Вера Лурье - Стихотворения
Украшение елки
Стою на большом табурете,Протянуты руки вперед.Смотрю разукрашена елка —Опять Рождество настает!
О, милые, прежние встречи!Я к ним никогда не вернусь,И с радостью тихой и светлойПовеяла легкая грусть.
К верхушке звезду прикрепилаКак пряничный домик хорош!Шары золотые повислиИ нитями длинными дождь.
«Уедете! Такой холодный снег…»
Л. Козинцевой
Уедете! Такой холодный снег,И города чужого очертанья.О, времени невыносимый бег,Как растянуть минуты расставанья!
Покорности угрюмое ярмоЕще со мной — но не удержат руки,И только вслед бессвязное письмо,И дни непоправимые разлуки!
Еще со мной! За столиком фокстрот!Как боль пронзительна, сказать не смею,Я так люблю глаза твои и ротИ на груди огромную камею.
«И праздники совсем не праздничны…»
И праздники совсем не праздничныКазались. — Елкой не помочь.Ходила на базар предпраздничный,Но падчерица здесь, не дочь.
Глядела на ларьки завистливо,Проталкивалась сквозь толпу,Но все равно забыть немыслимоДругую снежную тропу.
То солнце, что иначе светитсяВ хрустящий от мороза день,А здесь иль дождь, иль гололедица,Ему и радоваться лень.
За домом спряталось и хмуритсяНе выглянет, а только три —Асфальтовую темень улицыПусть освещают фонари.
«Страшен город, когда фонари…»
Страшен город, когда фонариСвет бесстрастный кидают во мглу.Не усну, не усну до зари,Снова шорох и шелест в углу.
Гибкий, твердый как звонкая стальРазмахнулся бессонницы кнут.Голова, нет, гигантский рояль,Мысли — пальцы по клавишам бьют.
А тягучее время ползетТомно серый зловещий паук.И не скоро рассвет настает…Наконец во дворе говор, стук.
Усыпаю, отлив и прибойСлышу волн и запах воды,Острый запах, соленый, морской,А в песке отсыревшем следы
Ног босых попадаются мне,Крупный раковин, или медуз…Хорошо сбросить города грузИ бессонницу в утреннем сне.
Кого любить
Еще январь, но на панелях лужиОскалились от солнечных лучей.Забыв вражду, с землею небо дружит,И ветер хлещет звонче, веселей.
Куда идти — окрепли даже ноги,Так сильно пахнет близостью весныБежать, как в детстве вдоль большой дороги,Все просто, размышленья не нужны.
Кого любить, и с нежностью, с задором,К кому прийти и за плечи обнять,В глаза взглянуть с улыбкой и укором,Взглянуть в глаза и разом все понять!
Весна идет и с каждым днем все ближе…О чем писать, так немощны слова.И, как у школьницы усталой, нижеСклонилась над тетрадкой голова!
«Мечты умчались с топотом…»
Мечты умчались с топотом,Осталась у ворот!Какой теперь заштопаюИглою этот год!
Дни, что чулки, заношены,Им потеряла счет,Дырявы и заброшеныВ коричневый комод.
И где достану штопку я,Нельзя чинить гнилой;А мысли держат робкиеЛишь шелк передо мной
— Любви желают лодыри,Шершавого тепла,Горячего до одури,Что темная смола.
— О вы, весны наверноеТвердите мне урок,Ведь шелк заплата скверная —Прорвется весь чулок!
Старый вальс
Маме
Так лежать спокойно и тепло,Только кровь в виски стучит сильнее,Градусника кажется стеклоЛедяным, и дышится труднее!
Очень тихо и почти темно.Вдруг сквозь сумрак этой чуждой спальниСтарый вальс доносится в окно.Детская, огромный пеленальник,
Там кофейник нянин, как всегдаВесь забрызганный кофейной гущей!Дни, недели, месяцы, года…О неповторимом мне поющий.
Милый вальс! Сочельник, на балу,Влюблена морозно и напевно.Первый тайный поцелуй в углу,Он мой рыцарь, я его царевна!
Хлопья снега и саней полет,Лошадей вспотевшее дыханье!Так легко заглядывать вперед,В Новый год, в крещенские гаданья!
Надоели розы на стене,Хорошо закрыть глаза устало.Помню в детстве, мама в тишинеЭтот вальс по вечерам играла.
На чужбине
Там, где Невы послушное теченьеХранит нетленным сторожем гранит,Где из болот, Петровым повеленьем,Поднялся город и теперь стоит,
Там скоро ночи белые настанут,И будет пахнуть в воздухе дождем.О этот запах обморочно-пряный,Усиливающийся с каждым днем!
О столько лет! Нет, рану не залечишь,Ни мышьяком, ни бромом не помочь,И судорожно вздрагивают плечиВ чернеющую мартовскую ночь!
Я ли это!
Я ли этого маленького роста,С челкой длинной, в платье шерстяном,Там жила у Чернышева мостаИ в окно поглядывала днем
На латки с намоченною сливой —Лакомство любимое ребят.К девочке у Финского заливаПамять, приведи меня назад.
Помнится мне сквер Екатерины,Площадь Театральная, и там,В будке «Гала-Петер», апельсины.Невский в солнце помню по утрам.
С каждой улицей, и с каждым переулкомСтолько связано! Довольно, замолчи!Дальше, дальше отпирают гулкоПамяти тяжелые ключи.
Вот Бульвар Конногвардейский, лавки,«Жителей Американских» дни,И в предпраздничной, весенней давкеБлизятся Пасхальные огни.
Шах конем! Вы кажется сказали.Медленно задвигалась рука,Прояснилась из туманной далиШахматная на столе доска.
«От неуклюжести, а не от скуки…»
От неуклюжести, а не от скукиГлазами устремилась на паркет —А платье коротко и красны руки —Подросток-девочка, тринадцать лет.
Дневник единственный запрятан в ящик,Ей от стыда не заглянуть в трюмо,Так я молчу от нежности щемящей,Так я несу неловкости ярмо.
Не подойти, не улыбнуться даже,Ведь не покорны голос и слова.А мне бы лечь у ног твоих на страже,В тепло колен упала голова.
Закрыв глаза от накипи любовной,Не кончить этот неумелый стих.Чего-то жду… Порывы ветра словно,По волосам движенья рук твоих.
«О пошлость! — Открытое окно…»
О пошлость! — Открытое окноЗемлею пропитанный прелой,Апрельский, щекочет носМне воздух совсем одурелый.
А кошек пронзительный зов,Весною такой специальный.И жадных, бессвязных слов,Томление в девичьей спальне.
Минул двадцать третий, ну что ж,Ведь в том не большая потеря!..Нет слов, коснозычия дрожь,Тепло несуразное зверя.
Так в клетку, посаженный тигр,Ни с места, решетку не сломишь,Так смотрит на праздничность игрРебенок, наказанный в доме.
Берлин («Как улицы людьми закиданы!..»)
