Александр Еременко - Горизонтальная страна: Стихотворения
Ода «эРИ-72»
Я в собственном глазу не замечал соринку,но тут на Колобах, купив свое вино,впервые увидал ментовскую дубинку,«эРИ-72» — большую, как бревно.
Я убеждал себя: здесь виноватых нету,ведь это только страх, как выкрик «От винта!»,растягивает вдоль случайные предметы,растаскивает вширь поганого мента.
Когда в Махачкале я захожу в «Лезгинку»,навстречу мне встает (всей кожей об нее!)фаллический предмет, ментовская дубинка,«эРИ-72» — проклятие мое.
Уж лучше мне ходить с расстегнутой ширинкой,чем запросто, вот так, идти средь бела дняс «эРИ-72», ментовскою дубинкой,большой, как у коня…
В последний раз меня забрали на Тишинке.Как весело она взглянула на меня!«эРИ-72» с свинцового начинкой,зачуханный дизайн, недальняя родня.
. .
Не-е-ет, весь я не умру. Той августовской ночьюи мог бы умереть, но только, вот напасть! —три четверти мои, разорванные в клочья,живут, хоть умерла оставшаяся часть.
И долго буду тем любезен я народу,что этот полутанк с системой полужалв полуживой строфе навеки задержалверлибру в панику и панике в угоду.
Нине Искренко
Этот «Боинг» летит неувереннона такой небольшой высоте,и таким коридором проверенным,и с такой пассажиркой в хвосте…Пассажирка сидит неувереннос сигареткой смертельной во рте,изо всех гороскопов расстреляна,да еще на такой высоте!Этот «Боинг» последнейшей выточкис пассажиркой смертельной во рту,по радару ее, как по ниточке,растерял всю свою высоту.Пассажирка последнейшей выточки:этот «Боинг» в надежных руках, —приземляется, плиточка к плиточке,на бетонки зияющий пах.
Рейс Нью-Йорк — Сан-Франциско
«В начале восьмого с похмелья болит голова…»
В начале восьмого с похмелья болит головане так, как в начале седьмого; хоть в этом спасенье.Сегодняшний день — это день, пораженный в правах:глухое похмелье и плюс ко всему воскресенье.
И плюс перестройка, и плюс еще счеты свестисо всем, что встает на дыбы от глотка самогона.Вот так бы писать и писать, чтоб с ума не сойти,в суровой классической форме сухого закона…
Вот видите, сбился, опять не туда повело:при чем здесь «сухой» самогон, когда спирта сухогоглоток… Извиняюсь, опять не про то. Тяжелов ученье с похмелья в бою… Будь ты проклято! Снова.
Вернее, сначала. В начале восьмого башка…Люблю тебя, жизнь, будь ты проклята снова и снова.Уже половина… восьмого стакана… рукауже не дрожит, и отыскано верное слово.
«Бессонница. Гомер ушел на задний план…»
Бессонница. Гомер ушел на задний план.Я Станцами Дзиан набит до середины.Система всех миров похожа на наган,работающий здесь с надежностью машины.
Блаженный барабан разбит на семь кругов,и каждому семь раз положено развиться,и каждую из рас, подталкивая в ров,до света довести, как до самоубийства.
Как говорил поэт, «сквозь револьверный лай»(заметим на полях: и сам себе пролаял)мы входим в город-сад или в загробный рай,ну а по-нашему так — в Малую Пралайю.
На 49 Станц всего один ответ,и занимает он двухтомный комментарий.Я понял, человек спускается как свет,и каждый из миров, как выстрел, моментален.
На 49 Станц всего один прокол:куда плывете вы, когда бы не Елена?Куда ни загляни — везде ее подол,во прахе и крови скользят ее колена.
Все стянуто ее свирепою уздою,куда ни загляни — везде ее подол.И каждый разговор кончается — Еленой,как говорил поэт, переменивший пол.
Но Будда нас учил: у каждого есть шанс,никто не избежит блаженной продразверстки.Я помню наизусть все 49 Станц,чтобы не путать их с портвейном «777».
