Владимир Фирсов - Солнечные колодцы
В чуть озябнувшей руке.
Дым махорочный колечком,
Снег вливается в рассвет.
Убегает от крылечка
За калитку
Дашин след.
Много дел у Даши.
Словом,
Все дела, дела, дела.
Ждут телята и коровы
Человечьего тепла.
И тепла хватает, верно…
Федор весело глядит,
Представляя,
Как по ферме
Даша бабочкой летит,
Как ее мелькают руки,
Как бока коров рябят…
Федор гасит самокрутку
И идет будить ребят.
– Время в школу собираться.
Ну, пора, пора, сынки…
На горячий хлеб ложатся
Сала стылого куски.
И, проснувшись через силу,
Восседают вдоль стены
Анатолий и Василий –
Гордость Федора. Сыны.
«Выйдут в люди постепенно», –
Федор думает порой.
Анатолий ходит в первый,
А Василий – во второй.
И глядит отец с улыбкой,
Как они рядком идут.
Батька грамотен не шибко,
Сыновья не подведут.
Путь привычный, путь веселый.
Попрощались у моста.
Восемь верст идти до школы,
Что в деревне Красота.
Не беда!
Довольна долей
Детства светлая пора.
И учительствует в школе
Анна – Федора сестра.
Неказиста Анна вроде,
А, гляди, взяла свое:
Сам директор школы ходит
В женихах у нее.
Говорят, что Анна рада,
Что не чает в нем души…
И в правленье за нарядом
Федор весело спешит.
Глава третья
Дом чем ближе,
Тем больнее,
Тем сильней душа болит.
К дому тридцать верст длиннее,
Чем дорога
На Берлин.
Тучи, словно клубы дыма,
Застилают ясный день.
И проходит Федор
Мимо,
Мимо
Бывших деревень.
Вот еще одна деревня.
Ни дверей
И ни окон.
Помертвелые деревья
Стонут звоном похорон.
Смотрит солнце исподлобья,
Тучи скорбные грустят.
Рядом печи,
Как надгробья,
Трубы
Траурно гудят.
И, прошитые морозом,
С мертвым инеем в ветвях,
На печах
Растут березы,
Как на брошенных церквях.
Будто черный снег,
Над ними
Молча кружит воронье…
Где ж твое, деревня, имя,
Имя звонкое твое?
Там, где речка протекала,
Над перильцами моста
Имя дивное сверкало,
Холостых ребят скликало
Чистым словом – красота!
Эх, бывало, ноги носят
Так, что рвешься в высоту.
– Ты куда? –
Бывало, спросят.
– Да на танцы, в Красоту…
Все равно – зима ли, осень,
Ночь в снегах или в цвету.
– Ты куда? –
Бывало, спросят.
– На свиданье, в Красоту.
Там доверчиво любили.
И, должно быть, неспроста.
В Красоте девчата были
То, что надо, – красота!
Из-за них во дни престолья
Парни глохли от вина,
Выворачивали колья –
И на стену шла
Стена.
Старики, как дым, седые,
Вспомнив молодость свою,
Тоже шли, как молодые,
В том безрадостном бою.
Ну, да это редко было!..
А обычно в Красоте
Песня девичья царила,
В песне пелось о мечте.
Ты мечта моя, мечта!
Дай мне крылья светлые,
Чтоб манила высота
Во края заветные.
Только ты не торопись,
Может, все не сбудется
И моя земная жизнь
В будущем забудется.
Пусть не вспомнят обо мне,
Стану ясным деревом
И сгорю в земном огне
На костре затерянном.
Лишь бы ты жила, мечта,
Человека радуя,
И манила высота
Над весенней радугой.
Ох ты, молодость!
Когда же,
Где же ты найдешь причал?..
Слушал Федор песню Даши
И взволнованно молчал.
Он молчал,
Храня улыбку,
Понимал, что у него
Две любви –
Она и скрипка.
Кроме нету ничего.
И на лавочке, у клуба,
В синеватой темноте
Слушать песню было любо,
Любо думать о мечте…
Вот ребята безыскусно
Просят Федора:
Мол, ты
Не играй уж очень грустно.
Федор встал из темноты:
«Ну о чем играть, о чем?
Все о жизни, все о боли…»
Вот он в пальцы взял смычок,
Как берут щепотку соли.
Вот смычок коснулся зыбко
Самой трепетной струи,
И в лесу,
Заслышав скрипку,
Заскучали соловьи.
Как играл на скрипке Федор!
Он играл и вспоминал
Трудно прожитые годы,
Боль,
Которую познал…
Вспоминал,
Как нарождался
Мир распахнутых сердец,
Как пришел домой с гражданской
В куртке кожаной отец.
