Дмитрий Мережковский - Стихотворения 1883-1887

Все дальше во мрак я бегу за мечтой;

   Откуда-то сыростью веет…

Зачем колыхнулась земля под ногой,

   И в жилах вся кровь леденеет?

Болото!.. Так вот, что готовил мне рок:

   Блуждая во мраке ненастья,

Я принял болотный лесной огонек

   За пламень надежды и счастья!

И тина влечет мое тело ко дну,

   Она задушить меня хочет.

Я в смрадном болоте все глубже тону,

   И громко русалка хохочет…

1886

«Не думала ли ты, что, бледный и безмолвный…»

Не думала ли ты, что, бледный и безмолвный,

Я вновь к тебе приду, как нищий, умолять,

Тобой отвергнутый, тобою вечно полный,

Чтоб ты позволила у ног твоих рыдать?

Напрасная мечта! Слыхала ль ты порою,

Что в милой праздности не все, как ты, живут,

Что где-то есть борьба и мысль, и честный труд

И что пред ними ты — ничто с твоей красою?

Смотри, — меня зовет огромный светлый мир:

   Есть у меня бессмертная природа

   И молодость, и гордая свобода,

   И Рафаэль, и Данте, и Шекспир!

И думать ты могла, что я томиться буду

Или у ног твоих беспомощно рыдать?

Нет, стыдно пред тобой мне слезы расточать, —

Забудь меня скорей, как я тебя забуду!

О, неразумное, прелестное дитя,

Ты гнева моего, поверь, не заслужила, —

Но если б ты могла понять, какая сила

Была у ног твоих, когда со мной, шутя,

Играла ты в любовь и все потом разбила, —

Тогда лицо твое зарделось бы стыдом,

И над поруганной любовью, над мечтами,

Что ты разрушила своими же руками,

   Не я, а ты в отчаянье немом

Рыдала бы теперь горючими слезами!

1886

«Давно ль желанный мир я звал к себе, тоскуя…»

Давно ль желанный мир я звал к себе, тоскуя,

Любил и проклинал любви святую власть,

Давно ли из цепей я рвался, негодуя, —

И цепи порвались, и миновала страсть.

Любовь — побеждена, — но сердце недовольно.

О чем оно грустит, чего ему так жаль?

Ужели с муками душе расстаться больно,

Ужель так дороги ей слезы и печаль?

Свобода без любви — угрюмая темница:

Отдам я все, — и жизнь, и радость, и покой,

Но только б вновь любить с безумною тоской,

Страдать, как я страдал, и плакать, и томиться!

1886

«Ищи во мне не радости мгновенной…»

Ищи во мне не радости мгновенной.

Люби меня не для себя одной;

Как Беатриче образ вдохновенный,

Ты к небесам мне светлый путь открой.

Склонясь ко мне с пленительной заботой,

Ты повторяй: «Будь добрым для меня,

Иди в борьбу, и мысли, и работай,

Вперед, за мной, — я поведу тебя!»

И каждой ласке, каждому упреку

Заставь меня ты радостно внимать;

Как женщина, ревнуй меня к пороку

И береги, как любящая мать.

1886

АРИВАНЗА

Милый друг, я тебе рассказать не могу,

Что за пламень сжигает мне грудь:

Запеклись мои губы, дышать тяжело,

Посмотрю ль я на солнце — мне больно:

Мое солнце, мой свет, моя жизнь

Для меня никогда не блеснут.

Я дрожу, я слабею, увы, —

Как мы жалки — бессильные девы!

Я себе говорила: мой путь лучезарен,

Он усеян гирляндами лотосов белых, —

Но под лотосом белым — о горе! — таилось

Ядовитое жало змеи,

И была та змея — роковая любовь!

Не лучи ли далекой луны,

Что бесстрастно-холодным сияньем

Так чаруют, так нежат,

Не они ль эту страсть

В моем сердце зажгли?

Мне сегодня вечерней прохлады

Ветерок не принес:

Отягчен ароматом цветов,

Как огонь, он обжег мне лицо…

Ты, один только ты, мой владыка,

Покорил мою волю, наполнил мне душу,

Победил, обессилил меня!

Что мне делать?.. Едва на ногах я стою…

Вся дрожу, помутилось в очах…

И мне страшно, мне тяжко, как будто пред смертью!..

1886

ПОЭМЫ И ЛЕГЕНДЫ

ПРОТОПОП АВВАКУМ

Свят Христос был тих и кроток <…>

………………………………………………………….

