Анна Брэдстрит - Поэзия США
РОБЕРТ ДАНКЕН
© Перевод А. Кистяковский
АТЛАНТИДА
Она затмевает свой серебрящийся след тенью небытия.Зыбкий мерцающий шрам на морской груди рождает призраки мыслей. Стремясь к земле,они бесконечно трепещут над темной рябью глубин.
События, впечатанные в янтарь времен, обвенчали окаменевший тленс надеждой на извечную нетленность жизни.
Прошлое становится будущим, пройдя через великие бедствия,свершения, обращенные в прах, и рычанье потопов, смывающих временные вехи.
НОЧЬ
Луна вплетает тающий блеск в зверью побежку фар,в раскаленный оскал огней.
Призрачные нити неона и немые прозрачные тенисплетаются сети дельцов и магов торговли;затаившись в безлюдье улиц, они до пришествия утрасобирают в свои ячеи ночную тоскливую темень, дрожа, оплетают город,ловят и гасят лучики звезд, ждут…Акулье скуластое рылоодиночества черной вселенной сотрясает островки света,лежащие вокруг фонарей, — и на мгновение страхоплетает сердца скитальцев, бредущих вдоль похотных улицв надежде избавить Страсть от вериг неверия.
Маяки полицейских машин полыхают в душах людейореолом священного ужаса. Каждой эпохе довлеет древнейший промысл. Город рычит:он зверь. Но его рычание вскипает изначальной стихией — в черных глубинах ночи таится Левиафан.
Тающее лунное зарево сливается с музыкой душ, —может быть, в этом слиянии зажжется хотя бы на миг торжественная зарядревнейшей первородной гармонии?..
ПИЩА ДЛЯ ПЛАМЕНИ, ПИЩА ДЛЯ ПОМЫСЛОВ
Поленья —
— пылкая юность, опаленная вьюжной стужей, — усните в моем стихе.Запомнится ли ваше зеленое зарево, ваше янтарное сердце?
Яркие язычки покоренных слов слизывают тьму бытия.
В облаках мы угадываем любые обличья — они расплываются, воздушные замки — они сгорают дотла в огненном разливе зари; в яростной радости вешних разливов провидим любые облики или прочитываем на песке руны пены.
Вот чего я хотел бы добиться в своем предсмертном стихе —разбить оковы условностей и вернуться к открытой форме.Леонардо прослеживал строгие лики в пятнах грязи настенках, — так пусть же получат свободу любые земные призраки.
В тот день ты внесла в нашу комнату несколько новых поленьев —завтрашнее тепло; оно отвлекло меня… нет, это был гул огня в очаге, стрельчатое неистовство искр, озаривших сухие дрова.
Я опять возвращаюсь к огню: там рдеют багряные замки, разливается багровое зарево, может быть, это струится животворная кровь земли? —
«Посмотри, там в огне саламандра».
— танцуют легкие феи, цветет золотистая тьма, завораживает, колдует.
Это было очень давно. Нет, их там вовсе не было, тех, кого я увидел, —
может быть, я заглянул в огненный горн мечты, может быть, только в мечте жили феи и рушились замки?
Так недавно кончилось детство, а мы так легко отказалисьот того, чем мечтали стать, —
Каждое твое прикосновение рождает первозданную жажду.
— нежданный, неизведанный жарразгорается на грани сознания.
АВГУСТОВСКОЕ СОЛНЦЕ
Божество моего беззаботного сердца, ты властвуешь всем на сверкающем этом пути.Но и твой безжалостный жар, опаливший поля, отступает бессильноперед сенью ветвей, матерински простерших листву над своими плодами.Я пою о таинственных силах земли, дожидаясь милосердия вечерней зари.
ПЕСНЯ ПОГРАНИЧНОГО СТРАЖНИКА
Поверяясь зверем в себе и вверяясь велениям войн,человек, отринув сомненья, навек отречется от веры.У границ рассудка окрепнетограненное звонким безумием воинство слов.
Пограничные стражники бросят свои посты,прельстившись сияньем стиха —вожделеющим зверем.
— Сновидения, — скажет дотоле неведомый страж, — сновиденья, мечты никогда не сулили миру беды.
— Утром, по первой страже, я настраиваю гитару; я пою задремавшему зверю и явленье поэмы, как верность, поверяю веленьями войн.
Но отринувший веру знает:зверь никогда не дремлет,не ведает сновидений,не спит и не видит снов, —вожделеющий зверь поэзиизавораживает беспечную стражу,и нежданно обнаженыграницы мировой империи.
(Впрочем, воинство не нуждается в помощи.)
— Однажды, когда я спал, — говорит неведомый страж, —человек отринул одежды, словно отверг сомненья; одинокий, жаждущий зверь,он ждал явления песни, повинуясь явлениям войн.И вот я пел ему песню, которую он жаждал услышать —я, прославленный песенник, повсеместно известный поэт.
— Избранник, избранник, избранник, избранник, — я пел, —уверуй, уверуй, уверуй, уверуй, уверуй.Воинство слов собралось по велению войн,вечных и светлых, как осиянное небо;в них, словно в сладостной песне, тоска по любимой — и вожделение зверя.
— Уверуй, уверуй, уверуй, избранник, — я пел.
Я стражник, ведомый напевом гитары, яединственный ведомый миру — отныне и вечно — стражстрастей, вожделений любви, обнаженных границимперии. Я и гитара.
Я пою: уверуй, избранник, — я, Поэт на Посту.
У обнаженных границ, ограненных сверканием утра,по велению войн собираются орды слов.
ПУТЬ НАД БЕЗДНОЙ
Потерянные, мы вышли на лодках в открытое море, в ночь,и капканом бескрайнего страха смыкается вода за кормой.Лодки затеряны порознь, и теперь мы одни наконецпод безжизненным пологом неба в оспинах желтоватых звезд.
Подожди, любовь моя, не спеши грести, позабудьнашу любовь, что как нож меж нами в ночичертит границу — ее же нельзя перейтиили избыть на зыбком пути к мечте, —и взрезает ночное молчанье. Соленый дождь в наших ртах;черная рана смыкается сзади нас.
Позабудь сожженные зори, пылкие обещания, смерть,пустынность бесплодных садов и бесплодье пустынь, и наш путьна запад, куда мы пришли с тобою, сгорев.
Ты уходишь, любовь моя, но любовь твоя помнится мнеотзвуком колокольного зова и солью слез на лице —шрамами вчерашних потерь, — и теперь наконецты легко ускользаешь в сожженный, разрушенный мир.Груды цемента и пепла. Тускнеет свет,меркнет над прахом развалин, как дряхлый, бледный закат,и я остаюсь один в безбрежной ночи.
ПЕРСЕФОНА[151]
