Борис Гребенщиков - Десять Стрел

Афанасий никитин буги,

Или хождение за три моря-2

Мы съехали с Макдугал в середине зимы:Моя подруга из Тольятти, я сам из Костромы.Мы бы дожили до лета, а там секир-башка,Но в кокаине было восемь к трем зубного порошка,Пришлось нам ехать через люкПри свете косяка,Она решила ехать в Мекку. Я сказал: «Пока».

Не помню, как это случилось, чей ветер дул мне в рот,Я шел по следу Кастанеды – попал в торговый флот,Где все матросы носят юбки, у юнги нож во рту.И тут мы встали под погрузку в Улан-Баторском порту,Я сразу кинулся в дацан – хочу уйти в ритрит,А мне навстречу Лагерфельд,Гляжу – а мы на Оксфорд-стрит.

Со мной наш боцман Паша, вот кто держит фасон,На нем пиджак от Ямамото и штаны Ком Де Гарсон,И тут вбегает эта женщина с картины Моне,Кричит – у нас четыре третьих, быстро едем все ко мне.У них нет денег на такси, пришлось продать пальто.Клянусь, такого в Костроме еще не видел никто.

Вначале было весело, потом спустился сплин,Когда мы слизывали слизь у этих ящериц со спин.В квартире не было прохода от языческих святынь,Я перевел все песни Цоя с урду на латынь,Когда я допил все, что было у них меж оконных рам,Я сел на первый сабвей в Тируванантапурам.

И вот мы мчимся по пустыне, поезд блеет и скрипит,И нас везет по тусклым звездам старый блюзмен-трансвестит.Кругом творится черт-те что – то дальше, то вблизи,То ли пляски сталеваров, то ли женский бой в грязи,Когда со мной случился двадцать пятый нервный срыв,Я бросил ноги в Катманду через БольшойБарьерный Риф.

И вот я семь недель не брился, восемь суток ел грибы,Я стал похож на человека героической судьбы,Шаманы с докторами спорят, как я мог остаться жив,Но я выучил суахили и сменил культурный миф,Когда в село войдут пришельцы, я их брошу в тюрьму.Нам, русским за границей, иностранцы ни к чему.

Ткачиха

Мне снилось, что я ткачиха,Которая часто бывает мною во сне.Я долго не мог понять – то ли я снюсь ей,То ли это она снится мне.

Да, я знаю, что об этом писали китайцы,Но теория суха, а древо жизниЗеленеет в листах;Придется проснуться и поехать в ИвановоПроверить, как реально обстоят там дела на местах.

Волга шумит волнами;Редкая птица долетит до ее берегов,А на всех берегах черно от тех, ктоОжидает, когда течение пронесет мимоТела их врагов.

И только полная луна оживляетЧередование этих верхов и низин.Слава богу, что она никогда не читалаНи «Цветочков Франциска Ассизского»,Ни Дао Дэ Цзин.

В пустыне бредут верблюды,У каждого из них что-то свое на уме.Один знакомый тоже шел на Северный полюс —Оказался предпринимателем в Костроме.Так начинания, вознесшиеся мощно,Сворачивают в сторону, теряют имя действия – какой срам.Я не вижу причины куда-то стремиться, если в итоге ты всегдаОказываешься где-то не там.

Я сижу на пустынной скале,Наблюдаю, как плывут облака.Сердце, как старый пепел,Глаза, как у полного дурака.

Я ничего не начинаю, пускай всеТечет само по себе, как Волга-река.Под лестницей сидит голодная кошка.Пойду-ка спущусь выставлю ей молока.

О смысле всего сущего

Человеческая жизнь имеет более одного аспекта.В городе Таганроге есть два Звездных проспекта.На одном – небеса зияющиеИ до самого Волго-ДонаВозвышаются сияющиеДворцы из шлакобетона.И по нему каждую пятницу,Как выйдут со смены из шахты,Маршируют белозубыеКосмонавты.

А на другом все дома в полтора этажаИ по истоптанной траве гуляет коза,Год проходит и два проходит,Веревка перетерлась, но коза не уходит;Ей совершенно некуда идти,Она смотрит в небеса и шепчет: «Господи, прости!»

Стаканы

Ну-ка мечи стаканы на стол,Ну-ка мечи стаканы на стол,Ну-ка мечи стаканы на столИ прочую посуду.Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,А я говорю, что буду.

Рано с утра, пока темно,Пока темно – пока темно,Рано с утра, пока темноИ мир еще в постели,Чтобы понять, куда идти,Чтобы понять, зачем идти,Без колебаний прими сто грамм —И ты достигнешь цели.

