В иных мирах я тоже как-то шастал. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть I - Владимир Буев
В Версале ихнем хвалёном.
Любили тут постоянно
И утром, и вечерами
Безбожниц преокаянных.
А пуще всего – ночами.
Дождусь темноты. Спрячусь.
Я чувства к искусству питаю.
Ведро зазвенит – раскорячусь.
Уборщицу в сети поймаю.
Иоанновна Анна на Русь привела…
Михаил Гундарин
Вот и прожита жизнь в ледяных гаражах.
Второсортным портвейном попробуй согрейся!
А с копеечным Югом ты был на ножах…
Ни на что не надейся!
Но как старый резец захлебнётся резьбой
И далёко летят заостренные брызги,
Так и мир, победивший тебя, на разбой
Не решается больше, измызган
Роковым поединком, где вышел твой щит,
Как луна с финкарём из густого тумана,
И, на небе черкнув, будто лазером, «shit»,
Стал изнанкой экрана.
Где твой гаечный ключ, словно меч, словно луч,
Выбил ржавую искру
Из покрытых броней, обезвоженных туч –
Продырявил канистру.
Спи спокойно, увидев иное, боец,
В головах твоих ветошь и масло.
В «Жигулях» полумёртвых – охрипший певец,
Ожидающий часа.
Будет утро похмелья и час торжества,
Мы их вряд ли увидим.
Наше дело – ослепнув, придумать слова,
Послесловье к обиде.
Владимир Буев
Иоанновна Анна на Русь привела
Ледяные дома как тусовку с массовкой
Там и пили, и ели… Гараж без тепла,
без еды, но с вином – то издёвка.
В гаражах ледяных самогон лишь спасёт.
Не спасут каберне, Изабелла с мускатом,
«Солнце Юга» не всё за копейки идёт:
то, что дёшево, кроется матом.
Неспроста и на небе зажёгся с крестом
Яркий лозунг in hoc signo vinces,
А не cи́мъ побѣди́ши под лунным ярмом.
Не случайно друг Костя был взвинчен.
Если гаечный ключ в гараже, словно крест,
Выбил ржавую искру на небе,
То под спирта парами «Жигуль» в «Мерседес»
Превратится вот-вот (мы же слепы).
Издырявить канистру, разлить весь бензин
Вместе с маслом, поджечь и смотаться.
Но куда? Ну, конечно, туда, в магазин,
А потом горевать и метаться.
В гараже угоревшие, спите, бойцы.
Я, случайно спасённый судьбою,
Как любые секретные гимнов певцы
Солнцепёк отыщу под скалою9.
В гараже ледяном как бойцов всех собрать,
Как дотла выжечь лёд, я научен.
Вот теперь будут знать, как меня обижать.
Я теперь с торжеством неразлучен.
Карусель скрипуча?
Михаил Гундарин
Всё идет по плану. Весна – красна,
Карусель скрипуча, как древний бог.
Лишь самой себе до конца верна,
Раскрывается книга в двенадцать строк.
Вот и всё, что осталось от болтовни
Пылкой юности (думали – не унять!).
Двадцать третьего будет плюс пять в тени.
Не забудь же перечитать
Эти строки, придуманные тебе.
(А по сути, придуманные тобой.
И особо – двойной пробел,
Несмолкающий, как прибой…)
Владимир Буев
Карусель скрипуча? Есть солидол –
Он не только в вёсны осилит скрип.
Книг в двенадцать строк поиск был тяжёл,
Но стихов полно у поэтов-глыб.
По двенадцать срок у Бальмóнта есть.
Грибоедов, Пушкин, Есенин, Фет,
Маяковский, Брюсов – пусть всех не счесть,
Но на память вспомнит любой эстет.
Здесь Ахматова с Блоком прошлись по льду.
Тут Некрасов и Лермонтов жар гребли.
И Цветаева в этом длинном ряду.
И попроще поэты жгли.
Вдруг поэму «Двенадцать» имел в виду?
Человек там двенадцать, а не строк.
Я словесную снова бурю руду,
Чтобы выучить тот урок.
Эти строки, придуманные одним
(А по сути, придуманные другим)
Плагиатом не станут никаким,
Я надеюсь… но пальцы скрестим.
Пропустил остановку? Проспал?
Михаил Гундарин
Сердце качается, как вагон
Поезда «Барнаул-Кулунда».
Повторяется, как рефрен,
Продвигается, как патрон
В тоннеле грязного льда.
Здесь попутная лесостепь
Царапает стёкла до дрожи,
Здесь нарезанный чёрный хлеб
На серой газете разложен.
Крепко-крепко связан стоп-кран
Проволокой железной.
Я её размотаю сам,
Горячо, бесполезно.
Владимир Буев
Пропустил остановку? Проспал?
Разогнаться твой поезд успел?
Чья ж вина, что ты спал наповал
Или если в окно ты смотрел,
Если взор твой бежал в лесостепь
Или если ты хлеб поглощал?
Повторюсь: чья вина, коль нелеп
Сам раззява, упавший в астрал?
Чья вина, что не спрыгнул, когда
Осознал, что вагон твой в рывке?
