Сергей Есенин - Том 4. Стихотворения, не вошедшие в Собрание сочинений
‹1916›
"Синее небо, цветная дуга…"
Синее небо, цветная дуга*,Тихо степные бегут берега,Тянется дым, у малиновых селСвадьба ворон облегла частокол.
Снова я вижу знакомый обрывС красною глиной и сучьями ив,Грезит над озером рыжий овес,Пахнет ромашкой и медом от ос.
Край мой! Любимая Русь и Мордва!Притчею мглы ты, как прежде, жива.Нежно под трепетом ангельских крылЗвонят кресты безымянных могил.
Многих ты, родина, ликом своимЖгла и томила по шахтам сырым.Много мечтает их, сильных и злых,Выкусить ягоды персей твоих.
Только я верю: не выжить тому,Кто разлюбил твой острог и тюрьму…Вечная правда и гомон лесовРадуют душу под звон кандалов.
‹1916›
"Пушистый звон и руга…"
Пушистый звон и руга*,И камень под крестом.Стегает злая вьюгаРасщелканным кнутом.
Шаманит лес-кудесникПро черную судьбу.Лежишь ты, мой ровесник,В нетесаном гробу.
Пусть снова финский ножикКровавит свой клинок,Тебя не потревожитНи пеший, ни ездок.
И только с перелесицСквозь облачный тулупСлезу обронит месяцНа мой завьялый* труп.
‹1916–1917›
"Снег, словно мед ноздреватый…"
Снег, словно мед ноздреватый*,Лег под прямой частокол.Лижет теленок горбатыйВечера красный подол.
Тихо. От хлебного духаСнится кому-то апрель.Кашляет бабка-старуха,Грудью склонясь на кудель.
Рыжеволосый внучонокЩупает в книжке листы.Стан его гибок и тонок,Руки белей бересты.
Выпала бабке удача,Только одно невдомек:Плохо решает задачиВыпитый ветром умок.
С глазу ль, с немилого ль взораЧасто она под удойПоит его с наговоромПреполовенской водой*.
И за глухие поклоныС лика упавших сединПишет им числа с иконыБожий слуга — Дамаскин*.
‹1917›
"К теплому свету, на отчий порог…"
К теплому свету, на отчий порог*,Тянет меня твой задумчивый вздох.
Ждут на крылечке там бабка и дедРезвого внука подсолнечных лет.
Строен и бел, как березка, их внук,С медом волосьев и бархатом рук.
Только, о друг, по глазам голубым —Жизнь его в мире пригрезилась им.
Шлет им лучистую радость во мглуСветлая дева в иконном углу.
С тихой улыбкой на тонких губахДержит их внука она на руках.
‹1917›
"Есть светлая радость под сенью кустов…"
Есть светлая радость под сенью кустов*Поплакать о прошлом родных береговИ, первую проседь лаская на лбу,С приятною болью пенять на судьбу.Ни друга, ни думы о бабьих губахНе зреет в ее тихомудрых словах,Но есть в ней, как вера, живая мечтаК незримому свету приблизить уста.Мы любим в ней вечер, над речкой овес,—И отроков резвых с медынью волос.Стряхая с бровей своих призрачный дым,Нам сладко о тайнах рассказывать им.Есть нежная кротость, присев на порог,Молиться закату и лику дорог.В обсыпанных рощах, на сжатых поляхГрустит наша дума об отрочьих днях.За отчею сказкой, за звоном стропилНесет ее шорох неведомых крыл…Но крепко в равнинах ковыльных луговПокоится правда родительских снов.
‹1917›
"Не от холода рябинушка дрожит…"
Не от холода рябинушка дрожит*,Не от ветра море синее кипит.
Напоили землю радостью снега,Снятся деду иорданские брега.
Видит в долах он озера да кусты,Чрез озера перекинуты мосты.
Как по мостику, кудряв и желторус,Бродит отрок, сын Иосифа, Исус.
От восхода до заката в хмаре водКличет утиц он и рыбешек зовет:
«Вы сходитесь ко мне, твари, за корму,Научите меня разуму-уму».
Как по бережку, меж вымоин и гор,Тихо льется их беседа-разговор.
Мелка рыбешка, сплеснувшись на песок,Подает ли свой подводный голосок:
«Уж ты, чадо, мило дитятко, Христос,Мы пришли к тебе с поклоном на допрос.
Ты иди учись в пустынях да лесах;Наша тайна отразилась в небесах».
‹1917›
"Заря над полем — как красный тын…"
Заря над полем — как красный тын*.Плывет на тучке превечный сын.
Вот вышла бабка кормить цыплят.Горит на небе святой оклад.
— Здорово, внучек! — Здорово, свет!
— Зайди в избушку. — А дома ль дед?
— Он чинит невод ловить ершей.— А много ль деду от роду дней?
— Уж скоро девять десятков зим.—И вспорхнул внучек, как белый дым.
С душою деда поплыл в туман,Где зреет полдень незримых стран.
‹1917›
"Небо ли такое белое…"
Небо ли такое белое*Или солью выцвела вода?Ты поешь, и песня оголтелаяБреговые вяжет повода.
Синим жерновом развеяны и смолотыВодяные зерна на муку.Голубой простор и золотоОпоясали твою тоску.
Не встревожен ласкою угрюмоюЗагорелый взмах твоей руки.Все равно — Архангельском иль Умбою*Проплывать тебе на Соловки.
Все равно под стоптанною палубойВидишь ты погорбившийся скит.Подпевает тебе жалобаОб изгибах тамошних ракит.
Так и хочется под песню свеситьсяНад водою, спихивая день…Но спокойно светит вместо месяцаОтразившийся на облаке тюлень.
1917
О родина!*
О родина, о новыйС златою крышей кров,Труби, мычи коровой,Реви телком громов.
Брожу по синим селам,Такая благодать.Отчаянный, веселый,Но весь в тебя я, мать.
В училище разгулаКрепил я плоть и ум.С березового гулаРастет твой вешний шум.
Люблю твои пороки,И пьянство, и разбой,И утром на востокеТерять себя звездой.
И всю тебя, как знаю,Хочу измять и взять,И горько проклинаюЗа то, что ты мне мать.
‹1917›
"Свищет ветер под крутым забором…"
Свищет ветер под крутым забором*, Прячется в траву.Знаю я, что пьяницей и вором Век свой доживу.Тонет день за красными холмами, Кличет на межу.Не один я в этом свете шляюсь, Не один брожу.Размахнулось поле русских пашен, То трава, то снег.Все равно, литвин я иль чувашин, Крест мой как у всех.Верю я, как ликам чудотворным, В мой потайный часОн придет бродягой подзаборным, Нерушимый Спас.Но, быть может, в синих клочьях дыма Тайноводных рекЯ пройду его с улыбкой пьяной мимо, Не узнав навек.
Не блеснет слеза в моих ресницах, Не вспугнет мечту.Только радость синей голубицей Канет в темноту.И опять, как раньше, с дикой злостью Запоет тоска…Пусть хоть ветер на моем погосте Пляшет трепака.
‹1917›
