ЛЕФ 1923 № 1 - Коллектив авторов
Возвращаясь к нашему раннему – еще в 1912 году – определению искусства, читаем («К эстетике марксизма», Иркутск):
«Творчество новых идеологических или материальных ценностей – вот тот единственно надежный критерий, с которым диалектик подходит к художеству».
Что привнесли в этот подход к художеству позднейшие теории?
Две разных поправки.
Во-первых, – не «творчество», а «производство», – поправка не существенная, но подсказанная конкретными задачами дня. И –
Во-вторых, – нет этого проклятого деления на «форму» и «содержание», раз речь идет – только о назначении вещи. Поправка – чрезвычайно важная.
Но – есть и привнесенные минусы.
Во-первых, прорываясь в производство, наши теоретики даже и не ставили себе вопроса: как же именно творится (производится) через искусство вещь? Диалектичность мышления у них отсутствует.
Во-вторых, – они даже и не мыслили себе, в силу той же недиалектичности, так называемых идеологических ценностей (вещей).
Отсюда – грубая вульгаризация материализма, определенное прикладничество искусства, его явная недооценка, своего рода хвостизм.
Отбросить минусы, введя поправки – наша обязанность.
Итак:
Искусство – поскольку оно еще мыслится нами, как временная, впредь до полного растворения в жизни, своеобразная, построенная на использовании эмоции, деятельность – есть производство нужных классу и человечеству ценностей (вещей).
Поскольку идеологические ценности, построенные на диалектическом осознании мира, нами приемлются (как и материальные) лишь под углом их назначения, – постольку не может быть речи об отрицании «идеи вещей».
Не только осязаемая вещь, но и идея, вещь в модели – есть содержание искусства дня.
Отсюда – принятие всякого рода экспериментального искусства, – от био-механических подготовительных шагов до построения мира путем диалектического моделирования (конструктивизм, символика).
Всякого рода фантастика, утопизм и прочие голо-идейные, метафизические выверты, не основанные на диалектическом преломлении действительности – изгоняются.
Так оттолкнувшие теоретиков 18-го года «извращения действительности» – отныне осознаются, как нужные еще этапы творчества, но – при наличии лишь выявления и сталкивания противоречий.
Под знаком действенного жизнестроения – идет наука пролетариата об искусстве. Под знаком преодоления, в противовес изгоняемой безвольности восприятия – строится его отношение к процессу искусствостроения. Под знаком волевого заострения аппарата, в устремлении к коммунизму мыслится нами искусство дня.
Нет ни одной школы, как нет ни одного приема – нужных пролетариату вообще. «Все хорошо в свое время», все на потребу продвижки класса к коммунизму – в должном диалектическом соответствии.
Мыслится момент, когда действительная жизнь, насыщенная искусством до отказа извергнет за ненужностью искусство, и этот момент будет благословением футуристического художника, его прекрасным «ныне отпущаеши».
До тех же пор – художник есть солдат на посту социальной и социалистической революции, – в ожидании великого «разводящего» – стой!
Футуризм есть не школа, а устремление. Диалектическое производственничество есть очередная задача футуризма.
Нужно различать в искусстве реки от ручейков. Нужно никогда не терять из виду общее, приемля маленькую конструктивную частность. А главное –
Нужно помнить, что эта статейка есть только первая попытка осознать искусство дня в преломлении диалектики коммуниста, и от искреннего, дружного сотрудничества всего коммунизма будет зависеть – его полное и нужное классу работников осознание.
Н. Ф. Чужак
II. Практика
О. Брик, В. Маяковский. Наша словесная работа
Древние делили художественную литературу на поэзию и прозу.
И поэзия, и проза имели свои языковые каноны.
Поэзия – засахаренные метры (ямбы, хореи или винегрет «свободного стиха»), особый «поэтический» словарь (конь, а не лошадь, – отрок, а не мальчишка, и прочие «улыбки – зыбки», «березки – слезки») и свои «поэтические» темочки (любовь, ночь раньше, – пламени, кузнецы теперь).
Проза – особо-ходульных героев (он + она + любовник – новеллисты; интеллигент + девушка + городовой = бытовики; некто в сером + незнакомка + христос – символисты) и свой литературно-художественный стиль (1. «солнце садилось за холмом» + полюбили или убили = «за окном шелестят тополя», 2. «скажу ето я тебе, Ванятка» + «председатель сиротского суда пил горькую» = мы еще увидим небо в алмазах; 3. «как странно, Аделаида Ивановна» + ширилась жуткая тайна = в белом венчике из роз.
И поэзия и проза древних были одинаково далеки от практической речи, от жаргона улицы, от точного языка науки.
Мы развеяли старую словесную пыль, используя лишь железный лом старья.
Мы не хотим знать различья между поэзией, прозой и практическим языком.
Мы знаем единый матерьял слова и пускаем его в сегодняшную обработку.
Мы работаем над организацией звуков языка, над полифонией ритма, над упрощеньем словесных построений, над уточненьем языковой выразительности, над выделкой новых тематических приемов.
Вся эта работа для нас – не эстетическая самоцель, а лаборатория для наилучшего выраженья фактов современности.
Мы не жрецы-творцы, а мастера-исполнители социального заказа.
Печатаемая в Лефе практика не «абсолютные художественные откровенья», а лишь образцы текущей нашей работы.
Асеев. Опыт словесного лета в будущее.
Каменский. Игра словом во всей его звукальности.
Крученых. Опыт использованья жаргонной фонетики для оформленья анти-религиозной и политической тем.
Пастернак. Примененье динамического синтаксиса к революционному заданью.
Третьяков. Опыт маршевого построенья, организующий революционную стихийность.
Хлебников. Достиженье максимальной выразительности разговорным языком чистым от всякой бывшей поэтичности.
Маяковский. Опыт полифонического ритма в поэме широкого социально-бытового охвата.
Брик. Опыт лаконической прозы на сегодняшнюю тему.
Виттфогель. Опыт коммунистической агит-сценки без обычной канзертоллеровской рев-мистики.
«Уструг Разина» Хлебникова печатается по списку представленному т. Дм. Петровским.
«Не попутчица» принята ред. коллегией к печати голосами всех кроме Н. Ф. Чужака, протестовавшего против напечатанья и оставившего за собой свободу литературных действий.
Н. Асеев. Через мир – шаг
I.
Начинается это так:
Триста рук поднимают в такт.
И – в станы
Штанг
Блистанье и стук.
И стон стоит на версту!
Раз –
Вперехват удар!
Два –
Скрежещи руда!
Грузно,
Враздробь
Крой
Кровельный строй,
Рой
Грохота –
Стой!
Мастер на месте?
Так!
Ток – тысячу двести!
Размагниченный кран включить.
На Уран протянуть лучи.
А теперь –
Тишь…
Дрожь…
Искр пересверк.
– Разбег – на Казбек!
– Вверх!
