Весенняя ветка - Нина Николаевна Балашова

И лучшим цех везде зовут.

Недавно был он за границей,

В старинной Праге у друзей,

Где Влтава синяя струится

В тени каштановых ветвей.

И окруженный их вниманьем,

Согретый лаской их сердец,

Он подарил им на прощанье

Отцом оставленный резец.

И в стенах пражского завода,

Где тоже бой идет за мир,

Как символ дружбы всех народов

Хранится русский сувенир.

ПАМЯТЬ

Взамен винтовок с палками

                                          под мышкой,

Нарушив звонким криком

                                       тишину,

Под окнами шумливые

                                  мальчишки

Между собой устроили войну.

Рука невольно ищет папиросы,

В глазах встает войны суровый

                                                год,

Когда мой сверстник, паренек

                                              курносый,

Своею грудью лег на пулемет.

Пошла пехота, в полный рост

                                             вставая.

И раскатилось грозное ура.

Мы шли в огонь, на дзотах

                                         умирая,

Чтоб знала бой лишь в играх

                                            детвора.

МИХАИЛ СИДОРОВ

Сидоров Михаил Афанасьевич, 1926 г. рождения. Член КПСС с 1956 г. Образование среднее.

На Тракторном работает с 1953 г. По профессии — наладчик.

Рассказы М. Сидорова печатаются в заводской газете «За трудовую доблесть», а также в «Челябинском рабочем» и «Комсомольце».

НАХОДКА

Неожиданно для всех на участке скоростник-шлифовщик Табунщиков отдал свою операцию Рогалову, а сам встал на его место. В четверг Табунщиков уже стоял за сверлильным станком, неумело водил штурвалом, отдергивал, закусив губу, голые по локоть руки от раскаленной стружки.

А случилось это вот как.

В понедельник утром, поднимаясь на работу, он обнаружил под подушкой бумажку, на которой было выведено одно слово: «сума». Не придав ему никакого значения, он небрежно скомкал бумажку и швырнул под порог. Но умываясь, вспомнил о ней и задумался. «Сума — сумка, мешок. Мешок с деньгами!» Лицо его вдруг приняло обиженное выражение, в глаза прокралось подозрение… «Так это же про меня!» — мысленно вскрикнул он. Забыв смыть мыло, медленно вытерся и, накинув на шею полотенце, растерянно двинулся по коридору.

Перед дверью комнаты Табунщиков замедлил шаги, не зная, как вести себя после этого, и, ничего не придумав, сердито дернул ручку. Бумажка валялась там же, ребята возились у своих кроватей, собираясь на работу. Табунщиков с недоверием посмотрел на всех. Долговязый насмешник Левка долго копался со шнурками, словно заснул над ними. «Ломаешься, артист!» — зло подумал он, решив почему-то, что это — Левкиных рук дело. Не став доедать вчерашние консервы, наскоро оделся и вышел, хлопнув дверью.

Их жило пятеро. Ребята не раз занимали у него деньги, да и сейчас некоторые числились его должниками. Правда, он жил обособленно, но, когда у него просили, никому не отказывал, и от этого тем более было обидно. «Рассчитаетесь, потом посмотрим, к кому пойдете?» — кипел Табунщиков, трясясь в полупустом трамвайном вагоне. «Конечно, подсунули сообща». Вспомнилось, что когда он вошел, все они, словно по команде, начали усиленно заправлять свои кровати и притворно зевать.

Левка имел обыкновение к своему рабочему месту ходить мимо Табунщикова. Тот уже запустил станок, когда Левка, сегодня задержавшись около него, попросил закурить.

— Поменьше пей да свое имей, — не сдержавшись, выкрикнул Табунщиков.

Левка постоял, подвигал ноздрями, сплюнул и произнес:

— Не на ту ногу поднялся, что ли? — и ушел.

Табунщиков хотел крикнуть, чтобы Левка вернул ему четвертную, взятую с аванса, но не успел.

К концу дня Табунщиков успокоился. «Подумаешь, бумажка! От зависти, конечно. Сколько раз этот долговязый пытался завести сберкнижку?» — думал он про Левку.

Вечером, не заходя в общежитие, он сходил с Верой в кино, потом они попали на танцы, а после танцев долго бродили по заводскому поселку.

На другой день, во вторник, Табунщиков ждал Веру после работы у проходной. И, как всегда, она появилась в окружении подруг. Не успел он оказаться среди них, как краснощекая толстушка Римка громко спросила, будто спохватилась:

— Девчонки, а сколько стоит тушенка?

— Два с чем-то…

— Ой, а у меня… — и она остановилась, будто без недостающих денег не могла ступить и шагу.

И тут все сразу — Табунщиков только рот раскрыл от удивления — зашарили по карманам, сумочкам, доставая рубли, трешки.

— Хватит, хватит, — замахала руками Римка.

— Бери уж и на пол-литра, — крикнул, рассмешив всех, Табунщиков.

— Вы ей насовали столько денег, что она не запомнит, кому сколько отдавать, — сказал Табунщиков Вере, когда девушки оставили их одних.

— А ты что долги в книжечку записываешь? — лукаво взглянула на него Вера. Табунщиков смущенно промолчал: он действительно записывал — так, для порядка.

— А мы в бригаде, — продолжала она, — верим друг другу и всегда помогаем. Сегодня у одной не хватило — завтра у другой… И вообще, уговор у нас был: не жадничать, приучаться жить по-новому…

— Это хорошо… — пробормотал Табунщиков и, приотстав, незаметно переложил из нагрудного кармана в брючный книжечку с должниками. Вера не обратила на это внимания и, тряхнув льняными завитушками на висках, запела негромко песенку из вчерашнего фильма.

Табунщиков подумал: «Недавно вышел из «общего котла» с Левкой и еще одним пареньком, считая, что те меньше вкладывали…» Не любил он и коллективных посещений кино: у кого-нибудь не хватает, а ты вноси. И не потому, что жалко денег. Просто не нравилась такая несправедливость: ребята где-то истратят свои деньги, иногда просто прогуляют, а ты потом плати за них.

— А что у вас, против жадности пункт какой записан, что ли? — как бы между прочим спросил Табунщиков.

— Нет, — ответила Вера. — Просто так решили. А что?

— Да так, ничего… Больно необычна ваша бригада, всюду нос сует! — вывернулся он. Ему показалось, что она насмешливо посмотрела на него.

— Ты помнишь того стилягу, в белой рубашке? — спросила Вера вдруг про своего соседа по станку Юрку Цыклина.

— Ну, помню…

— Он, когда считает мелочь, всегда осматривается, не выпала ли копеечка. Римка чулком его прозвала.

Вера засмеялась. Табунщикова покоробило от ее смеха. Ведь на деле и он, оказывается, почти такой же, как этот «чулок». А она считает его хорошим и даже расточительным. Недавно, в день рождения, он подарил ей позолоченный кулон…

— Шальной, — крикнула она, смеясь, когда узнала стоимость покупки.

«Интересно, как Вера расценит то, что он теперь, подобно «чулку», тоже с кличкой?»

Сам он никогда не считал себя жадным и вместе со всеми ребятами подсмеивался над Лешкой Тряпкиным из соседней комнаты, который будто