Твоя воля была не тверда,
Коль стоп-кран не сорвался в пике.
Ничего – вот достигнешь села
(Кулунда – там маршруту конец),
Раз уж смелость твою забрала
Рукоятка простая, хитрец!
Наука молча принимает факт
Михаил Гундарин
Очередной зимы стальная ось
Легко нашла живое полотно,
Вошла в него, прошла его насквозь
И там, где вышла вон, – воспалено.
Но поболит недолго: это март,
Неприхотливый черновик всего,
Дурак-игрок в карманный биллиард,
Полезное, однако, существо:
Ему известен путь в холодный лес,
Где рваный город вроде башмака
Валяется среди семи небес.
Их видит тот, кто старше сорока.
Владимир Буев
Наука молча принимает факт,
Что семь небес в апокрифах живёт.
А то и десять – компромиссный пакт
Не заключён. В фантазиях – полёт.
Кругов ещё у ада тоже семь.
А может, девять, кто ж там вёл подсчёт!
Ну, разве Данте то ли стратегем,
А то ль мифологем провёл учёт.
Черновиков неприхотливых столь уже,
Что даже март (не только мир) готов
В них захлебнуться при демонтаже
Конструкций из осей и облаков.
Очередной зимы стальная ось
На полотне живом отоспалась,
А в марте у оси всё вкривь и вкось.
В том полотне зараза завелась?
Не старше сорока в твоих мечтах?
За пятьдесят давно – всё биллиард?
Игра на городах как башмаках
В холодный лес пристроит даже март.
Три сорта темноты познал я в жизни
Михаил Гундарин
Закроем глаза, чтобы лучше видеть
Серебристые облака,
Ползущие медленно, как в обиде,
К центру материка.
Пена космического прибоя,
Светящееся ничто,
Трансгалактического конвоя
Штопаное решето.
Или наоборот – посланья
Тем, кто всегда вдали,
Тяжёлые, кружевные зданья,
Поднявшиеся с Земли, –
Мелом струящимся расчертите
Нашу ночь на лету,
Пробросьте свои ледяные нити
Сквозь каждую темноту!
Владимир Буев
Три сорта темноты познал я в жизни:
Есть «всякая» кругом,
«Любая» тоже есть, но мною признан
Лишь сорт один хитом.
У темноты-хита свои симптомы:
Глаза зажмурив, видеть свет,
Смотреть с блаженством, как плывут фантомы,
Каких в реале нет.
Мелом расчерчен асфальт на квадраты10 –
Это послания Бога.
Но не дают их прочесть бюрократы
Под глупым предлогом.
Я в облаках, кружевных этих зданьях,
Плавать мастак.
«Каждая» – третьего сорта названье.
Третий – не брак.
Проникновение
Михаил Гундарин
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ
Посреди серьёзных дел
Что нам скажет коленвал?
«Если ты меня вертел,
То и я тебя пинал»
Обезумевший на треть,
Запиши в свою тетрадь:
«Если будете вертеть,
Нам придётся вас пинать».
Все окольные пути
Приведут в родимый край!
Вот тогда и поверти,
Вот тогда и попинай!
Владимир Буев
ПРОНИКНОВЕНИЕ
Коленвал молчит всегда.
Коль не смазан, то скрипит.
Работяга – хоть куда:
Вертит-крутит и кружит.
Посреди серьёзных дел
Не найти уже тетрадь:
То десктопом пальцы грел,
То айфон пришлось держать.
Коленвалов бойся ты,
Коль в родимый край зайдёшь:
Не кранты, но все мечты
В срамоте ты обретёшь.
Попинали бы – крутяк:
Не окольный путь – прямой!
Да сходи уже в кабак,
Всё когда-нибудь впервой…
Я гляжу в стакан
Михаил Гундарин
В РЕСТОРАНЕ
Никотин заполняет верхушки лёгких,
И они темнеют, как на картине
Художника Х. закатные горы,
Словно сопки на Сахалине.
Я там не был. Я не был нигде, но море
Настигало сердце везде и всюду.
Даже в здешнем полуночном разговоре
Я его ощущал отрицаньем чуда.
Всё равно нагонит меня, нагонит,
Всё равно обманет меня, обманет,
И не важно уже, на каком перроне,
За какою дверью, в каком стакане.
Моя мера не та, что несёт в бутылке
Гладко выбритый малый в дешёвом фраке,
Не во взгляде его, не в его улыбке.
Она там, в подступающем с моря мраке.
Владимир Буев
Я гляжу в стакан, там единственный друг мой11.
Но картинно мой рот не лает «In vino…»,
Мозг мой «…veritas» помнит – словес трёх сумме
Покоряются тонны никотина.
Если автора мысли сделать проще,
То стакан коррелирует с сигаретой.
А художник Икс или Худридóщев
В ресторан тоже ходит не для обеда.
Не во взгляде его, не в его улыбке,
И не в мимике всех официантов
Алкоголиков мера по ошибке
(Как у кроликов взор) живёт в мутантах.
Вот меж пьяными веет официантка.
Ну, так это ж совсем другое дело!
Незнакомка
