Владимир Марков - Кенозёры
Она и подчинилась. Идут они непонятно в каком направлении, подошли к незнакомому озеру. Вода в нём чёрная, ни лапуг, ни зелёной травы в ней не растёт. Старик выломал вицу и стал подругу мамину хлыстать, приговаривая: «Бреди в воду!» Девка — в слёзы: боюсь, мол, утону. Старик сам вошёл в озеро и кричит: «Бреди за мной, я впереди пойду!» И вот пошли они вместе, а озеро-то им по колено. Перешли на другой берег. Тут только девица-то додула, что это никакой не дядя её ведёт, а сам лесовой, лешак, в общем. Тут она быстренько стала креститься и молитвы читать. В то время в деревне все были крещёными и молитвы с малых лет знали. Так вот, когда она начала молиться, поднялся в лесу ураган, деревья стали падать. Грохот такой начался, что страшно это даже представить. А старик повернулся к маминой подруге и с хохотом говорит: «Догадлива ты, девка, догадлива. Не дядя Стёпа я, не дядя твой. Ладно, прощай!» И сгинул лешак в лесу. А тут и ветер стих. Тишина наступила. Девка немного поплутала и на свою тропинку вышла. Так потом всю дорогу домой бегом бежала.
…Поздним вечером, когда солнце скрылось за кромкой леса и озеро Кено заиграло всеми красками радуги от небесного света, мы сели пить чай. Мои внуки, наслушавшиеся Тасиных историй, присмирели, не шалили, как обычно, а потом быстро улеглись спать. Впечатления о проделках лешаков для них были так же реальны, как двойка по математике в классном журнале.
ХОДИ ПОД БОГОМ, НО НЕ СТУПАЙ В СЛЕД ЛЕСОВОГО
Эту историю я выведал у старожила Кенозерья Василия Михайловича Заляжного. А произошла она в давние-давние годы с его отцом — дядей Мишей.
По чащобам, без дорог девку лесовик волок
Ещё в довоенные годы разносила почту по деревням одна девка. Нагрузит сумку газетами да письмами доверху и с раннего утречка до поздней ноченьки обходит все деревушки. А расстояния-то между ними где три, а где и все пятнадцать вёрст. Одна из дальних была деревня Глубокое. Дорога туда шла через тёмные чащобы и хлипкие болота. Но молодая почтариха была не из боязливых: дрянные людишки в те времена по лесам не шастали, а нечистой силы девка не боялась, потому как была комсомолкой-атеисткой, хотя и крещённой в сызмальстве.
Вот понесла она однажды почту на Глубокое. И на каком-то гнилом месте оступилась в колдобину — а был это след лесового. Только сапог-то вытащила из ямы, слышит хриплый голос: «Иди за мной и никуда не сворачивай!» Огляделась девка вокруг: никого не видно. А ноженьки-то её сами вперёд побежали, да не по дороге, а прямо лесом, по кустам, по валежинам, по кочкам и лесным лягам.
Бежит она, изодрала всё платье, обутка — полная воды, пот с неё ручьём течёт, а присесть, чтоб передохнуть, не может. Неведомая ей нечистая сила, будто на аркане, тащит за собой. Только тяжеленную свою почтовую сумку комсомолочка не бросила — уж очень ответственная работница была. Да и потом как объяснишь начальству потерю почты?
Остановись, крещёная — будешь прощёная
А в ту пору у одного лесного озера, расположенного вдоль глубозерского тракта, на бережку варил уху дядя Миша (отец Василия Михайловича). Он здесь уже целую неделю рыбачил да морошку собирал. Жил в избушке, стоявшей на маленьком пригорке над озерком. Видит старик: бежит девка вдоль берега, бьётся о кусты да сушины (сумка с боку болтается), того и гляди в воду брякнется и утопнет. Привстал дядя Миша и кричит ей: «Остановись, крещёная! Что с тобой? Какая нечистая сила за тобой гонится?» А был он человек глубоко верующий и стал её крестить да молитву читать. Тут почтариха сразу и остановилась, ноги подкосились, она прямо в болотину и села.
Принёс старик девку к костру, чаем сладким напоил. Потом она и ушки похлебала, и рыбки свежей поела — пришла в себя. Рассказала, какая беда с ней приключилась.
«Эх, девка! Попала ты своей ногой в след лешего. Вот и повёл он тебя по своей дорожке, и увёл бы — косточек не сыскать. Да, видно, Господь Бог послал меня тебе на выручку. Теперь ты ничего не бойся. Забирай свою сумку, иди с Богом! Да перед дорогой перекрестись. Почаще молитву читай — и никакая нечистая сила тебя не осилит».
И, действительно, после того случая с почтарихой ничего худого не было. Разносила почту и, хоть комсомолкой была, молилась ежедневно Творцу и добрым словом поминала дядю Мишу.
