Валентин Коровин - Поэты пушкинской поры

Петр Великий, по взятии Азова (в августе 1696 года), прибыл в Острогожск. Тогда приехал в сей город и Мазепа, охранявший у Коломака, вместе с Шереметевым, пределы России от татар. Он поднес царю богатую турецкую саблю, оправленную золотом и осыпанную драгоценными каменьями, и на золотой цепи щит с такими ж украшениями. В то время Мазепа был еще невинен. Как бы то ни было, но уклончивый, хитрый гетман умел вкрасться в милость Петра. Монарх почтил его посещением, обласкал, изъявил особенное благоволение и с честию отпустил в Украину.

В пышном гетманском уборе,Кто сей муж, суров лицом,С ярким пламенем во взоре,Ниц упал перед Петром?С бунчуком и булавоюВкруг монарха сердюки,Судьи, сотники толпоюИ толпами козаки.

«Виден Промысла СвятогоНад тобою дивный щит! —Покорителю АзоваСтарец бодрый говорит. —Оглася победой славнойМоря Черного брега,Ты смирил, монарх державный,Непокорного врага.

Страшный в брани, мудрый в мире,Превзошел ты всех владык,Ты не блещущей порфирой,Ты душой своей велик.Чту я славою и честьюБыть врагом твоим врагамИ губительною местьюПролететь по их полкам.

Уснежился черный волос,И булат дрожит в руке:Но зажжет еще мой голосПыл отваги в козаке.В пылком сердце жажда славыНе остыла в зиму дней:Празднество мне – бой кровавый;Мне музы́ка – стук мечей!»

Кончил – и к стопам ПетровымЩит и саблю положил;Но, казалось, вождь суровыйЧто-то в сердце затаил…В пышном гетманском уборе,Кто сей муж, суров лицом,С ярким пламенем во взоре,Ниц упал перед Петром?

Сей пришлец в стране пустыннойБыл Мазепа, вождь седой;Может быть, еще невинный,Может быть, еще герой.Где ж свидание с МазепойДивный свету царь имел?Где герою вождь свирепыйКлясться в искренности смел?

Там, где волны ОстрогощиВ Сосну тихую влились;Где дубов сенистых рощиНад потоком разрослись;Где с отвагой молодецкойРусский крымцев поражал;Где напрасно БрюховецкойДобрых граждан возмущал;

Где, плененный славы звуком,Поседевший в битвах дедЗавещал кипящим внукамЖажду воли и побед;Там, где с щедростью обычнойЗа ничтожный, легкий трудПлод оратаю сторичныйНивы тучные дают;

Где в лугах необозримых,При журчании волны,Кобылиц неукротимыхГордо бродят табуны;Где, в стране благословенной,Потонул в глуши садовГородок уединенныйОстрогожских козаков.

Я ль буду в роковое времяПозорить гражданина санИ подражать тебе, изнеженное племяПереродившихся славян?Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,В постыдной праздности влачить свой век младойИ изнывать кипящею душойПод тяжким игом самовластья.Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,Постигнуть не хотят предназначенье векаИ не готовятся для будущей борьбыЗа угнетенную свободу человека.Пусть с хладною душой бросают хладный взорНа бедствия своей отчизныИ не читают в них грядущий свой позорИ справедливые потомков укоризны.Они раскаются, когда народ, восстав,Застанет их в объятьях праздной негиИ, в бурном мятеже ища свободных прав,В них не найдет ни Брута, ни Риеги.

К А. Б<естуже>ву

Не сбылись, мой друг, пророчестваПылкой юности моей:Горький жребий одиночестваМне сужден в кругу людей.

Слишком рано мрак таинственныйОпыт грозный разогнал,Слишком рано, друг единственный,Я сердца людей узнал.

Страшно дней не ведать радостных,Быть чужим среди своих,Но ужасней истин тягостныхБыть сосудом с дней младых.

С тяжкой грустью, с черной думоюЯ с тех пор один брожуИ могилою угрюмоюМир печальный нахожу.

Всюду встречи безотрадные!Ищешь, суетный, людей,А встречаешь трупы хладныеИль бессмысленных детей…

Заплатимте тому презрением холодным,Кто хладен может быть к страданиям народным,Старайтесь разгадать цель жизни человека,Постичь дух времени и назначенье века.

Хоть Пушкин суд мне строгий произнесИ слабый дар, как недруг тайный, взвесил,Но от того, Бестужев, еще носЯ недругам в угоду не повесил.

Моя душа до гроба сохранитВысоких дум кипящую отвагу;Мой друг! Недаром в юноше горитЛюбовь к общественному благу!

В чью грудь порой теснится целый свет,Кого с земли восторг души уносит,Назло врагам тот завсегда поэт,Тот славы требует, не просит.

Так и ко мне, храня со мной союз,С улыбкою и с ласковым приветомСлетит порой толпа вертлявых муз,И я вдруг делаюсь поэтом.

Вильгельм Карлович Кюхельбекер

1797–1846

Близкий лицейский друг А.С. Пушкина. Поэт, драматург, переводчик, критик и теоретик литературы и искусства. Декабрист. Лучшие поэтические произведения написаны в ссылке. Вместе с В.Ф. Одоевским издавал альманах «Мнемозина». Ратовал за жанр оды и выступал против жанра элегии и «унылого» направления в русской лирике. Излюбленная идея – животворящая сила поэтического слова, воплощенная в целом ряде прекрасных и глубоких лирических стихотворений.

