Михаил Лермонтов - Том 1. Стихотворения 1828-1831

Песнь барда*

Я долго был в чужой стране,   Дружин Днепра седой певец,И вдруг пришло на мысли мне   К ним возвратиться наконец.Пришел — с гуслями за спиной —   Былую песню заиграл…Напрасно! — князь земли родной   Приказу ханскому внимал…

В пустыни, где являлся враг,   Понес я старую главу,И попирал мой каждый шаг   Окровавленную траву.Сходились к брошенным костям   Толпы зверей и птиц лесных,Затем что больше было там   Число убитых, чем живых.

Кто мог бы песню спеть одну?   Отчаянным движеньем рукЗадев дрожащую струну,   Случалось, исторгал я звук;Но умирал так скоро он!   И если б слышал сын цепей,То гибнущей свободы стон   Не тронул бы его ушей.

Вдруг кто-то у меня спросил:   «Зачем я часто слезы лью,Где человек так вольно жил?   О ком бренчу, о ком пою?»Пронзила эта речь меня —   Надежд пропал последний рой;На землю гусли бросил я   И, молча, раздавил ногой.

10 июля. (1830)*

Опять вы, гордые, воссталиЗа независимость страны,И снова перед вами палиСамодержавия сыны,И снова знамя вольности кровавойЯвилося, победы мрачной знак,Оно любимо было прежде славой:Суворов был его сильнейший враг.

Благодарю!*

Благодарю!.. вчера мое признаньеИ стих мой ты без смеха приняла;Хоть ты страстей моих не поняла,Но за твое притворное вниманье                                    Благодарю!

В другом краю ты некогда пленяла,Твой чудный взор и острота речейОстанутся навек в душе моей,Но не хочу, чтобы ты мне сказала:                                    Благодарю!

Я б не желал умножить в цвете жизниПечальную толпу твоих рабовИ от тебя услышать, вместо словЯзвительной, жестокой укоризны:                                    Благодарю!

О, пусть холодность мне твой взор покажет,Пусть он убьет надежды и мечтыИ всё, что в сердце возродила ты;Душа моя тебе тогда лишь скажет:                                    Благодарю!

Нищий*

У врат обители святойСтоял просящий подаяньяБедняк иссохший, чуть живойОт глада, жажды и страданья.

Куска лишь хлеба он просил,И взор являл живую муку,И кто-то камень положилВ его протянутую руку.

Так я молил твоей любвиС слезами горькими, с тоскою;Так чувства лучшие моиОбмануты навек тобою!

К… («Не говори: я трус, глупец…»)*

Не говори: я трус, глупец!..О! если так меня терзалоСей жизни мрачное начало,Какой же должен быть конец?…

Чума в Саратове*

Чума явилась в наш предел;Хоть страхом сердце стеснено,Из миллиона мертвых телМне будет дорого одно.Его земле не отдадут,И крест его не осенит;И пламень, где его сожгут,Навек мне сердце охладит.

Никто не прикоснется к ней,Чтоб облегчить последний миг;Уста, волшебницы очей,Не приманят к себе других;Лобзая их, я б был счастлив,Когда б в себя яд смерти впил,Затем что, сладкость их испив,Я деву некогда забыл.

«Плачь! плачь! Израиля народ…»*

Плачь! плачь! Израиля народ,Ты потерял звезду свою;Она вторично не взойдет—И будет мрак в земном краю;По крайней мере есть один,Который всё с ней потерял;Без дум, без чувств среди долинОн тень следов ее искал!..

30 июля — (Париж.) 1830 года*

Ты мог быть лучшим королем,Ты не хотел. — Ты полагалНарод унизить под ярмом.Но ты французов не узнал!Есть суд земной и для царей.Провозгласил он твой конец;С дрожащей головы твоейТы в бегстве уронил венец.

И загорелся страшный бой,И знамя вольности как духИдет пред гордою толпой.И звук один наполнил слух;И брызнула в Париже кровь.О! чем заплотишь ты, тиран,За эту праведную кровь,За кровь людей, за кровь граждан.

Когда последняя трубаРазрежет звуком синий свод;Когда откроются гроба,И прах свой прежний вид возьмет;Когда появятся весы,И их подымет судия…Не встанут у тебя власы?Не задрожит рука твоя?…

Глупец! что будешь ты в тот день,Коль ныне стыд уж над тобой?Предмет насмешек ада, тень,Призрак, обманутый судьбой!Бессмертной раною убит,Ты обернешь молящий взгляд,И строй кровавый закричит:Он виноват! он виноват!

Стансы («Взгляни, как мой спокоен взор…»)*

Взгляни, как мой спокоен взор,Хотя звезда судьбы моейПомеркнула с давнишних порИ с нею думы светлых дней.Слеза, которая не разРвалась блеснуть перед тобой,Уж не придет, как этот час,На смех подосланный судьбой.

Смеялась надо мною ты,И я презреньем отвечал —С тех пор сердечной пустотыЯ уж ничем не заменял.Ничто не сблизит больше нас,Ничто мне не отдаст покой…Хоть в сердце шепчет чудный глас:Я не могу любить другой.

Я жертвовал другим страстям,Но, если первые мечтыСлужить не могут снова нам —То чем же их заменишь ты?…Чем успокоишь жизнь мою,Когда уж обратила в прахМои надежды в сем краю,А может быть и в небесах?…

Чума*

Два человека в этот страшный год,Когда всех занимала смерть одна,Хранили чувство дружбы. Жизнь их, род,Незнания хранила тишина.Толпами гиб отчаянный народ,Вкруг них валялись трупы — и странаВеселья — стала гроб — и в эти дниБез страха обнималися они!..

Один был юн годами и душой,Имел блистающий и быстрый взор,Играла кровь в щеках его порой,В движениях и в мыслях он был скор,И мужествен с лица. Но он с тоскойИ ужасом глядел на гладный мор,Молился, плакал он, и день и ночьОтталкивал и сон и пищу прочь!

Другой узнал, казалось, жизни зло;И разорвал свои надежды сам.Высокое и бледное челоЯвляло наблюдательным очам,Что сердце много мук перенеслоИ было прежде отдано страстям.Но, несмотря на мрачный сей удел,И он как бы невольно жить хотел.

Безмолвствуя, на друга он взирал,И в жилах останавливалась кровь;Он вздрагивал, садился. Он вставал,Ходил, бледнел и вдруг садился вновь,Ломал в безумьи руки — но молчал.Он подавлял в груди своей любовьИ сердца беспокойный вещий глас,Что скоро бьет неизбежимый час!

И час пробил! его нежнейший другСтал медленно слабеть. — Хоть говоритьНе мог уж юноша, его недугНе отнимал еще надежду жить;Казалось, судрожным движеньем рукСтарался он кончину удалить.Но вот утих… взор ясный поднял он,Закрыл — хотя б один последний стон!

Как сумасшедший, руки сжав крестом,Стоял его товарищ. — Он хотелСмеяться… и с открытым ртомОстался — взгляд его оцепенел.Пришли к ним люди: зацепив крючкомХолодный труп, к высокой груде телОни без сожаленья повлекли,И подложили бревен, и зажгли…

«Нередко люди и бранили…»*