За храбрость от чёрта досталось
А дядя Миша, проводив гостью, поставил к ночи сети на озере. Снял с рогаток несколько щукарей, вычистил их, засолил. Попил чайку и было уж собрался в избушку, на отдых. Вдруг откуда ни возьмись зашумела тайга, поднялся ветер, озеро аж вскипело, как котёл с кипятком. Дяде Мише отчего-то стало страшновато, хоть и был он не из трусливого десятка — хаживал на медведя с рогатиной в молоды-то годы. И тут он увидел перед собой великана — ростом с хорошую лесину. Одет этот пришелец был в полувоенную форму с золотыми пуговицами. Несомненно, это явился сам лесовой — хозяин этих сузёмов. Он уставился в глаза старику и рявкнул: «Гляди на меня, не отворачивайся!» Дядя Миша был неглупым мужиком: в этой чёртовой фразе он сумел узреть своё спасение. Отвернувшись от лешего, он, как мышь, проскочил в открытые двери избушки, успев их захлопнуть за собой и запереться на подпорку. А под нарами в то же время тряслась и скулила его верная собачонка. Так и просидел взаперти под вой бури и треск падающего сушняка старик всю ночь, молясь Богу и уповая на милосердие Господне.
Утром стихия прекратилась. Дядя Миша вышел на улицу. Ярко светило летнее солнце, зеркальная гладь озера чуть-чуть подрагивала. Вокруг валялось много сваленных деревьев, но ни одно не упало на избушку. Крышу будто подмели хорошей метлой…
ПОМНИ ПРО ДОМОВОГО
Построил я в деревне домик, небольшой, чтобы ездить на отдых в отпуск, не надоедать родственникам, а иметь там свой угол. Когда-то в том месте, где я поставил свой скворечник, стоял большой деревенский дом моего покойного деда Михаила Мамонтовича Худякова. Через какое-то время мои деревенские родственники-соседи решили тоже новую избу поставить. Так рядом с моим появился ещё один домик.
В очередной мой приезд тётка Анна спрашивает:
— Как с домовым-то отношения у тебя, хороши ли?
— Да я его ни разу не видел, — отвечаю, — гощу здесь неделю или две. Он меня не беспокоит, и я претензий к нему не имею.
— Значит, домовому ты понравился, раз у вас всё ладненько. А вообще-то надо было в дом вселяться по-старинному. Я-то как делала? В старой избе замесила тесто, разбила в него пару яичек, маслица. Сахарку добавила. В бурачок хлеб ржаной положила, соли пачку, воды бутылочку из родничка. Латку с тестом туда же поставила. Взяла старую икону да ещё кошку под мышку. И пошла в новое жилище. Кошку запустила первой, потом, перекрестясь, и сама вошла.
Ночевала первую ночь одна. Утром из приготовленного теста испекла пирог. Вышел он ровный да румяный. Но есть его по обычаю старины три дня нельзя было. И вот собрались гости на новоселье, поставила я пирог на стол. И по самому центру дал мой пирог трещину. А это дурная примета.
Живу-то одна. После смерти хозяина стал ко мне наведываться домовушник: сядет на лавочку у окошка и тихо-тихо песенку распевает, какую-то очень знакомую. А слов понять не могу. А как только окликну домового, что, мол, распелся, то он, как дымок, и растает.
— Видно, плохо ублажили домового-то?
— Нет. Задобрили мы его пирогом, и рюмочку налили, и чокнулись все гости с ним, и расположенья егонного попросили. Всё было сделано чин по чину. Угощенье домовушнику на тёплую печку положили. Я и заговор прочитала, с детства у меня выучен: «Хозяин-батюшка, сударь домовой, меня полюби да пожалей. Береги добро моё, прими угощение, винца отпей из полной чаши». Кошечку на печку подсадила со словами: «Дарю тебе, батюшка-домовой, мохнатого зверя на богатый двор». Да тут случилась беда. Кошка-то неизвестно чего испужалась — прыгнула за полатку, а потом молнией с печи. И хвостом опрокинула рюмку с угощением для домового. Налила я ему вторую рюмочку, но только неспокойно мне стало. Что-то я не так сделала, ведь не зря по ночам приходит ко мне батюшка-домовой со своими печальными песенками.
ЭпилогЧерез неделю уехал я из деревни. Тётка Анна перекрестила меня на прощание: «Наверное, уж не увидимся на этом свете». А потом пришло мне известие в город: тёмной августовской ночью отдала Богу душу моя добрая деревенская тётушка Анна. Видно, убаюкал батюшка-домовой старушку вечным сном.
ПАРИЛСЯ Я В БАНЕ У ДЯДИ ВАНИ
Было это зимой. Поехал я в Питер по служебным делам, а заодно и не преминул погостить у дядюшки Ивана Константиновича. Прибыл в город на Неве поездом, на метро докатил до нужной станции. А там и рукой подать до нужного небоскрёба. Поднялся на лифте, звоню. Дверь открыла тётка Аня. Встретила радушно, сразу загоношилась на кухне.
