Эдуард Багрицкий - Стихотворения и поэмы
Александру Блоку
От славословий ангельского сброда,Толпящегося за твоей спиной,О Петербург семнадцатого года,Ты косолапой двинулся стопой.И что тебе прохладный шелест крыл ни,Коль выстрелы мигают на углах,Коль дождь сечет, коль в ночь автомобилиНа петопырьпх мечутся крылах.Нам нужен мир! Простора мало, мало!И прямо к звездам, в посвист ветровой,Из копоти, из сумерек каналовТы рыжею восходишь головой.Былые годы тяжко проскрипели,Как скарбом нагруженные возы,Засыпал снег цевницы и свирели,Но нет по ним в твоих глазах слезы.Была цыганская любовь, и сипни,В сусальных звездах, детский небосклон.Всё за спиной.Теперь слепящий иней,Мигающие выстрелы и стон,Кронштадтских пушек дальние раскаты.И ты проходишь в сумраке сыром,Покачивая головой кудлатойНад черным адвокатским сюртуком.И над водой у мертвого канала,Где кошки мрут и пляшут огоньки,Тебе цыганка пела и гадалаПо тонким линиям твоей руки.И нагадала: будет город снежный,Любовь сжигающая, как огонь,Путь и печаль…Но линией мятежнойРассечена широкая ладонь.Она сулит убийства и тревогу,Пожар и кровь и гибельный конец.Не потому ль на страшную дорогуОктябрьской ночью ты идешь, певец?Какие тени в подворотне темнойВослед тебе глядят в ночную тьму?С какою ненавистью неуемнойОни мешают шагу твоему.О широта матросского простора!Там чайки и рыбачьи паруса,Там корифеем пушечным «Аврора»Выводит трехлинеек голоса.Еще дыханье! Выдох! Вспыхнет! Брызнет!Ночной огонь над мороком морей…И если смерть — она прекрасней жизни,Прославленней, чем тысяча смертей.
1922, 193351
На Колчака! И по тайге бессонной,На ощупь, спотыкаясь и кляня,Бредем туда, где золотопогонныйНочной дозор маячит у огня…Ой, пуля, пой свинцовою синицей!Клыком кабаньим навострися, штык!Удар в удар! Кровавым потом лицаЗакапаны, и онемел язык!Смолой горючей закипает злоба,Упрись о пень, штыком наддай вперед.А сзади — со звездой широколобойУже на помощь конница идет.Скипелась кровь в сраженье непрестанном,И сердце улеем поет в дупле;Колчак развеян пылью и туманомВ таежных дебрях, по крутой земле.И снова бой. От дымного потопаНе уберечься, не уйти назад,Горячим ветром тянет с Перекопа,Гудит пожар, и пушки голосят.О трудная и тягостная слава!В лиманах едких, стоя босикомВ соленом зное, медленном, как лава,Мы сторожим, склонившись над ружьем.И, разогнав крутые волны дыма,Забрызганные кровью и в пыли,По берегам широкошумным КрымаМы яростное знамя пронесли.И, Перекоп перешагнув кровавый,Прославив молоти гремучий серп,Мы грубой и торжественною славойСвоп пятипалый утверждали герб.
1922Москва
Смола и дерево, кирпич и медьВоздвиглись городом, а вкруг, по воле,Объездчик-ветер подымает плетьИ хлещет закипающее рожью поле.И крепкою ты встала попадьей,Румяною и жаркою, пуховой,Торгуя иорданскою водой,Прохладным квасом и посконью новой.Колокола, акафисты, посты,Гугнивый плач ты помнила и знала.Недаром же ключами КалитыТы ситцевый передник обвязала.Купеческая, ражая Москва, —Хмелела ты и на кулачки билась…Тебе в потеху Стеньки голова,Как яблоко скуластое, скатилась.Посты и драки — это ль не судьба…Ты от жары и пота разомлела,Но грянул день — веселая трубаНад кирпичом и медью закипела…Не Гришки ли Отрепьева пора,Иль Стенькины ушкуйники запели,Что с вечера до раннего утраВ дождливых звездах лебеди звенели;Что на Кремле горластые сычиВ туман кричали, сизый и тяжелый,Что медью перекликнулись в ночиКолокола убогого Николы…Расплата наступает за грехиНа Красной площади перед толпою:Кружатся ветровые петухи,И царь Додон закрыл глаза рукою…Ярись, Москва… Кричи и брагу пей,Безбожничай — так без конца и края.И дрогнули колокола церквей,Как страшная настала плясовая.И — силой развеселою горда —Ты в пляс пошла раскатом — лесом, лугом.И хлопают в ладоши города,Вокруг тебя рассевшись полукругом.В такой ли час язык остынет мой,Не полыхнет огнем, не запророчит,Когда орлиный посвист за спинойМеня поднять и кинуть в пляску хочет;Когда нога отстукивает ладИ волосы вздувает ветер свежий;Когда снует перед глазами платВ твоей руке, протянутый в безбрежье.
