Нина Воронель - Ворон – Воронель

Садовое кольцо

Поток машин спускается с конвейераШирокого Садового кольца…Мне наплевать, что плакать мне не веленоИ что о камень сломана коса.Я двадцать раз решу задачу начерно,Но доведу ее в конце концов,Не допустив, чтоб путь, однажды начатый,Замкнулся, как Садовое кольцо.

Пусть суждено мне стукаться о зданияИ рассекать людской водоворот,Сто раз взлетать от площади ВосстанияИ падать возле Сретенских ворот.Я оторвусь от Бронной и от Лихова,Я разгонюсь на взлетной полосе,И закачаюсь на волнах великого,Раздвоенного Минского шоссе!

Чтоб спастись от проклятого невезенья,Всю бы сущность свою я пустила в раскрой:Поднесла бы тебе приворотного зелья,Подлила бы в стакан менструальную кровь.

Чтоб сегодня увидеть тебя на минуту,Всю бы душу свою я пустила на слом:Я б лицо потеряла, друзей обманула,И добро поменяла местами со злом.

Я бы всех предала, от всего отказалась,Я в себе изменила бы форму и суть, —И пускай меня вводят в двусветную залу,И пускай меня судит придирчивый суд.

И пускай он осудит меня и накажет,И на лобное место швырнет среди дня,И пускай я там встану с рубцами на коже,Чтобы ты хоть тогда посмотрел на меня!

Прибежище

Если выбрать из многих желаний одно,Чтобы прошлого стало не жаль,Мне бы только прибежище, якорь на дно,Чтобы было куда прибежать.

Мне бы только пристанище, пристань, причал,Чтоб пристыть, как печать на листах, —Если можно: чтоб руки твои на плечах,Если нет: я согласна и так.

Мне бы только предлог — как припой между строкИли камень в прибрежный прибой,Чтоб тебя на отбывку на длительный срокВ небесаx записать за собой!

Юбилей в доме литераторов

Шел чинный вечер в тронном зале, —Поэт стоял на пьедестале,Поэта чествовали те,Что чести сызмальства не знали.Поэт стоял на высоте,Вздымался на почетном месте,Как бы распятый на крестеГвоздями почестей и лести.Поэт стоял на пьедестале,Поэта вовсе не пытали,Как показалось мне вначале, —Поэта славою венчали,Которую творили там жеИ разносили по рядамХлыщам в сертификатной замшеИ скопищу замшелых дам.Поэт стоял на пьедестале,Поэта вовсе не пытали, —Его в заоблачные далиНесло фортуны колесо,И ветры лести овевалиЕго калмыцкое лицо.Поэт стоял на пьедестале,А с кафедры стихи читали,Которые из года в год,Писал поэт про свой народ.В оправе лучших переводов,Как будто не был никогдаБез следствия и без судаОн изгнан из семьи народов.Сейчас он мог бы крикнуть вслухТолпе наемников и слуг,Что был он сослан, а не признан,Что по нему прошелся плуг,Что он не человек, а призрак,Что на судьбе его клеймо,Что здесь не юбилей, а тризна,И что стихи его — дерьмо.Он мог бы крикнуть это вслух,Но зал был слеп,Но зал был глух:Плелись интриги и альянсы,Плелись лавровые венцы,Читали письма иностранцы,И нежились в объятьях шлюхСтарообразные юнцыИ молодящиеся старцы;Менялись выставки в фойе,Предполагались в холле танцы,В буфете — крабы и филе.

И он смолчал: он много летСчитал, что в правде смысла нет,Он знал, как трудно быть поэтом,Храня в кармане партбилет.Не дорожил он партбилетом,Но он привык уже к наветамИ славословию газет,К своим незримым эполетам,К американским сигаретам,К удобным импортным штиблетамИ к плеску славы у штиблет.Он позабыл, что был поэтом:Давно он умер как поэт.

Переводы

Оскар Уайльд

Баллада Рэдингской тюрьмы

Памяти К.Т.У., бывшего кавалериста королевской конной гвардии. Казнен в тюрьме Его величества, Рэдинг, Бэркшир, 7 июля 1896 года

Глава первая

Не красный был на нем мундир, —Он кровью залит был,Да, красной кровью и виномОн руки обагрил,Когда любимую своюВ постели Он убил.

В тюремной куртке через дворПрошел Он в первый раз,Легко ступая по камням,Шагал Он среди нас,Но никогда я не встречалТаких тоскливых глаз.

Нет, не смотрел никто из насС такой тоской в глазахНа лоскуток голубизныВ тюремных небесах,Где проплывают облакаНа легких парусах.

