Георгий Янс - Великолепная десятка. Выпуск 2: Сборник современной прозы и поэзии
Палец Моте пришили. Под конец восьмого класса его всё-таки выперли из школы, а ещё через семь с половиной лет Мотанкина зарезали в пересыльной тюрьме под Владимиром.
Снег начал валить прямо с утра. Станислав Крыжановский пребывал в прекрасном настроении, он возвращался из «Плазы“ где ему удалось наконец уломать Ван-Холлена и подписать контракт. Развалясь на заднем сиденье «линкольна“ он дымил сигарой и глядел, как за окном мельтешат мохнатые снежинки. Прямо на глазах островерхая громадина небоскрёба Крайслера, сначала потускнела, став плоской, как декорация, а после почти исчезла. Розоватый силуэт башни со шпилем напомнил Станиславу высотку на Котельнической, где он вырос. Крыжановскому стукнуло сорок пять, к этому времени он уже не сомневался, что Господь приберёг для него специальный план и наделил невероятной интуицией. Именно чутьё подсказало Станиславу немедленно вернуться из Бельгии в Москву: он безошибочно уловил ветер перемен и из начинающего дипломата удачно трансформировался в олигарха средней руки. Именно интуиция помогла принять решение за два года до конца века перевести все деньги в Америку и выхлопотать вид на жительство. Тогда над ним подшучивали и называли перестраховщиком. Обосновался он в Вестчестере, купив почти настоящую усадьбу с колоннами и тенистым прудом. Зачем-то завёл лошадей с конюхом, хотя верхом ездить остерегался. Зато вполне сносно научился играть в гольф. Занимался он, по его словам, торговлей со странами бывшего Союза, говоря о своём бизнесе, он делал руками неопределённые жесты, словно оглаживал что-то круглое, вроде надувного пляжного мяча. Адрес его офиса – Нью-Йорк, Бродвей, Эмпайер Стейт Билдинг, производил на соотечественников чарующее действие. На самом деле это была тесная контора из двух комнат без окон, в которой Станислав не появлялся, устраивая деловые встречи в «Распутине“ или «Самоваре“ у Барышникова. Наиболее достойных клиентов выгуливал в Лас-Вегасе, арендуя самолёт и пентхаус в «Белладжио“ Фамилию Крыжановский здесь выговорить никто не мог: местным дельцам он представлялся как Кей-Джи, на его визитке вместо имени были выбиты золотом всего две буквы «K J“ Его революционной бабке подобная вивисекция славной фамилии явно бы не понравилась, но Зоя Станиславовна уже семнадцать лет как перебралась в Новодевичий колумбарий и из-за подобных пустяков не расстраивалась.
Уже выросли сугробы, провода превратились в ватные шнуры, деревья побелели и обрели строгую величавость. Застряли на Сорок Второй. Сидеть в пробке было глупо, настроение начало портиться. Станислав стукнул перстнем в перегородку (такой перстень он подметил у английского лорда, с которым играл в гольф в Майами, Крыжановский тоже носил его на мизинце, а на чёрном камне выгравировал золотом свой вензель – KJ). Шофёр опустил стекло.
– Аммар, что там по радио?
– Мидтаун стоит, затор до Сто Десятой.
– А по набережной, в смысле, по Ривер-Сайд?
– Те же дела, сэр.
Станислав хмыкнул, поёрзал.
– Ладно, я пешком… Проветрюсь. Завтра, как обычно.
– Окей, сэр. Не простудитесь.
– И ты не кашляй. Бывай!
Хлопнув дверью, Станислав, ловко лавируя между машин, добрался до тротуара. Улица и площадь были забиты, уже никто не сигналил, снег неумолимо падал и падал, шапки росли, автомобили теряли форму и цвет, превращаясь в сугробы. Стало тихо и площадь со статуей грустного Колумба в центре напоминала заснеженное кладбище. Станислав свернул в Центральный парк. Туфлям, купленным во Флоренции, очевидно, пришёл конец, Станислав засмеялся, махнул рукой и смело зашагал по целине, оступаясь и проваливаясь. Выпросив за доллар у конопатого пацана с лицом двоечника, картонку, он, в стае визжащих детей, скатился с ледяной горы. Кто-то вполне ощутимо засадил ему по рёбрам, но Крыжановский, хохоча до слёз, съехал ещё и ещё раз. Собачники вывели своих питомцев, те, ошалев от снегопада, носились и гавкали, валялись в снегу, визжа от счастья и суча задними ногами. Станислав собак недолюбливал и относился к ним с недоверием и брезгливостью. Слюнявые морды, после которых надо мыть руки, прыжки, вонючая шерсть – что в этом хорошего? Крыжановский подозревал, что собаки догадываются о его чувствах и платят той же монетой. На главной аллее к нему подлетел коренастый крепыш-ротвейлер и ни с того, ни с сего облаял его. Станислав отпрыгнул и крикнул хозяйке – краснолицей толстухе:
– На поводке надо! Я сейчас в полицию позвоню, и вас, и вашего фашистского кобеля арестуют! И усыпят!
Тётка испугалась, взмолилась, тут же пристёгивая карабин к ошейнику и шлёпая концом поводка по лоснящемуся крупу пса.
