Юрий Кузнецов - Стихотворения и поэмы

ШАЛЬНАЯ ПУЛЯ

У меня весёлая натура,У меня счастливая рука.В чистом поле свищет пуля-дура.Не меня ли ищет, дурака?

Вот она! Горячая и злая,На лету поймал её в кулак.Здравствуй, дура! Радость-то какая!И в ответ я слышу: — Сам дурак!

Я причину зла не понимаю…Брошу пулю в пенистый бокал,Выпью за того, кого не знаю,За того, кто пулю мне послал.

ГОЛОС

И вестник молчанья на землю сошёл,И мира коснулся, и голос обрёл:

"Звезда подо мной, а под вами земля.Я вижу: сквозят и сияют поля,

И недра прозрачны, и камень лучист,И прах на дороге, как бездна, сквозист.

Но это не каждому видеть дано,Светло в моём сердце, а в вашем темно".

Он бродит, неведомый вестник, и с насНе сходит сиянье невидимых глаз.

Младенец от тёмного мира сегоСмеётся — во сне он увидел его.

Светло в моём сердце. И слышу в ночи:"Сияй в человечестве! Или молчи".

* Поэзия есть свет, а мы пестры… *

Поэзия есть свет, а мы пестры…В день Пушкина я вижу ясно землю,В ночь Лермонтова — звездные миры.Как жизнь одну, три времени приемлю.Я знаю, где-то в сумерках святыхГорит мое разбитое оконце,Где просияет мой последний стих,И вместо точки я поставлю солнце.

ГИТАРА 

Аполлон гитарувзял у Смердякова:- Что Константинополь?Наш или не наш?- Извини-подвинься.Ничего такогоне слыхать в Одессе.Выпил - и шабаш.

Аполлон заметил:- В выпивке ли дело? -Заломил гитаруи семь струн рванул,словно с бубенцамитройка полетелана Константинопольили на Стамбул.

Тройка с бубенцами,Где твои печали?Туз, семёрка, дама -каждому своё.Все двенадцать стульевмного лет трещали:у Одессы-мамыбёдра, ё-моё!

Вырвал из гитарыдушу бог искусства,поглядел и плюнулв здешнее темно.Смердяков балдеетот большого чувства.Чей Константинополь -это всё равно.

ПРОЩАНИЕ С ВАДИМОМ КОЖИНОВЫМ 

1.

На берегу, покинутом волною,Душа открыта сырости и зною.Отягчена полуземным мельканьем,Она живёт глухим воспоминаньем.О дальний гул! Воспоминанья гул!Ей кажется, что океан вздохнул,Взрывает берег новою волноюИ полнит душу мутной глубиною.

2.

На повороте долгого пути,У края пораженья иль победы,Меня ещё успели вознестиОрлиные круги твоей беседы.

Открылись широта и рубежи,Уступы переливчатой натуры,Парение насмешки и душиВ тумане мировой полукультуры.

Ноздрёвский жест, неверная струна,Бредущая из юности по следу.Могучая оглядка БахтинаОтметила молчанием беседу.

А сколько лиц! А сколько голосов!Ты промотал полжизни, не скучая.Как пауза, Владимир СоколовВозникнул, ничего не обещая.

Не сосен шум твой тонкий слух привлёк —Рубцовский стих угрюмо шевельнулся.Но звук угас, как золотой намёк...И Передреев горько усмехнулся.

Я слышал гул твоих былых страстейИз твоего початого стакана.И ты сказал: — Чем старе, тем сильней... —И я услышал рокот с океана.

1975

ЯВЛЕНИЕ ПОД ОЛИМПОМ 

Крытый именем Боговой матери,Есть один под Олимпом шалман.Там встречаются правдоискатели,Осквернители-гробокопатели,Исторические толкователи.Не поймёшь: кто дурак, а кто пьян.