В немом строю погибших душМы шли друг другу вслед,И думал я — что сделал Он,Виновен или нет?«Его повесят поутру», —Шепнул мне мой сосед.

(Вариант:В немом строю погибших душШагал я по дворуИ думал, как среди живыхОн вел свою игру.«Его, — шепнул мне мой сосед, —Повесят поутру».)

О боже! Стены, задрожав,Обрушились вокруг,И небо стиснуло мне лоб,Как раскаленный круг,Моя погибшая душаСвой ад забыла вдруг.

Так вот какой гнетущий страхТолкал Его вперед,Вот почему Он так гляделНа бледный небосвод:Убил возлюбленную ОнИ сам теперь умрет!

Ведь каждый, кто на свете жил,Любимых убивал,Один — жестокостью, другой —Отравою похвал,Коварным поцелуем — трус,А смелый — наповал.

Один убил на склоне лет,В рассвете сил — другой.Кто властью золота душил,Кто похотью слепой,А милосердный пожалел:Сразил своей рукой.

Кто слишком преданно любил,Кто быстро разлюбил,Кто покупал, кто продавал,Кто лгал, кто слезы лил,Но ведь не каждый принял смертьЗа то, что он убил.

Не каждый всходит на помостПо лестнице крутой,Захлебываясь под мешкомПредсмертной темнотой.Чтоб, задыхаясь, заплясатьВ петле над пустотой.

Не каждый отдан день и ночьТюремщикам во власть,Чтоб ни забыться Он не мог,Ни помолиться всласть;Чтоб смерть добычу у тюрьмыНе вздумала украсть.

Не каждый видит в страшный час,Когда в глазах туман,Как входит черный комендантИ белый капеллан,Как смотрит желтый лик СудаВ тюремный балаган.

Не каждый куртку застегнет,Нелепо суетясь,Пока отсчитывает врачСердечный перепляс,Пока, как молот, бьют часыЕго последний час.

Не каждому сухим пескомВсю глотку обдерет,Когда появится палачВ перчатках у воротИ, чтобы жажду Он забыл,В ремни Его возьмет.

Не каждому, пока Он жив,Прочтут заупокой,Чтоб только ужас подтвердил,Что Он еще живой;Не каждый, проходя двором,О гроб споткнется свой.

Не каждый должен видеть высь,Как в каменном кольце,И непослушным языкомМолиться о конце,Узнав Кайафы поцелуйНа стынущем лице.

Глава вторая

И шесть недель Он ожидал,Когда наступит час;Легко ступая по камням,Шагал Он среди нас,Но никогда я не встречалТаких тоскливых глаз.

Нет, не смотрел никто из насС такой тоской в глазахНа лоскуток голубизныВ тюремных небесах,Где проплывают облакаНа светлых парусах.

Он в страхе пальцев не ломалИ не рыдал в тоске,Безумных призрачных надеждНе строил на песке,Он просто слушал, как дрожит,Луч солнца на щеке.

Он рук в надежде не ломалЗа каменной стеной,Он просто пил открытым ртомНеяркий свет дневной,Холодный свет последних днейОн пил, как мед хмельной.

В немом строю погибших душ,Мы шли друг другу вслед,И каждый словно позабыл,Свой грех и свой ответ,Мы знали только, что ЕгоКазнить должны чуть свет.

Как странно слышать легкий шаг,Летящий по камням,Как странно видеть жадный взгляд,Скользящий к облакам,И знать, что Он свой страшный долгУплатит палачам.

Из года в год сирень цвететИ вянет в свой черед,Но виселица никогдаПлода не принесет,И лишь когда живой умрет,Созреет страшный плод.

Все первый ряд занять хотят,И всех почет влечет,Но кто б хотел в тугой петлеВзойти на эшафот,Чтоб из-под локтя палачаВзглянуть на небосвод?

В счастливый день, в счастливый часКружимся мы смеясь,Поет гобой для нас с тобой,И мир чарует глаз,Но кто готов на смертный зовВ петле пуститься в пляс?

Нам каждый день казнил сердцаТревогой ледяной:В последний раз один из насПроходит путь земной,Как знать, в каком аду пылатьДуше Его больной.

Но вот однажды не пришелВ тюремный двор мертвец,И знали мы, что черный судСвершился наконец,Что сердце брата не стучитСреди живых сердец.

Мы встретились в позорный день,А не в святую ночь,Но в бурю гибнущим судамДруг другу не помочь;На миг столкнули волны насИ разбросали прочь.

Мы оба изгнаны людьмиИ брошены в тюрьму,До нас обоих дела нетИ богу самому,Поймал нас всех в ловушку грех,Не выйти никому.

Глава третья