Карандаш грозит ареопагу!
Вспоминаю то, что сам увидел
И что мать с отцом мне рассказали:
Сталин извращенцев ненавидел.
Сапоги они ему лизали.
Вспоминаю друга Маседонио
Не в кафе, на улице что Онсе,
Оперев чело своё ладони о,
В эншпиль погружённого (в прононсе
Его "эр" французское…) – у стойки
С ним стоим мы, к алкоголю стойки!
6
Ещё помню я с землёй телеги,
Что вдоль Онсе не спеша по пыли
Проезжали… Красные глупы ли?
Скромно жить при хлебе да ночлеге…
Почему не во дворце, коллеги?
Верующими когда б вы были,
Заповедь Христа бы не забыли…
Но что делать опосля возлеги?
Помню Амальсен де ля Фигура,
Ту, на улице что Токумана…
Антифразис – речи есть фигура,
Вид наичестнейшего обмана:
Юношу богатого Спаситель…
Полюбил. Как жертву искуситель.
7
Станислав дель Кампо, возвратившись,
Умер. На том свете очутившись,
Станислав дель Кампо перед Богом
Оправдался, мило отшутившись
На своём испанском неубогом:
"Мой Господь! – Сказал он – Если б Огом
Я Васанским был, усовестившись,
Одр железный в деле прелюбогом
Не винил бы!" Станислав дель Кампо
Сказал Богу: "Я всем беднякам по
Женщине бы дал в юные годы", -
На что Бог ответил Станиславу:
"Ну, дель Кампо, шутишь ты на славу.
Кончились твои, бедняк, невзгоды!"
8
Вспоминаю третий двор. Рабов он
Патио был, для меня запретным.
Лучше бы остался мир каретным
Да лошадным, сердцем облюбован.
Лучше бы как в Индии он бедным
Оставался, не разбогатевший,
И в Китае как велосипедным,
А то править миром захотевший
Людоед с техническим прогрессом
Справиться не может и планету
Ближнюю за звонкую монету
Продаёт уже, леча мир стрессом.
Лучше рабский дворик, чем свобода
Для заднепроходного пробода.
9Вспоминаю выстрел пистолетный
Алема в закрытом экипаже.
Где Пилат, петух наш туалетный?
Дать ли объявленье о пропаже?
Он теперь как юнкер эполетный
При купчихе, а она при паже,
Гей теперь он, зерноклюв балетный.
Ну ты, Пугачиха, и глупа же!
Кто из "Независимой газеты"
На "Фабрику звёзд" перелетает?
Но подъедешь не на той козе ты
К Алле, если Понтий не питает
Личную симпатию к одежды
Не снимавшим ради той надежды.
10
В Буэнос Айресе, ныне оставленном,
Я б себя ощущал посторонним,
Но теперь я на потустороннем
Берегу, мной отсюда представленном,
За собой наблюдаю в наставленном
Зеркале, на пол вдруг не уроннем:
Освещаемый со всех сторон нем.
Быль зрю о есть мышей не заставленном…
Рай единственный, нами не видимый,
Есть потерянный рай, что утрачен
Навсегда… Властью их ненавидимый,
Перед смертью голодной был мрачен,
Но и весел я: "Что, ненавистники,
Своего не добились, завистники?"
11
Некто, мой почти я, идентичный
Мне настолько, что мы без сомнения
Одна личность, в глазах лишь темнения
Нет твоих, мой двойник аутентичный,
Эти строки прочтёт, артистичный
Подражатель себе, поумнения
Сильных мира виновник, чьи мнения
О добре и о зле – воск пластичный.
С обелиском привинченным скромную
Да оплачет плиту из цемента,
Как свою, улучатель момента,
Искру высечь чтоб в небе огромную.
Должен эту прочесть он страницу.
Верю в утреннего я Денницу.
БЛЕЙК
1
Где роза на руке твоей с дарами
Интимными? Хотя, слепая, цвета
Она не видит… Где, Ангел Завета,
Роса её, где лепестка вес? – В раме.
В полноформатном параллелограмме.
Вот как испорчен ты, жертва совета
Праведников, не авторов навета -
А искренности сколько в фонограмме!
Вот зло как поступил вор с фраерами.
