Николай Рубцов - Я тебя целовал…
Гляди, нам снова протянуло
Оно лучи, как сотни рук!
Так случилось
Так случилось, что в сумерках лета,
За дворами, где травы шумят,
Ты гуляешь с другим до рассвета,
Как со мною три года назад.
Я тебя упрекать не намерен,
Если ты не расстанешься с ним,
Только жаль, что я слишком верил
Обещающим письмам твоим.
Скоро, скоро на шумном вокзале
У раскрытых железных ворот
Ты простишься со мной без печали,
Я обратно уеду на флот.
Бог с тобой! Не одна ты на свете.
Лишь по трапу на борт поднимусь,
Освежит мою голову ветер,
И развеется горькая грусть.
Но и все ж под ветрами морскими
Еще долго опять и опять
Буду я повторять твое имя
И любимой тебя называть…
Березы
Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез,
Слушаю – и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.
И былое вспомнится невольно,
И не станет холода в крови,
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.
О любви, которая мелькнула
Светом счастья, жгучею тоской
Посреди свирепого разгула
Ливней, листьев, ветра над рекой.
«Я люблю, когда шумят березы…»
Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез,
Слушаю – и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.
И душе забудется невольно,
И не станет холода в крови,
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви:
– Убежим! Под стогом заночуем!
И среди березовых ветвей
Я твоим поверю поцелуям,
Ты поверишь нежности моей…
Но заноет старая заноза,
И в душе становится темней,
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.
«Я люблю, когда шумят березы…» (Вариант)
Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез,
Слушаю – и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.
Но нередко в сердце, как заноза,
Вспыхнет грусть давно забытых дней,
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.
Кровь лилась, огонь летел из мрака,
А у нас в деревне у оград
С ветром и дождем шумел и плакал
Вот такой же поздний листопад.
Пусть шумят осенние березы,
Пусть от шума горестных берез
Набегают искренние слезы
На глаза, отвыкшие от слез…
«Я тебя целовал….»
Я тебя целовал сквозь слезы,
Только ты не видела слез,
Потому, что сырой и темной
Была осенняя ночь.
Эти слезы – избыток чувства,
А не слабость моей души.
Я тебе не сказал: «До завтра!»
Почему-то шепнул: «Прости…»
И ушел. И в морском походе
Я продрог на резком ветру,
Но тепло твоих поцелуев
Вдруг почувствовал на губах.
Я подумал, что часто к морю
Ты приходишь и ждешь меня,
И от этой счастливой мысли
Будто солнце в душе зажглось!
Но никто из друзей не слышал,
Как я имя твое шептал,
Потому что шумело море,
Раздавались звонки тревог…
Ты с кораблем прощалась…
С улыбкой на лице и со слезами
Осталась ты на пристани морской,
И снова шторм играет парусами
И всей моей любовью и тоской!
И далеко за быстрой нашей шхуной,
За штормовой поднявшейся волной
Остался порт, взволнованный и юный,
Остался порт, могучий и родной!
Как я люблю полярный этот город!
За то, что там издревле дух морской,
Что там огни и крепкий снежный холод,
И резко пахнет дымом и треской.
За то, что он наполнен голосами,
За то, что там к печали и добру
С улыбкой на лице и со слезами
Бесстрашно ты стояла на ветру…
Сестра
Медсестре Денисенко Наде
Наш корабль с заданием
В море уходил,
Я ж некстати в госпиталь угодил.
Разлучась с просторами
Синих волн и скал,
Сразу койку белую ненавидеть стал.
Думал, грусть внезапную
Чем бы укротить?
Свой недуг мучительный
Как укоротить?
«Жизнь! – иронизировал, —
Хоть кричи «ура»…
Но в палату юная вдруг вошла сестра.
Словно гений нежности,
Гений доброты,
Обратилась вежливо,
Жаль, что не на «ты»:
– Это вы бушуете? – В голосе укор.
Ласковей добавила:
– Сделаем укол.
Думал я о чуткости
Рук, державших шприц,—
И не боли, радости
Не было границ.
Знать, не зря у девушки
Синие глаза.
Как цветы, как русские наши небеса.
Родные места
Крыша.
Над крышей – луна.
Пруд.
Над прудом – бузина.
Тихо. И в тишине
Вспомнилось море мне.
Здесь бестревожно,
А там,
В хмуром дозоре ночном,
Может, сейчас морякам
Сыгран внезапный подъем..
Тополь. Ограда. Скамья.
Пташек неровный полет.
Скоро из отпуска я
Снова уеду на флот.