Горе вам, Никониане! Вы глумитесь над Христом, —

Утверждаете вы церковь пыткой, плахой да кнутом!

………………………………………………………….

Горе вам: полна слезами и стенаньями полна

Опозоренная вами наша бедная страна.

Но Господь за угнетенных в гневе праведном восстал,

И прольется над землею Божьей ярости фиал.

Нашу светлую Россию отдал дьяволу Господь:

Пусть же выкупят отчизну наши кости, кровь и плоть.

Знайте нас, Никониане! Мир погибший мы спасем;

Мы столетние вериги на плечах своих несем.

За Христа — в огонь и пытку!.. Братья, надо пострадать

За отчизну дорогую, за поруганную мать!

Укрепи меня, о, Боже, на великую борьбу,

И пошли мне мощь Самсона, недостойному рабу…

Как в пустыне вопиющий, я на торжищах взывал

И в палатах, и в лачугах сильных мира обличал.

Помню, помню дни гоненья: вот в цепях меня ведут

К нечестивому синклиту, как разбойника, на суд.

Сорок мудрых иереев издевались надо мной.

И разжегся дух мой гневом — поднял крест я над главой

И в лицо злодеям плюнул, и, как зайцы по кустам,

Всё антихристово войско разбежалось по углам.

«Будьте прокляты! — я крикнул, — вам позор из рода в род:

Задушили правду Божью, погубили вы народ!»

Но стрельцов они позвали, ополчились на меня.

Речи полны дикой брани, очи — лютого огня.

И как волки обступили, кулаками мне грозят:

«Еретик нас обесчестил, на костер его!» — кричат.

То не бесы мчатся с криком чрез болото и пустырь, —

Чернецы везут расстригу Аввакума в монастырь.

Привезли меня в Андроньев, — тут и бросили в тюрьму,

Как скотину, без соломы — прямо в холод, смрад и тьму.

Там, глубоко под землею, в этой сумрачной норе,

Думал с завистью я, грешный, о собачьей конуре.

Я три дня лежал без пищи, — наступал четвертый день…

Был то сон, или виденье, — я не ведаю… Сквозь тень —

Вижу, двери отворились, и волною хлынул свет,

Кто-то чудный мне явился, в ризы белые одет.

Он принес коврижку хлеба, он мне дал немного щец:

«На, Петрович, ешь, родимый!» — и любовно, как отец,

Смотрит в очи, тихо пальцы он кладет мне на чело,

И руки прикосновенье братски-нежно и тепло.

И счастливый, и дрожащий, я припал к его ногам,

И края святой одежды прижимал к моим устам.

И шептал я, как безумный: «Дай мне муки претерпеть,

Свет-Христос, родной, желанный, — за Тебя бы умереть!..»

Это было на Устюге: раз — я помню — ввечеру

Старца божьего Кирилла привели мне в конуру.

С ним в тюрьме я прожил месяц; был он праведник душой,

Но безумным притворялся, полон ревности святой.

Всё-то пляшет и смеется, всё вполголоса поет,

И, качаясь, вместо бубнов, кандалами мерно бьет;

День юродствует, а ночью на молитве он стоит,

И горячими слезами цепи мученик кропит.

Я любил его; он тяжким был недугом одержим.

Бедный друг! Как за ребенком, я ухаживал за ним.

Он страдать умел так кротко: весь в жару изнемогал,

Но с пылающего тела власяницы не снимал.

Я печальный голос брата до сих пор забыть не мог:

«Дай мне пить!» — бывало скажет; взор — так нежен и глубок.

На руках моих он умер; безмятежно и светло,

Как у спящего младенца, было мертвое чело.

И покойника, прощаясь, я в уста поцеловал:

Спи, Кириллушка, сердечный, спи, — ты много пострадал.

Над твоей могилой тихой херувимы сторожат;

Спи же, друг, легко и сладко, отдохни, усталый брат!

В конуре моей подземной я покинут был опять

Целым миром. Даже время перестал я различать.

Поглупел совсем от горя: день и ночь в углу сидишь,

Да замерзшими ногами в землю до крови стучишь.

Если ж солнце в щель заглянет и блеснет на кирпиче,

И закружатся пылинки в золотом его луче, —

Я смотрел, как паутина сеткой радужной горит,

И паук летунью-мошку терпеливо сторожит.