Станислав ещё немного покуражился, даже угрожающе вынул мобильник, а после, заскучав, повернулся и, насвистывая, пошёл к западному выходу. Снег начал редеть и сразу посветлело. В этой части парка росли старые липы, со стволом в два обхвата и такие высоченные, что даже не верилось, что липы могут вымахать до такой высоты. Девчушка лет тринадцати, худая и голенастая, в мохнатой русской шапке с ушами, завязанными на подбородке, неуклюже замахивалась, пыталась попасть снежком в ствол липы. За ней внимательно наблюдал доберман, провожая очередной неточный бросок поворотом узкой шучьей головы. Он послушно скучал, сидя у ног хозяйки. Станислав, проходя мимо, быстро слепил снежок и точно всадил его прямо в середину ствола. Девчонка и пёс одновременно повернули головы. Станислав засмеялся:
– Учитесь, пока я жив!
Девчонка захлопала в ладоши и крикнула:
– А ещё?
Станислав подошёл. У девчонки были румяные щёки, сопливый нос и большие, тёмные глаза.
«А может я зря тогда на Куте не женился?“ – неожиданно подумал Крыжановский, – «Теперь вроде и бабы – высший сорт, а желания ноль… Видать, момент упустил. Да, всё хорошо в своё время».
Он слепил снежок. Девчонка внимательно наблюдала за его руками, словно пыталась запомнить все нюансы. Доберман тоже не сводил с него пристальных глаз. Он привстал, натянул поводок и негромко заворчал. Хозяйка цыкнула и пёс, насупясь, замолчал, продолжая исподлобья следить за Станиславом.
Тот, чуть рисуясь, прицелился, после картинно замахнулся и влепил снежок рядом с первым.
– Су-упер! – восторженно протянула девчонка.
– Тут главное уверенность, – тоном доброго ментора заявил Станислав. – Представь, что ты уже попала в цель. Ещё до того, как метнула снежок.
– Это как?
– Ну вот, смотри, – Станислав зачерпнул пригоршню снега. – Ты ещё когда лепишь…
Доберман заворчал и вдруг звонко гавкнул. Станислав вздрогнул, девчонка по-взрослому прикрикнула на пса:
– Тубо, Ади! Тубо!
Станислав, косясь на собаку, продолжил:
– И вот, когда снаряд уже готов… – он сделал шаг, одновременно плавно разворачивая корпус и медленно занося руку назад, – Мы концентрируем всю нашу волю на…
В этот момент собака одним прыжком сбила Станислава с ног, тот упал навзничь, забарахтался, пытаясь оттолкнуть зубастую морду от себя. Пёс рычал, рвал в клочья шарф, подбираясь к горлу. Девчонка сперва опешила, потом стала бегать вокруг, пытаясь поймать конец поводка:
– Фу! Адольф, фу! – истерично кричала она, видя, как на снегу появляются яркие брызги. – Фу!
Полиция приехала быстро, минут через пять, чёрный сержант без лишних слов ухватил добермана за ошейник и тут же у липы пристрелил. Крыжановского, с грехом пополам через заносы, по тротуарам и сугробам доставили в ближайщий госпиталь на Амстердам-Авеню. Он потерял много крови, ему наложили семь швов на шею и грудь, удалось спасти кисть и пришить большой палец. Мизинец же с перстнем найти так и не смогли: то ли его сожрала чёртова псина, то ли в суете нечаянно затоптали в снег. Кстати, по данным статистов, тот снегопад в Нью-Йорке оказался рекордным за последние сто лет.Джон Маверик. Можно я вырасту деревом?
Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе
Можно я вырасту деревом?
Перед визитом к советнику я полночи проплакала, а под утро мне приснился наш маленький, золотобровый и хрупкий, словно фарфоровый пастушок. Он смешно топал в голубых пинетках вокруг стола и звал меня мамой. Мне было жутко и радостно, и даже уши закладывало, как при подъеме в гору, а проснулась – в горле ком. Хотела рассказать Джефу, но передумала. Все равно не поймет.
Зато советнику все живописала в красках: и мое фиаско в центре репродукции, и маленького, который каждую ночь снится, и очередь на усыновление, которого пока дождешься – поседеешь. Советник равнодушно кивал и в тетрадку все записывал, а потом взглянул на меня поверх очков, совсем как Джеф, когда сердится, и спросил:– Фрау Хоффман, а не желаете ли завести «собачку»? По-моему, неплохая альтернатива…
– Что? – опешила я. – «Собачку»? Я ребенка хочу, сына или дочку, настоящего ребенка, человеческого. А вы мне кого предлагаете? Что за тварь такую?
– Ну, – советник поднял палец, как указку, сразу сделавшись похожим на школьного учителя, который вот-вот изречет что-то разумное и вечное, – собственно, «собачки» – не люди. Но они очень восприимчивы, я бы сказал, это самые восприимчивые существа на планете. Из одной и той же особи можно воспитать кого угодно: ласкового домашнего зверька, ну, хомячка, к примеру, или попугайчика, сторожевого пса, цирковую лошадь или человека. Понимаю, странно звучит, но попробуйте – сами убедитесь. Они все схватывают на лету.