Я расскажу, как у нас
Дружным звеном из ворот,
С радостью в утренний час
В поле выходит народ.
Как отражается в пруд
Вечера праздничный вид,
Розы так буйно цветут,
Будто бы море шумит.
Я в чистоте берегу
Гордое званье: матрос,
И разлюбить не смогу
Край, где родился и рос.
Крыша.
Над крышей – луна.
Пруд.
Над прудом – бузина.
С детства нам дорог такой
Родины светлый покой.
О радости, о лунности…
Ах, откружилась голова
От радости, от лунности,
Но будет век в душе жива
Пора любви и юности!
Пора любви среди полей,
Среди закатов тающих,
И на виду у журавлей,
Над полем пролетающих.
Того уж нет, того уж нет…
Не скажешь мне, что ты моя.
И даже в то, что я – поэт,
Не веришь ты, любимая.
Желая целый дать совет
Холодным тоном критика,
Ты говоришь, что мысли нет,
Что я похож на нытика.
Мои горячие слова
Ты так любила в юности!..
Но откружилась голова
И у тебя от лунности.
В закатной пламенной тиши
Вдруг трубы журавлиные
Тоску обманутой души
Пропели над долиною.
А ты ходи почаще в луг,
К цветам, к закатным пламенным,
Чтоб сердце пламенное вдруг
Не стало сердцем каменным.
И, чтоб трагедией души
Не стала драма юности,
Я говорю себе: пиши
О радости, о лунности!
«В твоих глазах не моментальное…»
В твоих глазах
не моментальное —
Сплошное что-то ненормальное.
И что-то в них религиозное…
А я – созданье несерьезное!
Сижу себе за грешным вермутом,
Молчу, усталость симулирую, —
В каком году стрелялся Лермонтов?
Я на вопрос не реагирую!
Пойми, пойми мою уклончивость, —
Что мне любви твоей не хочется!
Хочу, чтоб все скорее кончилось,
Хочу, но разве это кончится!
В твоих глазах
не моментальное —
Сплошное что-то ненормальное.
Святая, дикая, безгрешная
Одна любовь! Любовь кромешная!
Расплата
П. И.
Я забыл, что такое любовь.
Не любил я, а просто трепался.
Сколько выпалил клятвенных слов!
И не помнил, когда просыпался.
Но однажды, прижатый к стене
Безобразьем, идущим по следу,
Словно филин, я вскрикну во сне,
И проснусь, и уйду, и уеду,
И пойду, выбиваясь из сил,
В тихий дом, занесенный метелью,
В дом, которому я изменил
И отдался тоске и похмелью…
Поздно ночью откроется дверь.
– Бес там, что ли, кого-то попутал?
У порога я встану, как зверь,
Захотевший любви и уюта.
Побледнеет и скажет: – Уйди!
Наша дружба теперь позади!
Ничего для тебя я не значу!
Уходи! Не гляди, что я плачу!
Ты не стоишь внимательных слов,
От измен ты еще не проспался,
Ты забыл, что такое любовь,
Не любил ты, а просто… трепался!
О, печальное свойство в крови!
Не скажу ей: «Любимая, тише!»,
Я скажу ей: «Ты громче реви!
Что-то плохо сегодня я слышу!»
Все равно не поверит она,
Всем поверит, но мне не поверит,
Как надежда бывает нужна,
Как смертельны бывают потери.
И опять по дороге лесной,
Там, где свадьбы, бывало, летели,
Неприкаянный, мрачный, ночной,
Словно зверь, я уйду по метели…
Оттепель
Затученное,
с прозеленью,
небо,
Во мгле, как декорации, дома,
Асфальт и воздух
пахнут мокрым снегом,
И веет мокрым холодом зима.
Я чувствую себя больным и старым,
И что за дело мне
до разных там
Гуляющих всю ночь по тротуарам
Мне незнакомых девушек и дам!
Вот так же было холодно и сыро,
Сквозил в проулках ветер и рассвет,
Когда она задумчиво спросила:
– Наверное, гордишься, что поэт?
Наивная!
Ей было не представить,
Что не себя, ее хотел прославить,
Что мне для счастья
надо лишь иметь
То, что меня заставило запеть!
И будет вечно веять той зимою,
Как повторяться будет средь зимы
И эта ночь
со слякотью и тьмою,
И горький запах слякоти и тьмы…
Тайна
Чудный месяц горит над рекою,
Над местами отроческих лет,
И на родине, полной покоя,
Широко разгорается свет…
Этот месяц горит не случайно
На дремотной своей высоте,
Есть какая-то жгучая тайна