Ахатес, Ахатес! ты слышишь ли глас,Зовущий на битву, на подвиги нас? —Мой пламенный юноша, вспрянь!О друг, – полетим на священную брань!

Кипит в наших жилах веселая кровь,К бессмертью, к свободе пылает любовь,Мы смелы, мы молоды: намЛететь к Марафонским, святым знаменам!

Нет! нет! – не останусь в убийственном сне,В бесчестной, глухой, гробовой тишине;Так! ждет меня сладостный бой —И если паду, я паду как герой.

И в вольность и в славу, как я, ты влюблен,Навеки со мною душой сопряжен!Мы вместе помчимся туда,Туда, где восходит свободы звезда!

Огонь запылал в возвышенных сердцах;Эллада бросает оковы во прах!Ахатес! нас предки зовут —О, скоро ль начнем мы божественный труд!

Мы презрим и негу, и роскошь, и лень.Настанет для нас тот торжественный день,Когда за отчизну наш мечВпервые возблещет средь радостных сеч!

Тогда, как раздастся громов перекат,Свинец зашипит, загорится булат, —В тот сумрачный, пламенный пир,«Что любим свободу», поверит нам мир!

Петру Александровичу Муханову

В ужасных тех стенах, где Иоанн,В младенчестве лишенный багряницы,Во мраке заточенья был закланБулатом ослепленного убийцы, —Во тьме на узничьем одре лежалПевец, поклонник пламенной свободы;Отторжен, отлучен от всей природы,Он в вольных думах счастия искал.Но не придут обратно дни былые:Прошла пора надежд и снов,И вы, мечты, вы, призраки златые,Не позлатить железных вам оков!Тогда – то не был сон – во мрак темницыНебесное видение сошло:Раздался звук торжественной цевницы;Испуганный певец подъял челоИ зрит: на облаках несомый,Явился образ, узнику знакомый.«Несу товарищу приветИз области, где нет тиранов,Где вечен мир, где вечен свет,Где нет ни бури, ни туманов.Блажен и славен мой удел:Свободу русскому народуМогучим гласом я воспел,Воспел и умер за свободу!Счастливец, я запечатлелЛюбовь к земле родимой кровью!И ты – я знаю – пламенелК отчизне чистою любовью.Грядущее твоим очамРазоблачу я в утешенье…Поверь: не жертвовал ты снам;Надеждам будет исполненье!» —Он рек – и бестелесною рукойРаздвинул стены, растворил затворы.Воздвиг певец восторженные взорыИ видит: на Руси святойСвобода, счастье и покой!

Суров и горек черствый хлеб изгнанья;Наводит скорбь чужой страны река,Душа рыдает от ее журчанья,И брег уныл, и влага не сладка;В изгнаннике безмолвном и печальномТуземцу непостижная тоска.Он там оставил сердце, в крае дальнем,Там для него всё живо, всё цветет;А здесь – не всё ли в крове погребальном,Не всё ли вянет здесь, не всё ли мрет?Суров и горек черствый хлеб изгнанья,Изгнанник иго тяжкое несет!

Есть что-то знакомое, близкое мнеВ пучине воздушной, в небесном огне;Звезды полуночной таинственный светОт духа родного несет мне привет.

Огромную слышу ли жалобу бурь,Когда умирают и день и лазурь,Когда завывает и ломится лес, —Я так бы и ринулся в волны небес.

Доне́льзя постыли мне тина и прах…Мне там в золотых погулять бы парах:Туда призывают и ветер и гром,Перун прилетает оттуда послом.

Туман бы распутать мне в длинную нитьДа плащ бы широкий из сизого свить,Предаться бы вихрю несытой душой,Средь туч бы лететь под безмолвной луной!

Всё дале и дале и путь бы простерЯ в бездну, туда, за сафирный шатер! —О! как бы нырял в океане светил!О! как бы себя по вселенной разлил!

Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,Прекрасный, мощный, смелый, величавый,В средине поприща побед и славы,Исполненный несокрушимых сил!Блажен! лицо его всегда младое,Сиянием бессмертия горя,Блестит, как солнце вечно золотое,Как первая эдемская заря.

А я один средь чуждых мне людейСтою в ночи, беспомощный и хилый,Над страшной всех надежд моих могилой,Над мрачным гробом всех моих друзей.В тот гроб бездонный, молнией сраженный,Последний пал родимый мне поэт…И вот опять Лицея день священный;Но уж и Пушкина меж вами нет!

Не принесет он новых песней вам,И с них не затрепещут перси ваши;Не выпьет с вами он заздравной чаши:Он воспарил к заоблачным друзьям.Он ныне с нашим Дельвигом пирует;Он ныне с Грибоедовым моим:По них, по них душа моя тоскует;Я жадно руки простираю к ним!

Пора и мне! – Давно судьба грозитМне казней нестерпимого удара:Она меня того лишает дара,С которым дух мой неразлучно слит!Так! перенес я годы заточенья,Изгнание, и срам, и сиротство;Но под щитом святого вдохновенья,Но здесь во мне пылало божество!

Теперь пора! – Не пламень, не перунМеня убил; нет, вязну средь болота,Горою давят нужды и забота,И я отвык от позабытых струн.Мне ангел песней рай в темнице душнойКогда-то созидал из снов златых;Но без него не труп ли я бездушныйСредь трупов столь же хладных и немых?

Александр Иванович Одоевский