Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник)
Старое, точное слово: отрезало. Было – и нет. Даже две недели ДО сорокалетия я жил совершенно свободный: ничем таким не интересовался.
Лишь иногда вспоминал, что НИЧЕГО не мог вспомнить в самолете…
И не мог соединить это со своим неизменным, всегдашним ЗНАНИЕМ, что высшая сила, она есть в этом мире.
И ЧТО мы за люди такие? Мы, «поколение» или что там. Может, ОТ ЭТОГО «все»?..
– А как же дама? – спросили сразу две женщины: естественно, включая кокетку.
– Дама? Ну, как. Надо сказать, это тоже интересно… Не бойтесь: лишь два слова… Когда мы встретились где-то, она посмотрела на меня прямо, пронзительно: простите за словечко… Резко отвернулась; поговорили о чем-то незначащем.
Разошлись.
Красиво было бы сказать, что больше мы не встречались; но мы встречались, конечно.
«Общие круги», то и се.
Ну, здрасте, здрасте, ты как, а ты как.
А чего еще.
А чего еще.
Максим Замшев
* * *Юноша твердит чужое имя,
И старик легко впадает в транс.
Осень всех нас делает другими,
Осень – это наш последний шанс.
Там, где небо потеряло твердость,
Позади мерцающих огней
Держит жизнь в руках пустые ведра,
Верь в приметы – не встречайся с ней.
Верь в приметы. Все длиннее тени,
Что легко ложатся возле глаз,
Ждешь напрасно белые метели,
Эта осень длится после нас.
Счастье потерялось в длинной фразе,
В подворотнях спряталась тоска,
Юноша застыл в немом экстазе,
Быстро превращаясь в старика.
Там, где небу не хватает света,
Все, о чем я Бога не просил…
Осень – наша первая примета,
Но в нее поверить нету сил.
* * *В синие простыни ночь завернулась,
И, как лунатик, по крышам, легка,
В самую раннюю юность вернулась,
Чтоб на рассвете хлебнуть молока.
Кто поманил ее в дальние дали?
Кто затянул этот сладкий мотив?
Первое правило терпкой печали:
Не обернешься – останешься жив.
Не притворяйся, не корчи героя,
Ангелы в небе играют в лото,
Правило крепко запомни второе:
Смерть молока не заметит никто.
Первой любви обретайте цветенье,
И растирайте меж пальцев пыльцу.
Ночь превратилась в большое растенье,
Это растенье ей выйдет к лицу.
Падшие ангелы – новые дети,
Чей легкокрылый сомнителен труд,
Синюю простынь найдут на рассвете,
Передерутся и в клочья порвут.
Что ожидает нас в области райской?
Пылью столетий Аид занесен.
Правило третье узнать не старайся,
Пей молоко и забудь обо всем.
* * *Москва подбирается к сердцу,
Не зная, что время ушло,
Ты держишь стеклянную дверцу,
А ветер терзает стекло.
И я в этом ветре как профиль
Той жизни, которой не жить.
Послушай, старик Мефистофель,
Не хочешь ли крылья сложить?
Не хочешь ли в шашки со мною
Сыграть посредине пути,
Я счастье ищу продувное,
Но ветер всегда впереди.
Москва с Воробьевых спустилась,
И влезла на башни Кремля,
Еще ты со мной не простилась,
Но сжалась от боли земля.
И в дамки продвинулась шашка,
И траурно взвизгнула медь,
И небо как теплую шапку
На голову впору надеть.
Забудь Мефистофеля козни,
Пусть крылья пылятся в углу,
Ведь теплые губы так поздно,
Так сильно прижались к стеклу.
* * *Вся жизнь моя перед тобой подробно
На звездной карте в предпоследний час,
И как бы небо ни было огромно,
Моя любовь огромней в сотни раз.
Не принимай моих импровизаций,
Ты не растопишь в волчьем горле ком,
Такой большой любви откуда взяться
В года припорошенные снежком?
Она из тех шагов, что слышал ночью
На ранней, на мальчишеской заре,
Она из тех стихов, что рвутся в клочья
И сыпятся на радость детворе.
Она влетает в форточку, и если
Ты хочешь знать, как пересилить страх,
Свернись в клубок в огромном старом кресле
И звездный атлас подержи в руках.
Ты из него узнаешь, как немного
Осталось счастья в звездной пелене.
Меня, как волка, снова кормят ноги,
И птицы носят память обо мне.
* * *Дожди минутой измеряю слепо,
Но эти капли времени сильней,
Любовь, как жизнь в гостинице, нелепа,
Темна, беззвучна, как театр теней.
Она дрожит, она летит все выше,
И я за ней угнаться не могу,
Я буду жить на городской афише,
Глотая листьев желтую пургу,
Я буду жить под старыми мостами,
Взахлеб дождливый втягивая ритм,
Любовь, неприхотливая, простая
Когда-то всех нас отблагодарит.
