Эдгар По - Собрание сочинений в четырех томах. Том 1
ВОРОН[66]
Погруженный в скорбь немуюи усталый, в ночь глухую,Раз, когда поник в дремотея над книгой одногоИз забытых миром знаний,книгой полной обаяний, —Стук донесся, стук нежданныйв двери дома моего:«Это путник постучалсяв двери дома моего,Только путник —больше ничего».
В декабре, — я помню — былоэто полночью yнылой.В очаге под пеплом углиразгорались иногда.Груды книг не утолялини на миг моей печали —Об утраченной Леноре,той, чье имя навсегда —В сонме ангелов — Ленора,той, чье имя навсегдаВ этом мире стерлось —без следа.
От дыханья ночи бурнойзанавески шелк пурпурныйШелестел, и непонятныйстрах рождался от всего.Думал, сердце успокою,все еще твердил порою:«Это гость стучится робков двери дома моего,Запоздалый гость стучитсяв двери дома моего,Только гость, —и больше ничего!»
И когда преодолелосердце страх, я молвил смело:«Вы простите мне, обидетьне хотел я никого;Я на миг уснул тревожно:слишком тихо, осторожно, —Слишком тихо вы стучалисьв двери дома моего…»И открыл тогда я настежьдвери дома моего —Мрак ночной, —и больше ничего.
Все, что дух мой волновало,все, что снилось и смущало,До сих пор не посещалов этом мире никого.И ни голоса, ни знака —из таинственного мрака…Вдруг «Ленора!» прозвучалоблиз жилища моего…Сам шепнул я это имя,и проснулся от него.Только эхо —больше ничего.
Но душа моя горела,притворил я дверь несмело.Стук опять раздался громче;я подумал: «Ничего,Это стук в окне случайный,никакой здесь нету тайны:Посмотрю и успокоютрепет сердца моего,Успокою на мгновеньетрепет сердца моего.Это ветер —больше ничего».
Я открыл окно, и странныйгость полночный, гость нежданный,Ворон царственный влетает;я привета от негоНе дождался. Но отважно, —как хозяин, гордо, важноПолетел он прямо к двери,к двери дома моего,И вспорхнул на бюст Паллады,сел так тихо на него,Тихо сел, —и больше ничего.
Как ни грустно, как ни больно, —улыбнулся я невольноИ сказал: «Твое коварствопобедим мы без труда,Но тебя, мой гость зловещий,Ворон древний, Ворон вещий,К нам с пределов вечной Ночиприлетающий сюда,Как зовут в стране, откудаприлетаешь ты сюда?»И ответил Ворон:«Никогда».
Говорит так ясно птица,не могу я надивиться.Но, казалось, что надеждаей навек была чужда.То не жди себе отрады,в чьем дому на бюст ПалладыСядет Ворон над дверьми;от несчастья никуда, —Тот, кто Ворона увидел, —не спасется никуда,Ворона, чье имя:«Никогда».
Говорил он это словотак печально, так сурово,Что, казалось, в нем всю душуизливал; и вот, когдаНедвижим на изваяньион сидел в немом молчаньи,Я шепнул: «Как счастье, дружбаулетели навсегда,Улетит и эта птицазавтра утром навсегда».И ответил Ворон:«Никогда».
И сказал я, вздрогнув снова:«Верно молвить это словоНаучил его хозяинв дни тяжелые, когдаОн преследуем был Роком,и в несчастьи одиноком,Вместо песни лебединой,в эти долгие годаДля него был стон единыйв эти грустные года —Никогда, — уж большеникогда!»
Так я думал и невольноулыбнулся, как ни больно.Повернул тихонько креслок бюсту бледному, туда,Где был Ворон, погрузилсяв бархат кресел и забылся…«Страшный Ворон, мой ужасныйгость, — подумал я тогда —Страшный, древний Ворон, горевозвещающий всегда,Что же значит крик твой:«Никогда»?
