Александр Введенский - Том 1. Произведения 1926-1937

Казачок

врёте, врётеваш огонь по идиотесядьте, сядьтездесь ведь казнь

Пелагея дрожащая опустилась на пупырышки и спрашивает: Кого здесь судят.

Борис Годунов. Здесь матушка не судят а казнят, т. е. печку строят.

Народ (поясу). Будь и ты великодушен. Пули-то и полетели.

Пелагея дрожащая. Не меня ли казнить будут. Вот словно люди идут. Не бубни. Душно кругом. Будний день. Вот вам барин кислых щей. Спасибошки по лбу ложкой.

Палач Миндаль. Не крути телом тварь, лучше бы ты меня гусиным жиром помазал. Что сегодня за день будний или праздник. Возле шведов нам тепло держаться и станем персики есть.

Отворили ворота да все и уехали.

Одна крестная мать в городе сидит и сапоги чистит будто дуэлянтша и рядом человек голову моет. Но тихий как старичок он её как орешек стукнет свалится и впредь не встанет. Сделай, он говорит, крестная мать мне подарок? А та ему не хочет никакого подарка делать.

Городничий, Хлестаков и Марья Антоновна с флейтой (разговаривают на уральской горке).

Марья Антоновна (поплевавши на флейту). И скажу я вам дорогой Григорий и Яковлевич Григорий, что мужчина вы белобородый и осанистый, мускулистый как эта местность, но зубами вы щёлк-щёлк, и я опрокажена. Прямо как слюна повисаю.

Городничий. Не бойтесь дорогая Фортепьянушка, ужли или нет не уж ли, а ужин, подарю я вам муфту и седьмой огонёк. Вы держите сей огонёк в придаточном положении. Там шьют вам кофту.

Хлестаков. Как смешно печёнкам. Присядем. Я чуть качаюсь.

Марья Антоновна. Си как моя флейта пищит си.

Городничий (бегает козлом ищет травки). Курчавый я, курчавый, поберегите меня детки. Я ем ловеласа.

Комендант. Довольно. С волками жить, рот не разевай.

Проходит свеча в тазу, проходит свеча в тазу, проходит свеча в тазу. Минин сидит, Пожарский сидит, Варварова поёт. Греков ползёт — все мы сидим. Кто не сидит из нас — Ненцов и Плебейкин не сидят. Вам птички людские пора бы присесть.

Полуубитый Минин. (с этажерки):

лежу однажды бездыханныйи образ вижу сонной безднывдруг вижу стрелок наслажденьеиль ярких птичек колыханьепапахи добрые девици Мономах в кулак свиститмогильный холм растёт зелёныйзелёный он растёт зелёныйбыть может круглый нет зелёныймедаль чиновника на нёми шапка у него земляох шапка у него землясороконожка не змеясороконожка это Титкуда как славно Дон катилсвою вспотевшую волнуказак куда свой тучный глазбросает пасхой на волнурыбак рыбак топи уловна вал нисходят словарилатышские францусскиелитовские ирландскиесобачии посмешищаи смотрят на детинеци щиплют рыжие усысупруга мечется ценитеметанье наше и писк росытам лебедь беленький летитдождём он поле мороситсижу однажды виден в ряди ход и щёлканье дереви брюхо неба паучкаи вещая их паузане сплю не вижу Катенькиа слышу лишь раскатыогонь да частый передоки я сижу где Катяа стелют деды скатертьты скажут филин ватерпруфя испускаю духони грибом меня морятя тайно щёки надувалони тогда не вытерпятоставят мухой на валувот Катя каковы онии вся судьба такой овинмогильной трубкою чернеятвоя рука угря чернеена пашне ночь как человек

Петров в духовном платье

И я был тут. В этом Петрове все люди в лежачем и Минин и Ненцов и другие все. Это ведь не почтовый ящик. Ура.

Минин (указав на покойного спящим перстом):

и троглодитова чтоб палицасияла б бомба и металица

Пожарский. Скольки лет жил?

Минин. Девятки лет жил.

Пожарский. Скольки лет жил?

Ответ. И сами мы словно мысли. Обрей ему бороду она стеарином пахнет. Ну вот и пишу я вам про жену, что она вас и знать позабыла и приучилась уже пищать. Она ваша жена прихожане в косичках сидит.

Бабушка. Вот какие непоседы.

Варварова. (под лампой лёжа на животе письмо пишет. Ножки-то у неё, ноги-то какие красивые):

Мейн шнеллер замочек Густав, у нас здесь родина, а у тебя там чужбина. Я очень добрая женщина, и очень хорошая, когда Гала Петер, тебе и сую в нос чернильницей. Я узел а ты просто сеял ли, сеял ли, князь Курбский от царского гнева бежал.

росчерк пера

твоя Варварова ура!