И явилась на чёрную пятницу,Как из бездны, бледна и страшна,Баба — дура по самую задницу.— Я Россия! — сказала она. —Деревенская ли, городская ли,Дня прожить не могла без вранья.Все собаки на западе лаяли,Если дул ветерок от меня.Ваша правда, о правдоискатели!Я пропала. Ищите меня!Ваша воля, о гробокопатели!Вы живьём закопали меня.О бессмысленные толкователи,Вы толкуете мимо меня…А катитесь все к чёртовой матери!Поминайте, как звали меня…

Крытый именем Боговой материБыл шалман, а теперь его нет.Покатилось всё к чёртовой матери…А с Россией остался поэт.

СТАРАЯ ДРЕМОТА 

Я во сне перестал побеждать,Отчего так легко зарыдать,Но меня потянуло на думу.Прогоните из храма свиней!Накормите голодных детей!Не люблю постороннего шуму.

Как похмельный Степан на княжну,Я с прищуром смотрю на жену:– Кто такая, чего ей здесь нужно?Не пора ли идти на войну?– Атаман, прозеваешь волну! –С эшафота доносится дружно.

– Слышу, слышу. Седлайте коней,Мы поскачем на царство теней,Мы ударим в пустые засовы.Выходите, кто весел и пьян.Вам свободу даёт атаман,Но назад перекуйте подковы!

Рассчитайтесь, кто сечен кнутом,Кто отмечен заветным крестомИ по ком даже мать не рыдала.И садитесь на верных коней,И скачите до милых полей,Но к хвостам нацепите зерцала!

1978

РОДСТВО 

Ребёнок соломинку взял,Увлёкся простым подражаньем.И радужный шар воссиял,Наполненный чистым дыханьем.

Нечаянно ветер понесТот шар над простором открытым.Он с севера мохом оброс,А с юга расцвел гиацинтом.

Вздымая приливы свои,Вода начала возмущаться.И камень, поднявшись с земли,Стал около шара вращаться.

И, чуя глухое родство,Заброшенный пёс, из потёмок,Протяжно завыл на него.И с плачем проснулся ребёнок.

1970

ФАНТАЗИЯ

Давным-давно под суеверный ропотУ питекантропа родился робот.Взглянул на свет и усмехнулся криво.Воздвиг в уме, преданье говорит,Воздушный замок атомного взрыва,Где Агасфер в подсвечнике горит.Глядел в кривое зеркало вселеннойИ наблюдал за нашей жизнью бренной,Где шла ко мне из бездны бытияЕдинственная женщина моя.Навстречу шла. Она была прекрасна,Как образ, предначертанный судьбой.Но робот стронул на волос пространство:Она прошла - я встретился с другой.Так забавлялся робот... Вдруг зерцалоНезримо, но упорно замерцало.И он увидел девушку. Так ясноЕе душа сияла сквозь покров!Стал разнимать пространство, но напрасно:Все время выпадала ей любовь.В ее лице стоял нездешний пламень,За воздух задевали рукава.Ни птиц не слышно, ни людей. ЕдваСлетит звезда, во мраке вздрогнет камень,Безмолвие, шаги крадет трава.Он встал, минуя выси и глубины,Перед лицом, похожим на зарю.- Так это ты, мой умный и любимый?- Да, умный, но не твой и не люблю. -Она стояла на земной равнине,Как в зимний полдень летняя звезда.И он сказал: - Теперь иль никогда! -Вот древнее проклятие гордыни!Он подошел со сжатыми губами,Замкнул ее в холодное кольцо.Но поцелуй и неземное пламяРасплавили железное лицо.Его гордыня обернулась бездной.Ослепший, он не знал, куда ступить.Но тень осталась на груди железнойОт той, которой выпало любить.

Какая мысль, скажи, в душе витает?В одном часу двоятся ночь и день.Метался призрак: - Что меня сжимает?- Объятия мои, - сказала тень.Сдирая тень, он по земле бежалИ землю длинной смертью заражал.И обгорел по контуру той тени,И рухнул перед миром на колени.

В глухой тоске по юности прекрасной,Я вижу мысль, конец ее ужасный:Земля мерцает, кое-где дымитсяОбломком крика скудное жилье;Чтоб не сгореть, на тень садится птица,Но лапы отсыхают у нее.Край обратился в жгучую пустыню.И пересек ее один из всех -Кто обмотал пяту девичьей тенью.Но было его имя -Ахиллес.

1967