Мама плакала от счастья,
И, прижав ее к груди,
Все шептал он:
– Настя, Настя…
Настя… Настенька… – твердил.
А потом совсем негромко:
– Полно, Настя, я – живой! –
И легко над головой
Поднял Федора с сестренкой.
…Горбунов Андрей
С отцом
Были старыми друзьями.
Время гнуло их свинцом,
Мяло вражьими конями.
Вместе тяжкий путь прошли,
Ставший гордостью и болью,
Степи Сальские легли
На виске седою солью.
И, пройдя тропой прямой
По бушующему свету,
Принесли они домой
Землю,
С верой в землю эту…
И, поверив до конца
В мир, который очень молод,
Федор в кожанке отца
Шел в ячейку комсомола…
Брал отец по вечерам,
Тишину села тревожа,
Скрипку в руки
И играл –
Так сыграть не всякий сможет!
И в осенней тишине
Под отцовскою рукою
Пела скрипка о весне,
Песней душу беспокоя.
…Пусть не вспомнят обо мне,
Стану ясным деревом
И сгорю в земном огне
На костре затерянном.
Лишь бы ты жила, мечта,
Человека радуя.
И не гасла высота
Над весенней радугой.
Песня до сих пор жива.
А потом…
Отца не стало.
Что поделать!
Такова
Доля многих комиссаров.
От родных лесов едали,
Где века пески скучали,
Пал солдат своей земли
В жаркой битве с басмачами.
Нет отца.
Но до конца
Надо жить на свете,
Зная,
Что в ответе ты за знамя,
Что на ордене отца!
Нет отца…
И далеко,
Далеко куда-то глядя,
Плачет мама
И щекой
Сиротинку скрипку гладит.
Что ей скажешь?
Ничего.
Как утешишь вдовью долю?
На работе, в поле, в доме,
Что ни слово – про него…
И совсем беда пришла,
Будто в мире горя мало:
Через год
Скончалась мама –
Ношу жизни не снесла…
Помертвели все цвета,
Все желания уснули,
Опустилась высота,
Плечи Федины сутуля.
…Но потом случилось так:
Снял однажды все печали
Горбунов Андрей –
Земляк
И отца однополчанин.
Он вошел в сиротский дом
И сказал:
– Решайте, дети,
Я, как вы, один на свете,
Может, жить ко мне пойдем?..
Так и вышло.
И дела
Ладно шли.
Отцом и братом
Стал Андрей Ильич ребятам.
После школы
С аттестатом
На рабфак сестра пошла.
…О весны нежданной одурь!
Душно, аж невмоготу.
Зачастил тогда-то Федор
Из Славеней –
В Красоту…
…А теперь…
Ушла деревня.
В мир, в котором нет окон
Только черные деревья
Не уходят
С похорон.
Смотрит солнце исподлобья.
Тучи скорбные грустят.
Смотрят печи,
Как надгробья,
Трубы траурно гудят.
То крича, то замирая,
Мерзлый ветер очи жжет.
Только школа – та, что с краю,
Пепелище стережет.
Вот колодец.
След недавний.
И над школою – дымок.
Здесь сосватал Федор Дарью
В тот, давно минувший срок,
И колодец тот же самый,
Что пятнадцать лет назад,
Тот же снег.
Вот только сани
С бубенцами не скользят.
А скользили,
А летели
Ясным лебедем в снегах!
Девки плакали и пели,
Жениха, мол, проглядели,
И вздыхали: ах да ах!
Но об этом лучше после…
Федор к школе повернул,
И дверей тягучий поскрип
Память прошлого спугнул.
В школе людно.
Слишком людно.
Духота – не продохнуть.
Ребятенок плачет в люльке,
А другой
Хватает грудь.
Будто в мир какой-то древний
Смотрит школьная доска.
Здесь и школа,
И деревня,
Жизнь и смертная тоска.
Все знакомы, даже страшно.
– Здравствуйте, –
И, сняв рюкзак,
Лишь спросил:
– А как там Даша?
Как в Славенях… тоже так же?
Так же там… или не так?
– Живы! –
С искренним участьем
Вся семья произнесла.
Понял Федор:
Ноша счастья
Непомерно тяжела…
Федор шел, верней – тащился
Без дороги, без тропы.
Что он мог?
Ну поделился
Долей ячневой крупы.
А душа?
Что делать с нею,
Вынуть и сказать: бери?
К дому тридцать верст
Длиннее,
Чем дорога на Берлин.
Глава четвертая
А в Славенях –
Все, как было.
Те же избы в два ряда.
Телефонные
Уныло
Провисают провода.
Голоса их на чужбине
Были Федору слышны.
Провода гудят и ныне
Так же, как и до войны.
…Директивы, директивы
(Как приказы на войне)