А в воздухе висят останки лезвий,
Большой цветок томится на окне,
Любовь, как соль морская, бесполезна,
Бессмысленна, как жалость на войне.
Она дитя. И ножками по крыше
Сучит у сновиденья на краю.
О как бы мне хотелось жить, не слыша,
Как бесполезно дождь идет в раю.
* * *Пока есть время, думай о России,
Пиши о ней, рифмуй ее, молись,
Пока она не сгинула в трясине,
Пока ее не покорила высь.
Пока есть время, думай о любимой,
Что возвратилась из грядущих лет,
Но тень ее еще неуловимей,
Пока есть время, помаши ей вслед.
Пока есть время, думай о разлуке,
Что с ней тебе смириться суждено,
И вздрагивай при каждом новом стуке
Небесных капель, рвущихся в окно.
Пока есть время, собери тетради,
Скажи себе, что пьеса не нова,
Лишь об одном не думай Бога ради,
Что пред тобою кто-то виноват.
Не говори, что время скверно лечит,
Его не хватит на предсмертный стон.
Опять война, опять мешок за плечи,
Пока есть время – выучи свой сон.
Пусть кто-то солнце в землю закопает,
По всей планете вырастут цветы,
Запомни, что родился ты как память,
Что память, это то, чем станешь ты.
* * *Далеко разлетаются аисты,
Оставляя скупые следы.
Неужели и жизнь продолжается
От последней до первой беды?
Выходи на равнину – там холодно,
Только холод нас может спасти,
А туда, где Отчизна расколота
Никогда никому не дойти.
Там покойники смертью потеряны,
Там взрывается шепот молитв,
Ни травинки не встретишь, ни дерева,
Только место, где небо болит.
Зарываются в землю старания,
Только подвиг в цене на Руси.
Горизонт! Что быть может обманнее?
Ты у аистов это спроси.
Пусть расскажут они, как сражаются,
Как на крылья бросается страх,
Неужели и жизнь продолжается,
А не снится кому-то в веках?
Деревянными старыми веками
Божеству подмигнуть не успеть.
Подавилась тоской половецкою
Бесконечная русская степь.
Поперхнулась крикливыми стаями
Бесконечная русская даль.
Видишь, облако в небе растаяло?
Так растает и наша печаль.
Что с равниной холодною станется?
Кто отведает звездной ухи?
Все исчезнет. Останутся аисты,
И отпустят нам наши грехи.
Мы очнемся. Увидим, как иноки
Не скрывают сияющих лиц.
И тогда горизонты раздвинутся
Над страной, что не помнит границ.
Александр Торопцев
Из цикла «Три жилпоселовских рассказа» Уравнение Максвелла и маленькая трубочка в небо
В электричке от меня сторонились. Я отвернулся к окну, положил тетрадь с лекциями по физике на портфель и попытался вникнуть в суть уравнений Максвелла. Но все, что мне удавалось понять из конспектов, была довольно простенькая мысль: уравнения Максвелла представляют собой математическую формулировку законов электромагнитного поля, нужно только выучить эти законы и их формулы и пойти со спокойной душой к преподавателю, влюбленному в свой предмет, и сдать экзамен. Но именно эти законы я и не мог узнать за пятьдесят электричкиных минут, и, главное, я ничего не хотел узнавать. Голова была забита жилпоселовской бедой, и гудела она не от водки и самогона, а от тупой, никому не нужной жестокости, с которой природа расправилась с крохотным существом, ох, каким талантливым, если не сказать гениальным!
Ване Савкину было четыре года, когда родители стали возить его по больницам. Он не догадывался о страшной болезни, и нам, жителям поселка, не верилось, что у такого розовощекого мальчугана может что-то болеть. Родители Вани (обликом напоминавшие героя фильма «Белое солнце пустыни» и его незабвенную супругу) были добрые русские люди. Могли пошутить, побалагурить, поплакать при случае. Николай работал водителем на стройке. Там же трудилась Екатерина. Оба приехали в Подмосковье из-под Орла и очень обрадовались, когда узнали при первой же встрече, что жили на орловщине в десяти верстах друг от друга. Земляки!
Поженились, зажили крепкой семьей, оба домовитые. Сын народился – всем на диво. Голова светлая, щеки розовые, глаза ясные и очень быстрый ум. Это заметили, когда ему два года исполнилось. А уж когда в четырехлетнем возрасте он в шашки стал обыгрывать всех да к шахматам потянулся маленькими ручонками, мы поняли, что сын у Савкины необыкновенный, что ждет его большое будущее. Я почитывал шахматную литературу, и меня поражала интуиция малыша. Первые ходы он делал в параллель с противником, но потом с капабланковским чутьем уходил на свои тропки. Проигрывал, но не горевал, а искал и находил интересные решения!