Угадать стараюсь тщетно;смотрит Ворон безответно.Свой горящий взор мне в сердцезаронил он навсегда.И в раздумьи над загадкойя поник в дремоте сладкойГоловой на бархат, лампойозаренный. НикогдаНа лиловый бархат кресел,как в счастливые года,Ей уж не склоняться —никогда!
И казалось мне: струилодым незримое кадило,Прилетели Серафимы,шелестели иногдаИх шаги, как дуновенье:«Это Бог мне шлет забвенье!Пей же сладкое забвенье,пей, чтоб в сердце навсегдаОб утраченной Ленорестерлась память — навсегда!..»И сказал мне Ворон:«Никогда».
«Я молю, пророк зловещий,птица ты иль демон вещий.Злой ли Дух тебя из Ночи,или вихрь занес сюдаИз пустыни мертвой, вечной,безнадежной, бесконечной, —Будет ли, молю, скажи мне,будет ли хоть там, кудаСнизойдем мы после смерти, —сердцу отдых навсегда?»И ответил Ворон:«Никогда».
«Я молю, пророк зловещий,птица ты иль демон вещий,Заклинаю небом, Богом,отвечай, в тот день, когдаЯ Эдем увижу дальной,обниму ль душой печальнойДушу светлую Леноры,той, чье имя навсегдаВ сонме ангелов — Ленора,лучезарной навсегда?»И ответил Ворон:«Никогда».
«Прочь! — воскликнул я, вставая, —демон ты иль птица злая.Прочь! — вернись в пределы Ночи,чтобы больше никогдаНи одно из перьев черных,не напомнило позорных,Лживых слов твоих! Оставь жебюст Паллады навсегда,Из души моей твой образя исторгну навсегда!»И ответил Ворон:«Никогда».
И сидит, сидит с тех пор онтам над дверью черный Ворон,С бюста бледного Палладыне исчезнет никуда.У него такие очи,как у Злого Духа ночи,Сном объятого; и лампатень бросает. НавсегдаК этой тени черной птицыпригвожденный навсегда, —Не воспрянет дух мой —никогда!
ВОРОН[67]
Как-то в полночь, утомленный, я забылся, полусонный,Над таинственным значеньем фолианта одного;Я дремал, и все молчало… Что-то тихо прозвучало —Что-то тихо застучало у порога моего.Я подумал: «То стучится гость у входа моего —Гость, и больше ничего».
Помню все, как это было: мрак — декабрь — ненастьевыло —Гас очаг мой — так уныло падал отблеск от него…Не светало… Что за муки! Не могла мне глубь наукиДать забвенье о разлуке с девой сердца моего, —О Леноре, взятой в Небо прочь из дома моего, —Не оставив ничего…
Шелест шелка, шум и шорох в мягких пурпуровых шторах —Чуткой, жуткой, странной дрожью проникал меня всего;И, смиряя страх минутный, я шепнул в тревоге смутной:«То стучится бесприютный гость у входа моего —Поздний путник там стучится у порога моего —Гость, и больше ничего».
Стихло сердце понемногу. Я направился к порогу,Восклицая: «Вы простите — я промедлил оттого,Что дремал в унылой скуке — и проснулся лишь при стуке,При неясном, легком звуке у порога моего». —И широко распахнул я дверь жилища моего —Мрак, и больше ничего.
Мрак бездонный озирая, там стоял я, замираяВ ощущеньях, человеку незнакомых до того;Но царила тьма сурово средь безмолвия ночного,И единственное слово чуть прорезало его —Зов: «Ленора…» — Только эхо повторило мне его —Эхо, больше ничего…
И, смущенный непонятно, я лишь шаг ступил обратно —Снова стук — уже слышнее, чем звучал он до того.Я промолвил: «Что дрожу я? Ветер ставни рвет, бушуя, —Наконец-то разрешу я, в чем здесь скрыто волшебство —Это ставень, это буря: весь секрет и волшебство —Вихрь, и больше ничего».
