Весь свет 1981 - Анатолий Владимирович Софронов
— Ладно, не пугай! — прикрикнула она на мужа.
* * *
В душной атмосфере коровника впору было выращивать орхидеи. Тут производилось молоко.
Проголодавшиеся коровы нетерпеливо мычали, дергали цепи, расшатывая железную ограду. А вдоль строя коров, в полуметре от их алчущих морд сантиметр за сантиметром ползли корытца, полные пахучей люцерны.
Старший Адамек стоит между дверей, одна рука в кармане, другой он держит пирог и аппетитно жует, с удовлетворением глядя на животных, одержимых своими повседневными потребностями. Карусель вращается; это похоже на модель мира — Земля так же обходит вокруг Солнца…
Винца держался за вилы, чтобы не удрать. Отец взял его в коровник не столько в помощь, сколько напоказ. Похвастаться он любил.
На скамеечках у стены сидели доярки с доильными аппаратами в ожидании, когда коровы набросятся на еду и перестанут бесноваться. Доярок было три: Маргита, Марика и Марта. В деревне судачили, будто они приехали в Доброе Поле искать женихов. Возможно, так оно и было, а может, и не так. Во всяком случае, от парней они не бегали. Девушкам было жарко; они сняли с себя все, что можно было снять, и расстегнули все, что можно было, расстегнув, не потерять.
— Господи Иисусе… А-а-а!
Дворжачкова растянулась в проходе в луже молока и тщетно пыталась изменить крайне непристойное положение ног.
Адамек перестал жевать, Винца, воспользовавшись общим замешательством, разглядывал по очереди Маргиту, Марику и Марту, подбежавших к Дворжачковой.
— Не ушиблись?
— Пока жива!
Пани Дворжачкова была женой зоотехника, но в таком срамном, заголенном виде она не показалась бы даже мужу. А жили они счастливо уже десять лет.
Дворжачкова брезгливо отряхнула и отерла места, которых касались руки этих бесстыдниц, оглядела мокрую и грязную юбку, осторожно вышла из молочной лужи.
Адамек очнулся от задумчивости, подскочил к перекрывающему рычагу, выключил конвейер. Где-то еще раз-другой стукнули рога, и наступила тишина.
Пани Дворжачкова подозрительно огляделась, стала в позу и подбоченилась:
— Вы еще и потешаться надо мной будете? Издеваться, да?
— Так я же и не…
— Из-за вас я чуть не покалечилась!
Адамек столько уже ругался с Дворжачковой, что сейчас с радостью отказался бы от этого удовольствия. Но из подсобки их слышал Винца. Маргита, Марика и Марта весело улыбались.
— Я, что ли, тебя толкнул?! Нечего было лезть доить, пока коровы не наелись!
— Корова лягнула меня вашей ногой! Для меня это все равно, что ваша нога! Я вас хорошо знаю!
Слова, как капли растопленной смолы, жгли Адамеку язык, но он проглотил их вместе с непрожеванным куском пирога, вытаращил глаза и обернулся за помощью. Но Винца был не здесь, а где-то далеко в чудесной сказочной стране.
Еще бы. Три невесты зараз!!
— Ну, давайте начинайте! Чего ждете?!. Бабы!
В десяти шагах от коровника Людву Дворжачека охватила странная смесь ощущений. Экая бурда, сказал бы он, если б это можно было пить; и все-таки он не до конца давал себе отчет в своих ощущениях. В коровнике находилась его жена, но шел он не к ней. Ему нравилась маленькая Марта, и он краснел при мысли, что все это замечают. Он уже даже не мог представить себе идти запросто куда-нибудь, где встретил бы Марту. Людва сильно потел, даже работая в леднике, когда был мясником, а в этой жаре и духоте ему и вовсе стало не по себе.
За десять шагов перед коровником он начинал уговаривать себя: я иду туда по делам службы. Эта подбадривающая решимость и была сейчас написана на его лице.
Марта улыбнулась и наклонилась за скамеечкой.
Людва ждал и смотрел.
— Ну что, что?! — закричала его жена. — Куда ты снова уставился?! Будет ли тут когда порядок?! Да, ты у меня мастер в корчме кривляться! А здесь, между прочим, не купальня и не корчма, здесь работают!
Людва Дворжачек достал блокнот и ручку.
— Ну, что опять?
— Меня корова ударила!
— Которая?
Жена вздохнула и беспомощно отвернулась:
— Она ж меня насмерть убить могла! Ногу перебить!..
* * *
Под навесом на чистенькой соломе возлежал молодой бычок. Он уныло помаргивал и апатично жевал жвачку.
Винца ходил вокруг бычка: хотелось потрогать его за чубчик между желтыми восковыми рогами, но стоило бычку дернуться, прогоняя муху, как Винца в панике отпрыгнул. Поглощенный игрой с собственным страхом, Винца не заметил отца.
Старший Адамек с сердитым видом стоял, опершись на почерневшие ворота загона.
Самый красивый и самый умный на свете сын боится глупого быка!
— Ты боишься его, что ли?
Винца мысленно совершил головокружительное сальто в детство: словно его застукали, как он рассматривал картинки в медицинской книге. Уши маково заалели, в горле застрял наждачный комок.
— Напугал-то!
— Боишься, да?!
— Он же привязан.
— А если б не был?!
Признавшись в страхе, можно было б и посмеяться над собой, но Винца ни за что не станет смеяться! А в груди холодящий сквозняк.
— На, смотри хорошенько! — Адамек-старший отвязал бычка, указательным пальцем зацепил за железное кольцо, продетое в ноздри, и с достоинством двинулся меж яблонями. Недоставало лишь стаккато барабанов и хлопанья парусины шапито под ветром. «…Тореадор, смелее а бой… ведь ждет тебя любовь…»
Бык был послушней собачонки. Адамек почти год выводил его на прогулку, чтобы к аукциону загривок у бычка стал как диван, а поступь как у породистых кладрубских жеребцов.
Затем Адамек молча снова привязал его к желобу и мечтательно наклонил голову набок.
— Видал?
— Однажды я видел, как такая образина за полсекунды превратила здорового мужика в кровавый бифштекс.
— Ты, наверно, видел уже все на свете.
— А что, такого не может быть? — Голос у Винцы сорвался. Он не так уж часто врал.
Адамек богатырски зевнул, вытер набежавшие слезы.
— Бывает. Только я после этого не стану трястись от страха перед туполобым быком. Запомни — Адамеки ничего не боялись! И вообще, его бы тебе прогуливать. Я для этого уже староват.
— К тебе он привык!
— И ты к нему привыкнешь. Мой сын не может быть зас… Понимаешь ты это?
— Нет.
— Тогда раскинь мозгами и пойми. — Адамек снял с гвоздя щетку и скребницу. Острые зубья оставляли в блестящей шерсти матовые бороздки. Бык жмурился, как старый кот, и только что не мурлыкал.
* * *
И никаких тебе каникул.
Винца шел через громко шелестящие заросли кукурузы и скандировал. Ему хватало на семь шагов: «И-ни-ка-ких-ка-ни-кул».
А как удивительно отличались прежде каникулы от всякого другого времени! Сейчас воспоминание об этом навевало непостижимую грусть. Это было, когда под мостом