Когда бы не стихи, у каждого есть шанс.Но в прорву эту все уносится со свистом:и 220 вольт, и 49 Станц,и даже 27 бакинских коммунистов…
«Человек работает во сне…»
Человек работает во сне,словно домна, цех или колун.Это ничего, что на спинеон лежит и вроде бы уснул.
Мозг его работает во сне,как страна работает весной.(Как страна в какой-нибудь стране,как магнитофон переносной.)
Сквозь себя проходит, как сквозь лес,сам с собой выходит на таран.Как металлургический процесси полифонический экран.
Сон его на секторы разбит.Потому, наверно, и красив.Сколько в нем непройденных орбит,столько в нем обратных перспектив.
Мозг его долбает сам себя.Постепенно строится, как мост.В сущности, как мост через себя.Потому — извилистый, как мозг.
Мозг его работает, как скот.И глядит вокруг, как водопой.Никакой он не калейдоскоп,не аккумулятор никакой.
Если проецирует во тьмусобственные мысли про буфет —сразу погружается во тьмуили же спускается в буфет.
Одуревший от мифологем,человек уснет, как истукан.А мозг его, как будто автоген,все виденья режет пополам.
А если накануне перебрал,водку пил с портвейном пополам —сразу натыкается на хлам,создает искусственный астрал.
Там, где человека человекпосылает взглядом в магазин.Кажется, там тыща человек,но, в сущности, он там всегда один.
У природы есть немного тем,и она варьирует их тем,что она варьирует их тем,кто хотел бы заняться не тем.
Пусть один работает на пне,а другой — за письменным столом.Но человек работает — во сне,интересном, как металлолом.
Потому, что он не ЭВМ.Даже если служит в МВД.Вне систем, конструкций или схемвсе равно очнется на звезде,
там, где я, свободный дзэн-буддист,не читавший Фрейда и Лилли,сплю, как величайший гуманист,на платформе станции Фили.
«Идиотизм, доведенный до автоматизма…»
Идиотизм, доведенный до автоматизма.Или последняя туча рассеянной бури.Автоматизм, доведенный до идиотизма,мальчик-зима, поутру накурившийся дури.
Сколько еще в подсознанье активных завалов,тайной торпедой до первой бутылки подшитых.Как тебя тащит: от дзэна, битлов — до металлаи от трегубовских дел и до правозащитных.
Я-то надеялся все это вытравить разомв годы застоя, как грязный стакан протирают.Я-то боялся, что с третьим открывшимся глазомподзалетел, перебрал, прокололся, как фраер.
Все примитивно вокруг под сиянием лунным.Всюду родимую Русь узнаю, и противно,думая думу, лететь мне по рельсам чугунным.Все примитивно. А надо еще примитивней.
Просто вбивается гвоздь в озверевшую плаху.В пьяном пространстве прямая всего конструктивней.Чистит солдат асидолом законную бляхудолго и нудно. А надо — еще примитивней.
Русобородый товарищ, насквозь доминантный,бьет кучерявого в пах — почему рецессивный?Все гениальное просто. Но вот до меня-тоне дотянулся. Подумай, ударь примитивней.
И в «Восьмистишия» гения, в мертвую зону,можно проход прорубить при прочтенье активном.Каждый коан, предназначенный для вырубона,прост до предела. Но ленточный глист — примитивней…
Дробь от деления — вечнозеленый остаток,мозг продувает навылет, как сверхпроводимость.Крен незаметен на палубах авиаматок,только куда откровенней простая судимость.
Разница между «московским» очком[7] и обычнымв том, что московское, как это мне ни противно,чем-то отмечено точным, сугубым и личным.И примитивным, вот именно, да, примитивным.
Как Пуришкевич сказал, это видно по рожецелой вселенной, в станине токарной зажатой.Я это знал до потопа и знать буду позжетретьей войны мировой, и четвертой, и пятой.
Ищешь глубокого смысла в глубокой дилемме.Жаждешь банальных решений, а не позитивных.С крыши кирпич по-другому решает проблемы —чисто, открыто, бессмысленно и примитивно.
Кто-то хотел бы, как дерево, встать у дороги.Мне бы хотелось, как свиньи стоят у корыта,к числам простым прижиматься, простым и убогим,и примитивным, как кость в переломе открытом.
Ночная прогулка