Словно слепой в ночи шёл без просвета,
Хотя ещё час с лишним до рассвета
Дорогою, знакома что буграми.
Азор мой! Ради истины ты в сраме,
Как в славе! Хорхе Борхес с того света.
2
Потерянные маленькие эха
Все эти вещи. Истинная роза
Так далеко, а жизненная проза
Так близко… Стоит проститутка "эх!", а
За "ах!" не отдаётся, аоэха.
Уж по спине бежит волна мороза.
Ради стихов своих, сыны некроза,
Я сделал это. Вакха "эвоэ!", ха,
Глупец, слышь и безумием караю
Своих врагов я. Заживо сдираю
С вакханками своими с них я кожу
И мясо их сырое пожираю.
Я тебе рожу, весельчак, скукожу!
Как кот с пойманной мышкою играю.
3
Столпом быть может роза, битвой, сводом
Небесных Ангелов, неисследимым
Миром секретным и необходимым,
Весельем бога – вхож любой в его дом!
И проститутка в том числе. По водам
Времён пришедший богом нелюдимым
Слыл с парусом к тому же невредимым,
Всё время стихотворным переводом,
Размер латинский русским придав одам,
Он занимался, быв непобедимым
В искусстве этом. Вдруг с ума сводимым
Пахнуло ароматом… С рук разводом
И очи долу от стыда отводом
Застыли судьи перед подсудимым.
4
Серебряной планетою с другого
Быть может роза неба, архетипом
Кошмарным, невозможным прототипом
Разве цветка? Итак, бога нагого
Всем показали, друга дорогого
Не сдавшего к нему пришедшим типам
Из СБУ: "Идите вы… к Антипам!"
Исполнился вдруг духа бог благого!
Не сдаст мать ради кошелька тугого
Тот, изберёт перо кто логотипом,
В дом инвалидов, и кто с линотипом
Дела имел – ну что, в глазах кругово?
Хоть милосерд, но прав ты, Иегова,
И судит Бог не по стереотипам.
КОММЕНТАРИЙ
РОЗА И МИЛЬТОН
Джон Мильтон (1608-74), английский поэт. В поэме "Потерянный рай" героизирует образ Сатаны и "ставит вопрос о праве человека преступать освящённую богословием мораль" (СЭС). Последние годы жизни Мильтона омрачила слепота, та же участь постигла и Борхеса. Конечно, под "розой" подразумевается женщина. Это – стихотворение о последней любви. Я знаю, кому оно посвящено, но не намерен делать интимную тайну поэта всеобщим достоянием, и никому гадать на эту тему (предупреждаю с угрозой) не советую. Мильтон, да Байрон, да Эдгар По – вот и вся слава англоязычной поэзии. В сравнении с французской или с русской это очень, очень скудный перечень. Но, по правде говоря, даже из этих авторов ни один не увлёк настолько, чтобы я захотел кого-то перевести. Мильтона я пытался прочесть в юности в переводе Кронберга (говорят, неплохом), но так и остался холоден к этому поэту. Байрон после Бодлера показался мне третьестепенным стихотворцем, равно как и Эдгар По, томик которого несколько лет простоял в моей библиотеке – Бодлер затмил и его своим сиянием. В сравнении с Борхесом я, конечно, очень плохо знаю англоязычную литературу, но в своё оправдание сошлюсь, опять-таки, на Бодлера, афористично сказавшего: "Господь избавляет своих любимцев от ненужного чтения". В детстве мне наняли репетитора по английскому языку. Я выдержал занятий десять. Из всех тех уроков запомнилось одно слово – "коколду", то есть: кукареку. Затем в четвёртом классе я начал изучать испанский в школе, и без всякого репетитора. Через четыре года я выучил этот язык на уровне студента третьего курса университета. Когда через тридцать лет я открыл том стихотворений Борхеса, то хоть и со словарём, но разобрался в его поэзии. Теперь-то я, конечно, понимаю, что и репетитор "постарался", и учитель испанского языка в школе был отличный, и что это всё козни мадридского двора, соблазнённого Борхесом, но что теперь поправишь? Пишу всё это, чтобы читатель понял, откуда у хлопца испанская грусть.