1922Театр
Театр. От детских впечатлений,От блеска ламп и голосовКитайские остались тени,Идущие во тьму без слов.Всё было радостно и ново:И нарисованный простор,Отелло черный, Лир суровыйИ нежной Дездемоны взор.Всё таяло и проходило,Как сквозь волшебное стекло.Исчезло то, что было мило,Как дым растаяло, прошло.Спустились тучи ниже, ниже,И мрак развеялся кругом,И стал иной театр нам ближе,Не жестяной ударил гром:И среди ночи злой и талойНад Русью нищей и больнойПоднялся занавес иной —И вот театр небывалыйГлазам открылся…НикогдаВ стране убогого трудаТакого действа не видали.И старый, одряхлевший мирКричал, как ослепленный Лир,Бредя в неведомые дали.Широкий лег в раздольях путь,Леса смолистые шумели,И крепкая вдыхала грудьГорючий дух травы и прели.И были войны. Плыл туманПо шумным нивам и дубравам,И, крепкой волей обуяй,Промчался на копе кровавомСвободный всадник.И тогдаИною жизнью городаНаполнились. Могучим токомХодил взволнованный народ,И солнце пламенем широкимПрозрачный заливало свод.Октябрьский день, как день весенний,Нам волю ясную принес.И новый мир без сожаленийНад старым тяжкий меч занес.Но что с театром! То же, то же,Всё тот же нищенский убор,И женщины из темной ложиВсё тот же устремляют взор.Оркестр бормочет оробелый,А там, на сцене, средь огнейВсё тот же Лир, или Отелло,Иль из Венеции еврей.Или Кабаниха страдает,Или хлопочет Хлестаков,Иль три сестры, грустя, мечтаютВ прохладной тишине садов.Всё, как и прежде, лямку тянет.Когда ж падет с театра ржа,Актер освобожденный встанет,И грянет действо мятежа.
1922Ленинград
Что это — выстрел или гром,Резня, попойка иль работа,Что под походным сапогомДрожат чухонские болота?За клином клин,К доске — доска.Смола и вар. Крепите сваи,Чтоб не вскарабкалась река,Остервенелая и злая…Зубастой щекочи пилой,Доску строгай рубанком чище.Удар и песня…Над водой —Гляди — восходит городище…Кусает щеки мерзлый пух,Но смотрят, как идет работа,На лоб надвинутый треухИ плащ, зеленый, как болото…Скуластый царь глядит вперед,Сычом горбясь…А под ногоюБолото финское цвететДремучим тифом и цингою…Ну что ж, скрипит холопья кость,Холопья плоть гниет и тлеет…Но полыхает плащ — и тростьПо спинам и по выям реет…Стропила — к тучам,Сваи — в гать,Плотину настилайте прямо,Чтоб мог уверенней стоятьЦарь краснолицый и упрямый…О город пота и цинги!Сквозь грохот волн и крик оленейНе слышатся ль тебе шаги,Покашливанье страшной тени?..Болотной ночью на углахМаячат огоньков дозоры,Дворцами встал промерзший прах,И тиной зацвели соборы…И тягостный булыжник легВ сырую гатьИ в мох постылый,Чтобы не вышла из берлогПогибшая холопья сила;Чтоб из-под свай,Из тмы сыройХолопья крепь не встала сразу,Тот — со свороченной скулой,Тот — без руки, а тот — без глаза.И куча свалена камнейОледенелою преградой…Говядиною для червей,Строители, лежать вам надо.Но воля в мертвецах жила,Сухое сердце в ребрах билось,И кровь, что по земле текла,В тайник подземный просочилась.Вошла в глазницы черепов,Их напоив живой водою,Сухие кости позвонковСтянула бечевой тугою,И финская разверзлась гать,И дрогнула земля от гула,Когда мужичья встала ратьИ прах болотный отряхнула…
1922, 1929«Великий немой»