Я толкнул окно, и рама подалась, и плавно, прямоВышел статный, древний Ворон — старой сказки божество;Без поклона, смело, гордо, он прошел легко и твердо, —Воспарил, с осанкой лорда, к верху входа моегоИ вверху, на бюст Паллады, у порога моегоСел — и больше ничего.
Оглядев его пытливо, сквозь печаль мою тоскливоУлыбнулся я, — так важен был и вид его, и взор:«Ты без рыцарского знака — смотришь рыцарем, однако,Сын страны, где в царстве Мрака Ночь раскинула шатер!Как зовут тебя в том царстве, где стоит Ее шатер?»Каркнул Ворон: «Nevermore».
Изумился я сначала: слово ясно прозвучало,Как удар, — но что за имя «Никогда»? И до сих порБыл ли смертный в мире целом, в чьем жилище опустеломНад дверьми, на бюсте белом, словно призрак древних пор,Сел бы важный, мрачный, хмурый, черный Ворондревних порИ назвался «Nevermore»?
Но, прокаркав это слово, вновь молчал уж он сурово,Точно в нем излил всю душу, вновь замкнул ее затвор.Он сидел легко и статно — и шепнул я еле внятно:«Завтра утром невозвратно улетит он на простор —Как друзья — как все надежды, улетит он на простор…»Каркнул Ворон: «Nevermore».
Содрогнулся я при этом, поражен таким ответом,И сказал ему: «Наверно, господин твой с давних порБеспощадно и жестоко был постигнут гневом РокаИ отчаялся глубоко и, судьбе своей в укор,Затвердил, как песню скорби, этот горестный укор —Этот возглас: «Nevermore…»
И, вперяя взор пытливый, я с улыбкою тоскливойОпустился тихо в кресла, дал мечте своей просторИ на бархатные складки я поник, ища разгадки, —Что сказал он, мрачный, гадкий, гордый Ворон древнихпор, —Что хотел сказать зловещий, хмурый Ворон древних порЭтим скорбным «Nevermore…»
Я сидел, объятый думой, неподвижный и угрюмый,И смотрел в его горящий, пепелящий душу взор;Мысль одна сменялась новой, — в креслах замер я суровый,А на бархат их лиловый лампа свет лила в упор, —Ах, на бархат их лиловый, озаренный так в упор,Ей не сесть уж — nevermore!
Чу!.. провеяли незримо, словно крылья серафима —Звон кадила — благовонья — шелест ног о мой ковер:«Это Небо за моленья шлет мне чашу исцеленья,Благо мира и забвенья мне даруя с этих пор!Дай! — я выпью, и Ленору позабуду с этих пор!»Каркнул Ворон: «Nevermore».
«Адский дух иль тварь земная, — произнес я, замирая, —Ты — пророк. И раз уж Дьявол или вихрей буйный спорЗанесли тебя, крылатый, в дом мой, ужасом объятый,В этот дом, куда проклятый Рок обрушил свой топор, —Говори: пройдет ли рана, что нанес его топор?»Каркнул Ворон: «Nevermore».
«Адский дух иль тварь земная, — повторил я, замирая, —Ты — пророк. Во имя Неба, — говори: превыше гор,Там, где Рай наш легендарный, — там найду ль я,благодарный,Душу девы лучезарной, взятой Богом в Божий хор, —Душу той, кого Ленорой именует Божий хор?»Каркнул Ворон: «Nevermore».
«Если так, то вон, Нечистый! В царство Ночи вновь умчисьты.Гневно крикнул я, вставая: «Этот черный твой уборДля меня в моей кручине стал эмблемой лжи отныне, —Дай мне снова быть в пустыне! Прочь! Верни душе простор!Не терзай, не рви мне сердца, прочь, умчися на простор!»Каркнул Ворон: «Nevermore».
И сидит, сидит с тех пор он, неподвижный черный Ворон,Над дверьми, на белом бюсте, — там сидит он до сих пор,Злыми взорами блистая, — верно, так глядит, мечтая,Демон, — тень его густая грузно пала на ковер —И душе из этой тени, что ложится на ковер,Не подняться — nevermore!
ВОРОН[68]