Ну-ка мечи стаканы на стол,Ну-ка мечи стаканы на стол,Ну-ка мечи стаканы на столИ прочую посуду.Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,А я говорю, что буду.

Я не хотел тянуть баржу,Поэтому я хожу-брожу.Если дойду до конца земли,Пойду бродить по морю.Если сломается аппарат,Стану пиратом и буду рад,Без колебаний пропью линкор,Но флот не опозорю.

Ну-ка мечи стаканы на стол,Ну-ка мечи стаканы на стол,Ну-ка мечи стаканы на столИ прочую посуду.Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,А я говорю, что буду.

Беспечный русский бродяга

Я беспечный русский бродягаРодом с берегов реки Волги.Я ел, что дают, и пил, что Бог пошлет,Под песни соловья и иволги.

Я пил в Петербурге и я пил в Москве,Я пил в Костроме и в Рязани,Я пил Лагавулин и я пил Лафройг,Закусывал травой и грибами.

Однажды в Вятке я был совсем худой,Но ближе к Барнаулу стал резвый.Худшее похмелье, что было у меня,Когда я восемь суток был трезвый.

Я упал в Енисей, я выплыл из Невы.Хотя, может быть, это была Припять,Но я вышел элегантно сухой из водыИ немедленно нашел, с кем здесь выпить.

Я один родился, и один я умру,Но чтобы в мире не заблудиться,В каждом вагоне, что едет по земле,Работает одна проводница.

А так по жизни я анахорет,Молитвенен и беззаботен,Но в обычный день я спасаю двух-трех,А в праведную ночь до трех сотен.

Я сидел и пил на Гластонбери Тор.Сам не заметил, как надрался.Помню, как меня искушал один бес.Ясно дело, я не поддался.

А что наверху – то и внизу,А душа – она как печная тяга,Куда бы я ни шел, везде вокруг Эдем,Ведь я беспечный русский бродяга.

Обещанный день

Сегодня самый замечательный день,О нем написано в тысяче книг:Слева небеса, справа пустота,А я иду по проволоке между них.

Спетое вчера осталось вчера,В белой тишине белые поля,Нечего желать, и некем больше быть:Здравствуй, это я.

Господи, я Твой, я ничей другой;Кроме Тебя, здесь никого нет.Пусть они берут все, что хотят,А я хочу к Тебе – туда, где Свет.

Лошадь белая

Лошадь белая на травеДалеко ушла в поле;Дома упряжь вся в серебре,А ей нужно лишь воли.

Конюх сбился с ног – да что с тобой?Целый день звонит, пишет.А она трясет гривойИ как будто б не слышит.

Твердая земля да долгий путьИз огня в полымя.Много кто хотел ее вернуть,Ни один не знал имя.

Сокол

Если долго плакатьВозле мутных стекол,Высоко в небеПоявится сокол.Появится соколВысоко над тучей,В это время важноНе упустить случай.

Увидеть его крылья,Увидеть его перьяИ вдруг удивиться —А кто это теперь я?Почему внизу туча,А надо мной ясно?Видимо, я плакалСовсем не напрасно.

Видимо, вот оно —Пришло мое время,А внизу медленноБредет мое племя.

А мне лететь выше,А мне лететь в солнцеИ все-таки вспомнить,Что внизу оконцеС мутными стеклами,В которое бьютсяМилые мои.Сгореть и вернуться.

Если долго плакать…

Господу видней

На мгновенье стало тихо,И в этой тишинеПозволь мне передать тебе то,Что было передано мне.

Можно выйти одному в полеИ знать, что ты вооружен.Можно идти по пути,В конце которого стоит Престер Джон.Можно возвысить себяВыше Озиманда – Царя Царей.Можно учиться смирениюУ стертых ногами придорожных камней.

Но куда бы ты ни шелДо самого конца своих дней,Обещай, что будешь помнить одно —Господу видней.

Можно раздать себяБезрадостным и жадным рукам.Можно ходить по-албанскиПо стенам, фонарям, потолкам.Можно гордиться тем,Что познал до конца пустоту.Гарантировать перерождениеС серебряной ложкой во рту.

Пусть ангелы несут тебяДорогой небесных огней,Но не забывай —Господу видней.

Может быть, будет тепло,Как ты хочешь.Может быть, с каждым днемБудет делаться все холодней.Не верь ни единому сказанному мной слову,Но прислушайся к мерцающей звезде —Господу видней.

Анютины глазки и божьи коровки