И Густав это съел сидя в ватных штанах.

Бабушка. Пойду-ка пробегусь.

Отец и говорит за столом. Мама ты бы им пошлый час сварила, калачиком на ковре бо бобо и готово. А я погляжу-ка в окно. Ведь я стервятник. Нет с длинным носом человек. Не человек а человек но впрочем помолюсь, помолюсь — в яблочко прекращусь.

И стал отец не стервец, а стал он яблоком. Нищий его зовёт яблоко, Коля его зовёт яблоко. Семья моя вся так теперь меня зовёт. Мама ты не мама а жена и задирай четверги, на что мне твои подковки.

Жена мама (в оправдание). Вот ведь и я ушла из дому. Где ты мой платочек?

Папа. Никуда ты из дому не ушла. Раз ты со мной сидишь, и в твоих ушах кремлёвские огоньки видны.

Мама. В лесу меня крокодил съел.

Минин. Мокрым перстом, не всё ли что тут?

Ненцов. Нет и ещё что-то я хотел сказать.

Мама. Уж правда меня в лесу крокодил съел? И ныне мы не живы. Поперёк поперёк тебе — иду. Вот будешь ли драться.

Отец. Я купаюсь я купаюсь извини меня извини меня я ослепший корешок я ослепший корешок, и я в котле и я в котле, я купаюсь я купаюсь извини меня.

Варварова. Ах все как струпья — пустите я прошибусь.

Пожарский (бабушке). Где же мой кисет.

Израильский народ. Твой кисет глядит на свет.

Все их собеседники. Чуть что и летит крепостная чайка.

Пловец кием пошёл на дно. Там парголовским ослом и улёгся. Думал да думал и спал. Ужасно устал. Букашкой порхает или семечком лежит или Попов ему и говорит. Греков пристань и отстань. Попова не было совсем. Греков вместо того тогда говорит, что за девишник и здесь ягодный раёк. А Варварова качаясь на качелях муноблием уже все творцы.

Маша. Давайте будем стаканами.

Дуня. Нет я желаю помидоры есть.

Θеня. У бобра живот покатый.

Коля. А ты его почти видела.

Мария Петровна. И вы отстаньте бесстыдный и безобидный.

Сергей. Давайте, давайте.

Никого же никому и останьтесь.

Пожарский (входя). А где здесь Москва?

Ненцов. Ну нет не без приятности однако о Финик Пыжик не у вас ли рыжик.

Отец. Отстань отстань Ненцов не без тебя мы все сидели. Густав ты бы опочил в ватных штанишках.

Густав. Да я может быть и опочил бы в ватных штанишках.

Рабиндранат Тагор

невольно к сим брегам я возвращаюсьс Ромен Ролланом говорю и бритым шляюськишкой я полдень свой кончалкто ты брадата каланча?

Каланча

я царь Эдипв носу полиплежи под бумажным одеяломи гляжу на тебя без одеяла

Рабиндранат уходит исполнившись каши. Мы посидели на песке и видим свисли у печей глаза. Видим покойник лежит такой бородатый, что видно всё время борода растёт и нега вокруг. Брат как стихи медведь и порох. До свиданья, до свиданья мы уехали. Там в раю увидимся.

Пожарский (со шкафа):

лежу двояким на столеи жилы как бы фонарное желеи не дуетдуша топорщится челомвздохнув он скажет мелочьглаза ржавеют белки вот бедаи начинаются обедыгде храпят под логотьтрубкой подложивши коготьвообразим числа и фигуры снаон воскресенье нёси ноги чувствуют слабыподушка просит унесла бгорят покойным мёдом лбына них душа как тень леглакто смолкнул зубы растворивкто спит кругом большая гладьвременно и свечка родиласьи тихая пчелой светаетодин с усмешкой видит Ригуи дыню плод женскийовечье спит он сам движеньебукашек тоже любит всяккак ножниц пушечных игруво сне глазами не косятвот видит он щекоткудругой молчанием погашенхолмом лежит как смерть бесстрашныйсопя в далёкий кулачёкнад ним порхает уж червячокего глаза простой пустякон мяса бронзовый костяктак летний человек был поглощёнон бабой раньше тут порхалтеперь на вертеле скакнули как зловещий геморройлягушки мутные клянуттак погорельцы проходилии сёла волжские гордилисьвот это Божеский шпинатисполосована спинавсе собирались постонатьно снова лягут под мозгивот вновь проснулся их кочанв хомут и жемчуг облечёни полк смиренный озираетон на утёсе полковомпод ним кусты стоит Саратовв своём обманчивом полкуотец! мундштук! кричат Тарасудворяне в мраке столбовомв молчаньи гонит пашни сразуи тихий купол оболгалСмятенно всё Козлы мужицкии слёзы знатного и свицкого

конец