Олег Хлебников - На небесном дне

Ультразвук этот выше и выше.

Вот и месяц с ухмылочкой вышел

из тумана и зырит в окно.

Ты его торопливо зашторишь

и задремлешь, баюкая то лишь,

что у нас и в ночи не темно…

Не темно! Потому что мы север

(вот и рифма – возьми её, сервер!).

И на сайте окликнут тебя

незнакомцы, любимые люди,

струны гуслей, а может быть, лютни,

возглас моря и воздух тепла.

И сейчас ты доделаешь то, что

было там невозможно и тошно

или страшно. И станешь опять

и главою большого семейства,

и добытчиком – так что уместно

к таракану тебя приравнять.

Ты не хуже его, не слабее

и прокормишь детей, не робея,

как ему удаётся всегда.

И о завтрашнем дне не придётся

думать в поте лица – все срастётся:

будет день – и тепло, и еда.

И по трубам по водопроводным

ты уйдёшь к небесам первородным

за великой подземной рекой…

Но вернёшься – и снова-здорово —

потолок вместо неба и крова

и детей твоих кормит другой.

@

Другой – это тот, кто умеет, что ты не умеешь,

что-то там мелешь, имейлишь,

а надо решать дела —

тот, кто пошёл на то, на что ты в уме лишь

решался, но испугался, дойдя до угла.

А женщине нужно лелеять себя и потомство —

ну хоть немного удобства,

чтоб не стыдиться людей.

А твой интеллект хвалёный годился ещё для знакомства,

а жизнь пережить или кран починить – хоть убей.

И всё, что ни скажешь, оказывается пустяками,

спор полупьяный с дружками,

слоями – дым…

Эту беду не развела руками,

да развела ногами перед другим.

@

Развели тебя, парень, поймали.

Теперь телевизору приходится отвечать.

Всегда презирал, а сейчас едва ли

без него получится рассвет встречать

и считать поднявшихся дураками.

А ночью ловит тебя интернет —

не сеть, паутина – твои тараканы

штурмуют её уже несколько лет

и выхода всё не найдут.

Имя Бога

теперь начинается с www

и точка. И к чату его путь-дорога

ни в мониторе, ни в голове

не помещается. Эти сети

снова притащат нам мертвеца —

будто бы и не бывало на свете

воскресшего пришлеца.

@

Вот и снова пришла осень, осень…

Что не стёрлось из памяти – сбросил.

Слать посланья кому-то? Зачем?

Всё равно отвечают другие:

имена, тебе не дорогие,

скрыты никами без проблем.

Всё словесное слишком условно.

Лучше всем разойтись полюбовно.

Лучше кубики складывать в ряд,

чтобы красные к белым – и ну их!

Лучше крестиком, крестиком нулик

не пускать на победный парад.

За окном – неспокойная темень,

тело ночи в венозной системе

сизых веток. И капает дождь —

протекают у Господа краны.

А далёкие тёплые страны

только с помощью мышки найдёшь.

С ней ты в силах поднять небоскрёбы

и таранить их заново, чтобы

разобраться, с какой стороны

ветер дул, и чтоб не было страшно

кликнуть – и Вавилонская башня

возвышается хоть бы хны,

и друг друга услышат пророки,

как один перед Словом равны.

@

Христа сменил Аллах

и правит одиноко,

прах превращает в прах

и этим славит Бога.

Все шишки на него

за то, что держит шишку:

«Неверных – большинство,

объевшихся – излишки,

бездольных – полземли,

упившихся – две трети,

и женщины пошли

бесстыднее, чем дети.

А помощь от Исы

и принца Гаутамы —

дождёшься жди…»

                        Часы

столетий столь упрямы.

Всё тикают своё,

и полумесяц только

сияет: бытиё

избыто на полстолько!

@

Ну а тебе всё равно осталось меньше, чем человечеству, —

ну, годков ещё двадцать или двадцать пять,

то есть совсем мгновенье в сравненье с вечностью.

Но собак ещё жальче – им раньше помирать.

А у тебя камина не было, но собака

лежала у кресла – грустная, с торжественным хвостом.

И ты с ней гулял на пустоши у оврага,

и видел её, бегущей вслед за Христом.

Она уступала ближней собаке кости

и не питала злости совсем ни к кому.

И если уж все мы в мире подлунном гости,

то в дом свой законный я эту собаку возьму.

В тот дом заоконный, где всё справедливо и вечно,

без этой собаки ни шагу, ведь только сейчас

ты с нею гулял и обязан не человечеству,

а ей – возвратиться и тем накормить, что припас.

