Николай Орлов - Альманах Felis №002: Лики Войны
– Москву к тому времени, вроде, отстояли, а только голодно было. Ну, и посоветовали ей… одна, там, опытная была, хаживала уже… вещи какие, одежду, обувь можно было на муку сменять. А у Наденьки младшеньких трое было, и я ещё тут… выходить меня хотела. Короче, раздобыла она саночки, нагрузила, чего было из добра – и двинулась в поход, вместе с той женщиной. Поначалу они друг друга держались, а потом так вышло, что эта, спутница-то, задержалась, а Надя дальше пошла. И тётка-то эта назад не вернулась, где-то у родных застряла. После войны уж это всё выяснилось. Тогда много чего всплывало. И с тётки той – перьев горсть. Она тоже толком не знала ничего. А Надя пропала.
– Без вести? – Зайка слушала, подперев ладонями голову.
– До сорок седьмого – без вести. А в сорок седьмом весть пришла. Вещички кой-какие принесли опознать. Потом милиционер уведомил официально, – бабушка сухо поджала губы и опять стала похожа на средневековую фреску. Зайка напряжённо ждала, оторвав голову от ладоней. Но торопить бабушку не смела. Бабушка точно оттягивала, избегала произносить самое отвратительное. Но – подумала, посмотрела пристально на внучку, подобралась вся, выпрямилась – и всё же решилась. Не стала утаивать. Сказала.
Зайка вздрогнула и даже переспросила от неожиданности: «Что?!». Потому как – в первый момент подумала – ослышалась.
– А вот то, – уже резко произнесла бабушка. Линия рта её сделалась твёрдой. И она отчётливо повторила: «Съели Наденьку».
Зайка вытаращила глаза:
– Волки, что ли?
– Да нет, – с едкой горечью уронила бабушка, – не волки. Люди. Промысел там такой обнаружился. Приезжих, случайных зазывали с дороги. Кто как в войну суть свою проявляет. Кто по пять суток без сна работает. Кто на амбразуру бросается. А кто ближнего, как скотину… Это ж нужно! Наденьку! Как же рука поднялась?!
Губы у бабушки болезненно заморщились. Дрогнувшие веки торопливо опустись и всё ж не успели удержать несколько предательских капель. У Зайки тоже жалобно изогнулся рот. Она хлюпнула носом и робко прошептала:
– Бабуль, не надо… это же давно было.
Бабушка молча встала и побрела к раковине. Зашумела вода, запостукивала посуда, заскрипела под старательной губкой в щедром мыльном растворе. Чем хороша ещё кухня – в ней всегда дело найдётся. Даже когда вроде всё уже и сделано.
Зайка осторожно и бережно закрыла чёрный альбом. Видеть нежное Наденькино лицо ей было страшно. Она обхватила альбомную громадину обеими руками и потащила в комнату. Водворив альбом в шкаф, она ещё прошлась по мягкому ковру и задержалась у окна. Тут складки тёмно-зелёной портьеры свешивались, как еловый лапник – тяжёлые, с густой бахромой. Зайка приподняла пушистый плюш. За окном мелькали птицы. Ветер гонял взлетевший полиэтиленовый пакет и раскачивал сохнувшее бельё на соседнем балконе. Ветер резвился, как малое дитя. И ничего нельзя было с этим поделать. Не удержишь ветер. Не остановишь жизнь. И время – идёт себе, нас не спрашивая.
Верно – всё это давно было. Всё это давно прошло. Мало ль на свете несчастий? Вон – почитай газеты…
Зайка вытянула шею и глянула на асфальт. Далеко внизу, во глубине двора, в узком проезде возле подъезда всё топтался скорбный Панкратов, всем видом выражая мрачную решимость.
Ясно, будет стоять до победного. Ей вдруг вспомнился неестественно-выспренный голос: «В глубокой теснине Дарьяла…». Зайка прыснула в ладошку.
«Хм, – неожиданно для самой себя подумала минуту спустя, – а, может, и правда, прошвырнуться до булочной или в аптеку, раз он такой стойкий?».
Потом, три года спустя, взвод, в котором по призыву окажется Панкратов, будет целенаправленно введён в Дарьяльское ущелье и, в числе прочих, положен на алтарь Отечества. Отечество глянет краем глаза – и брезгливо поморщится…
Ребекка Лильеберг
Об авторе
Лильеберг Ребекка Эриковна, пишет стихи с 1989 года.
Публикации: «Вытоптанные лилии», издательство «Раритет», Москва, 2000 г.; «Мелодии прошлогодних открыток», издательство «Скифия», Санкт-Петербург, 2013 г.
Основные темы: лирика любовная и гражданская, национальная история и культура.
Преподаватель ВУЗа, проживает в Москве.
Бесконечная, мутная даль
...Бесконечная, мутная дальПочернела от дыма и горя,И людское бескрайнее мореЛедяной прожигает февраль –
Лишь мерцает холодная сталь;Воет вьюга, и души хоронит,И как будто сам ветер нас гонит,И пурга настилает вуаль.
