На стихи не навесишь замки - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова
Кто ж у меня родится?
Без совести где пригодится,
куда пойдёт и зачем:
за золотом, к власти. «Почём
нынче совесть?» — скажет,
а если скажет, повяжут
и кинут в темницу, да, да!
Ведь совесть ушла навсегда
и никогда не вернётся.
Ладно, раз мать твоя не сдаётся,
то и ты расти, мой сынок,
как в поле бессовестный колосок.
Беги, разыщи нашу совесть!
А я напишу о ней повесть.
Девочка-невидимка
Если Арктический Воин
обиделся навсегда,
то девочка-невидимка
не будет смотреть никогда
на эту тяжкую тяжбу,
на эту зыбкую зыбь.
Девушка-невидимка
сможет про всё забыть,
а также прощать не прощая
и не любя любить.
Женщина-невидимка
сможет в себя влюбить
города и народы,
неведомые пески.
Тебе понять это тяжко?
Значит, к ней не ходи!
Не ходи, она не полюбит
твои тревожные сны.
Она полмира погубит
от собственной простоты.
Её шокирует чудо,
её умиляет ложь.
И если она что забудет,
того уже не вернёшь.
Бабушка-невидимка —
это, наверно, я.
Перебираю числа:
в них лишь слова, слова…
Весёлые с печалями войны
Не было печали на свете.
Но откуда ни возьмись, налетели,
налетели, размахались крылами
большие такие Печали:
одна с головою медузы,
другая жирная с пузом,
третья, как смерть, вся белая.
Какая ж я девочка смелая
оказывается,
я с ножом на них,
пусть не показываются!
И все б хорошо, да беда,
всё летят Печали сюда,
присядут вот так у окошка:
— Лежишь невесёлая крошка?
— Кыш! — не улетают Печали.
Ну вот, начинай сначала:
— Что вам от меня надо?
— Жить в печали отрада! —
хохочет самая страшная,
как из кошмара ужасная.
Как же от них отделаться?
Выход один: дело делается,
дело делается, вот и не скучно,
стих написан, уже получше,
получше на душе, веселее.
Глядь, я ещё смелее,
достаю большущую скалку
и по Печалям бью палкой.
Тьфу на вас, чертовы куклы,
летите из моей кухни
совсем на другого героя,
который всегда весёлый!
Улетели Печали,
а я пью чай и скучаю.
Вот допью чай и вспомню
свои весёлые с Печалями войны!
Песня огородная, не свадебная пока что
— Здравствуй, кум
— Привет, Кума.
— Как живёшь?
— А как сама?
— Я ходила в огород.
— Что же там у вас растёт?
То ли брюква, толь чеснок,
топинамбур иль горох?
— Ай, заросло всё сорняком:
чертополохом, лопухом!
— Ну пошла бы прополола,
чем же хвастаешь, корова:
обленилась, зажирела,
всё б плясала ты и пела!
— Ой, кум-куманёк,
что за бред ты поволок?
Я ходила в огород, в огород,
ничего там не растёт, не растёт,
потому что хозяин плохой!
Куманёк, так огородик это твой,
твой, твой, твой огород,
а хозяин там лентяй да урод!
Тридцать раз плевала на тебя! —
собралась я и до дому пошла.
— Эй, кума, постой, погоди-ка,
а ты зачем ко мне заходила?
Плюнула ещё раз и ушла.
Не скажу же куму, что пришла
присмотреться я к нему, как к жениху.
Ладно, завтра снова загляну.
Если мужиков на свете мало
Когда мужчин не хватает,
баба злою бывает,
печальная бывает баба,
она и себе не рада.
Она телевизор смотрит
и видит: жизнь её портит,
жизнь её вовсе не красит.
Она губы чуть-чуть подкрасит,
съест помаду с едою.
Потом двери закроет
и алкашей не впустит,
заплачет: «Дома как пусто!»
Ей скажут: «Что ж ты хотела?
С нами выпить не захотела,
теперь сиди и жди принца,
вон в телевизоре лица».
В телевизор баба уставится.
Знает, она не красавица,
но знаменитость хочет с экрана
или с киногероем в баню.
Глупая, глупая баба,
к тебе сосед с бормотухой, будь рада!
Хватит мечтать о звёздах.
У них ведь всё тоже непросто:
нет им счастия в жизни,
потому что их звёздные лица
сглазили бабы дурные,
такие как ты — простые!
Я просто в лесу жила
Одна — ты бог
Когда ты одна, ты похожа на бога:
до смерти совсем немного,
до славы четыре шага
и молодость не прошла.
Когда ты одна, ты богиня:
взгляд у тебя невинный,
и месть глубоко сидит —
затаилась, молчит, пыхтит.
Просто ты одна и немного
почувствовала себя богом,
прошлась по полям, по лугам
подумала: «Не отдам!»
Не отдашь ты поля и не надо!
Не отдашься — не в том преграда.
Есть на свете другая стена:
ты одна, и ты не видна,
к тебе никто не подступится.
Краска на стенке облупится.
С твоего дорогого лица
воду не пить. Ты б пошла
до людей осторожно
да сказала им: «Можно
потрогаю ваши жизни,
а также шальные мысли?»
И люди тебе ответят:
— Говорят, на том свете
трогать всё давно разрешается,
тебе там точно понравится!
Я говорю
Я всегда говорю между делом,
я всегда пишу между строк.
И чего бы я ни хотела,
наговорю я впрок!
Всё что смогла, я сделала:
брала белила самые белые
и белила историю кровью.
Ничего, отмоем её.
— Ну вот, — вздыхала я мрачно
и бумагой наждачной
распиливала сердца. —
Ещё одна боль ушла.
Уходящая боль уходила,
нет, не благодарила,
а твердила: «Теперь
будет всё у тебя болеть!»
Болит всё за грехи человечества,
стою голая перед вечностью,
а на улице вьюга:
«Одевайся, подруга
и иди куда-нибудь лесом,
там будет тебе интересно.»
Звезда так тоже сказала,
а я села, а потом встала,
и пошла по замкнутому кругу:
ни невеста, ни жена и ни подруга.
Благая весть
Никому не будет страшно
в тёплой сытости своей.
У кого одна рубашка?
Не отдашь? Ну и бог с ней.
Я последнюю раскрыла
неземную благовесть:
дикой повестью покрыта
пыль земная и известь.
А кого тут совесть мучит,
тот совсем её замучит,
и останется от ней —
пыль земная и иней.
Собирайся в круг народ:
девица в гости к вам идёт,
придёт и скажет:
«Кто пьёт да пляшет,
тому не страшно;
а кто поёт,
того сожрёт
велика совесть!»
Такая повесть.
Так собирайся ж народ,
к вам девка русска идёт!
А кому страшно,
так те не наши,
и бабы краше
у них, наверно.
А нам, неверным,
совсем не больно,
и совесть вольна,
сыта, красива
в тепле спесиво
скуля от боли:
— Доколе, доколе, доколе?
Я сама швея вышиваша
Не дарите мне цветов, не дарите.
В поле нету их милей, не сорвите!
На лужайку опущусь я вся в белом —
разукрашусь до