@

…Вот вошёл и на облачко бросил

тень… И встретили, крикнули: «Просим!

Просим, просим!» И что там в душе,

всё, что думал и чувствовал ярко,

принесёшь им, а цену подарка

те, кто встретили, знают уже.

И сейчас ты доделаешь то, что

было там невозможно и тошно

или страшно. И значит, ни в чём

не останешься ты виноватым

пред собакой любой и собратом,

перед духом своим и отцом.

Аки посуху, будешь по свету

плыть-гулять. Иногда на планету,

пламенеющую вдалеке,

поглядишь безо всякого чувства:

побывал и вернулся. Кощунство

предъявлять обвиненья реке,

что нельзя, мол, войти в неё дважды…

И духовной не чувствуя жажды,

распростишься и с этой рекой.

Но вернёшься – и снова-здорово:

потолок вместо неба и крова

и детей твоих кормит другой.

…А в окошке – небесные кручи.

И светлы облака среди ночи.

И не вечный обещан покой.

VII. На небесном дне

Поэма съёмного жилья

В конце проулка, в гибком фонаре,

похожем шеей на плезиозавра…

И трудно утру наступить…

1

Плезиозавры фонарей

стоят по грудь в тумане жёлтом.

По дну небесному дошёл ты

до ручки не своих дверей.

И ты попал – попал сюда,

как на подлодку: только стены

вокруг и тёмные системы,

чтоб свет и пресная вода

не иссякали, и тепло

текло по трубам обнажённым…

Гудит в усилье напряжённом

запас еды – смертям назло.

И передатчик новостей

передаёт погоды сводки,

и шифр: «Nazdaq, баррель, бобслей» —

осмысливает быт подлодки.

Но есть хозяин у неё —

вот он радирует и скажет:

«Пора, мой друг!». И думай, как же

подняться, всплыть, явить ржевьё.

И лучше всё-таки живьём.

2

Но дело, конечно, не в нём,

а в том, что сегодня и завтра

то свет – промокашечный днём,

то ночью – из плезиозавра.

И дело не в том, что вокруг,

а – что впереди там, в тумане:

лежанье на съёмном диване

и старости замкнутый круг?

А может быть, вдруг да… Увянь!

Пока есть хотя бы диван.

3

Диван напоминал бегемота.

И ты, возлежавший на нём,

повторял его формы. Дремота

порой настигала и днём,

когда вдруг терялся, как ручка,

как зажигалка, смысл бытия.

Впереди светила только получка —

хотя уже не совсем твоя.

Но всё же она, как фонарь, светила

в голое это окно.

И каждое утро надо было

идти сквозь Темно, Смурно,

Зябко, Не хочется… Но оставаться —

точно – большее зло…

Как жили на съёмной квартире Ватсон

и Холмс?.. Как уютно, тепло!..

4

Кстати, читать детективы —

спасение от рутины:

сыщики столь ретивы,

преступники – креативны!

Даже если трясёшься

в маршрутке битком набитой,

как-нибудь да извернёшься,

чтобы сбежать от быта:

среди каждодневных странствий

в кутузке по имени «транспорт»

попасть в другое пространство —

не хуже любого транса,

и в погружённости крайней

в интриги свечей и каминов

опомниться на окраине,

свою остановку минув.

5

Своя остановка… Китайцы-водилы…

Никогда не имел своей квартиры —

ну, чтобы совсем своей.

Делил даже ванны, женщин, сортиры

с десятком чужих людей.

В общем, так же делил и воздух —

на вдох делил и на роздых…

А порой оставался наедине —

с собой? И то не вполне…

6

Никого не будет в доме,

кроме – тысячи чужих

нажитых вещей, в объёме

блочной хаты… Вот мужик

с фотокарточки смеётся —

а кому он сват и брат?

Вот трёхногих три уродца

табуретками стоят.

Здесь ютилась жизнь чужая

и ушла в небытие.

Гений места, угрожая,

шлёт и шлёт привет тебе.

Ты не хуже и не лучше

тех, кто жили-были здесь…

А сейчас давай почутче —

вдруг да и услышишь весть.

Говорят, придёт планета

больше нашей и её

как проглотит – значит это:

ты получишь забытьё.

Лучше нету, нет краснее

быстрой смерти на миру —

да со всеми, даже – с нею,

той, кому «Люблю, умру!»

клялся, клялся, не краснея,

прыгал, точно кенгуру.

7