И пылает небесная твердь –За спиной слышен гром канонады,И молотят по спинам прикладыОтправляя на верную смерть –
Эту дань собирает война,Пожирая страну за страною –Но вот в том, что запахло войною,Говорят – только наша вина,
Говорят – «сколько их не гони, –Расплодился народец пархатый!»Что случись – мы всегда виноваты,Мы во всем виноваты одни…
...Старики ж говорили всегда:Где еврей – тут же будет дорога…Вот и там, от родного порогаТак же гнали нас в ночь, в никуда…
Все я помню – и крики, и лай,И винтовка мне в спину, винтовка–«Шевелись!.. Ах, – упала жидовка!Ну, жидовская морда – вставай!»
И крутилась поземка, как лань,Те, кто шли, спотыкались о павших,И мороз, той зимой лютовавший,Собирал свою страшную дань.
Эх, – тепла бы!... Хоть каплю огня!Взор мутился, и веки слипались,И тогда уже все спотыкалисьИ валились навалом, плашмя.
…Дети, кутаясь, жались ко мне,Угасало кострище, алея,И они, все мертвей, все белеяЗастывали в том тягостном сне, –
Сколько мне будет сниться та ночь, –Эти дети, что мерзли навалом?..Я смотрела, и все понимала,Что ничем не могу им помочь…
А наутро был страшный восход –Почерневшие руки и губы!И нас гнали закапывать трупы,А потом снова гнали вперед –
Версты, версты во мгле, в забытьи –Дальний путь в край чужой и немилый.А вокруг все – могилы, могилы,Где уснули родные мои!
Пусть их сон охраняют года,Пусть все то, что и близко, и свято,Не находит в сем мире возврата,Но во мне будет живо всегда!
Нет забвенья на этой земле –Память учит нас больно и строго.И бежит пред глазами дорога,И теряется где-то во мгле,
Оставляя лишь их имена –Бесконечные, жуткие списки…И записки повсюду, записки,И молчит предо мною Стена –
Мы молчим… и бегут предо мнойВерсты, версты без сна, без прогляда –Так нас всех выводили из адаКак потом оказалось – в другой!
Всех, дошедших до «главной земли»,Оглядел контрразведчик уставший,Отобрал тех – особо роптавших,И куда-то их всех увели…
А потом – и еще!.. Мы – в набат!И зевал особист на работе:«Да не бойтесь!.. Чего вы орете?Их – всего лишь в окопы, в штрафбат!»
Как – в штафбат?.. И смотрели с тоскойМы им вслед, и махали руками!..Так забрили «жидов» штрафникамиИз-за крови да веры другой.
Эта память, как эхо войны,Что в моем не кончается сердце–Приоткрывшая прошлого дверцу,Я стою у священной Стены…
***...Белый аист расправит крылаИ парит над бескрайним простором…Все я помню – о многих, которыхДруг за другом война забрала –
Тех, что живы в молящих очахТак, как живы на сердце зарубки –Тех, – сошедших во глубь душегубки,Тех, – безвинных, сожженных в печах,
Тех, оставшихся там, на войнеПодарив нам, живущим, надежду,Тех, чьи звезды Давида с одеждыСтали судьями вечными мне,
Нет забвенья на этой земле! –И бледнея от горя и болиЯ к иным вопрошаю: «Доколе?Да доколе же будет сие?!»
Все я помню!...А в дальнем краюТот же ад подзабылся, наверно,И опять та же мерзость и сквернаТам главу поднимает свою –
Это зло не имеет лица, –Дух его над землей все витаетИ чумою коричневой тает,Отравляя мозги и сердца…
Но я помню той мрази назло! –У беспамятства слава дурная…Но я помню, и тем – обвиняю,Ибо память – мое ремесло!
Помню, как оборвались путиНа той жуткой, лихой переправе!И они, не дошедшие в яви,Вечно в снах моих будут идти!
Как же мне пережить эти сны? –Как Исход тот, и скорбен, и долог–Бесконечный и вечный некрологТем, другим, не пришедшим с войны –
Как же мне пережить этот ад? –Снова ночь, снова в спину приклады,И гремит, и ревет канонада,И кладет за снарядом снаряд –
Крик, и грохот, и комья землиМертвых тел засыпавшие груды –Я уже не смогу, не забудуТех, других, что тогда не дошли –
Тех, других, обращенных во прах –Лес которым стал вечной оградой –Тех, что там без вины, без пощадыИ без счета зарыли во рвах, –
Им бы жить, да душою гореть,Да война им судила иначе!.....И грузили на старую клячуТех, что пали на стылую твердь,
И, – вперед!.. лишь полозья визжат,Утопая в тумане и дыме,И они, пред глазами моими,Так же в снах моих вечно лежат, –
Луч прожектора рвет темноту,И мы снова встречаемся взглядом,И шагаю с подводой я рядом,И не знаю – дойду, не дойду?
Новый день начинает светлеть –Чьей-то жизнью он будет оплачен?..…А я к ним наклоняюсь и плачу,И никак не могу отогреть…
Татьяна Берцева
