Наум Коржавин - На скосе века

На речной прогулке

Так пахнет настоящая вода.Дыши свободно, будь во всём доволен.Но я влюблён в большие города,Где много шума и где мало воли.И только очень редко, иногда,Вдруг видишь, вырываясь на мгновенье,Что не имеешь даже представленья,Как пахнет настоящая вода.

* * *

Мир еврейских местечек…  Ничего не осталось от них,Будто Веспасиан  здесь прошёл        средь пожаров и гула.Сальных шуток своих  не отпустит беспутный резник,И, хлеща по коням,  не споёт на шоссе балагула.Я к такому привык —  удивить невозможно меня.Но мой старый отец,  всё равно ему выспросить надо,Как людей умирать  уводили из белого дняИ как плакали дети  и тщетно просили пощады.Мой ослепший отец,  этот мир ему знаем и мил.И дрожащей рукой,  потому что глаза слеповаты,Ощутит он дома,  синагоги       и камни могил, —Мир знакомых картин,  из которого вышел когда-то.Мир знакомых картин —  уж ничто не вернёт ему их.И пусть немцам дадут  по десятку за каждую пулю,Сальных шуток своих  всё равно не отпустит резник,И, хлеща по коням,  уж не спеть никогда           балагуле.

* * *

Весна, но вдруг исчезла грязь.И снова снегу тьма.И снова будто началасьТяжёлая зима.

Она пришла, не прекративВесенний ток хмельной.И спутанностью перспективНависла надо мной.

Русской интеллигенции

Вьюга воет тончайшей свирелью,И давно уложили детей…Только Пушкин читает ноэлиВольнодумцам неясных мастей.Бьют в ладоши и «браво». А вскореВетер севера трупы качал.С этих дней и пошло твоё горе,Твоя радость, тоска и печаль.И пошло — сквозь снега и заносы,По годам летних засух и гроз…Сколько было великих вопросов,Принимавшихся всеми всерьёз!Ты в кровавых исканьях металась,Цель забыв, затеряв вдалеке,Но всегда о хорошем мечталаХоть за стойкою        вдрызг           в кабаке —Трижды ругана, трижды воспета,Вечно в страсти, всегда на краю…За твою необузданность этуЯ, быть может, тебя и люблю.Я могу вдруг упасть, опуститьсяИ возвыситься,       дух затая,Потому что во мне будет битьсяБеспокойная       жилка твоя.

Смерть Пушкина

Сначала не в одной грудиЖеланья мстить еще бурлили,Но прозревали: навредит!И, образумившись, не мстили.Летели кони, будто вихрь,В копытном цокоте: «Надейся!..»То о красавицах своихМечтали пьяные гвардейцы…Всё — как обычно… Но в тишиПрадедовского кабинетаЛомаются карандашиУ сумасшедшего корнета.Он очумел. Он морщит лоб,Шепча слова… А трактом ПсковскимУносят кони чёрный гробНавеки спрятать в Святогорском.Пусть неусыпный бабкин глазСледит за офицером пылким,Стихи загонят на Кавказ —И это будет мягкой ссылкой.А прочих жизнь манит, зовёт.Балы, шампанское, пирушки…И наплевать, что не живёт —Как жил вчера — на Мойке Пушкин.И будто не был он убит.Скакали пьяные гвардейцы,И в частом цокоте копытИм так же слышалось: «Надейся!..»И лишь в далёких рудникахПри этой вести, бросив дело,Рванулись руки…        И слегкаКандальным звоном зазвенело.

Кропоткин

Всё было днём… Беседы… Сходки…Но вот армяк мужицкий снят,И вот он снова — князь Кропоткин,Как все вокруг — аристократ.И вновь сам чёрт ему не страшен:Он за бокалом пьёт бокал.Как будто снова камер-пажемПопал на юношеский бал.И снова нет беды в России,А в жизни смысл один — гулять.Как будто впрямь друзья другиеНе ждут к себе его опять…И здесь друзья! Но только не с кемПоговорить сейчас про то,Что трижды встретился на НевскомСубъект в гороховом пальто.И всё подряд! Вчера под вечер,Сегодня днём и поутру…Приметы — тьфу!        Но эти встречиБывают только не к добру.Пускай!    Веселью не противясь,Средь однокашников своихПирует князь,      богач,          счастливец,Потомок Рюрика,        жених.

* * *

Я раньше видел ясно,          как с экрана,Что взрослым стал          и перестал глупить,Но, к сожаленью,        никакие раныМеня мальчишкой не отучат быть.И даже то,     что раньше, чем в журнале,Вполне возможно, буду я в гробу,Что я любил,      а женщины гадалиНа чёт и нечет,       на мою судьбу.Упрямая направленность движений,В увечиях и ссадинах бока.На кой оно мне чёрт?           Ведь я ж не гений —И ведь мои стихи не на века.Сто раз решал я        жить легко и просто,Забыть про всё,        обресть покой земной…Но каждый раз        меня в единоборствоВедёт судьба,       решённая не мной.И всё равно —       в грядущем —              новый авторРасскажет, как назад немало летС провинциальною тоской            о правдеМетался по Москве          один поэт.

В НАШИ ТРУДНЫЕ ВРЕМЕНА

* * *

О Господи!     Как я хочу умереть,Ведь это не жизнь,          а кошмарная бредь.Словами взывать я пытался сперва,Но в стенках тюремных завязли слова.

О Господи, как мне не хочется жить!Всю жизнь о неправедной каре тужить.Я мир в себе нёс — Ты ведь знаешь какой!А нынче остался с одною тоской.

С тоскою, которая памяти гнёт,Которая спать по ночам не даёт.

Тоска бы исчезла, когда б я сумелСпокойно принять небогатый удел,Решить, что мечты — это призрак и дым,И думать о том, чтобы выжить любым.Я стал бы спокойней, я стал бы беднейИ помнить не стал бы наполненных дней.

Но что тогда помнить мне, что мне любить,Не жизнь ли саму я обязан забыть?Нет! Лучше не надо, свирепствуй! Пускай! —Остаток от роскоши, память-тоска.Мути меня горечью, бей и кружись,Чтоб я не наладил спокойную жизнь.Чтоб всё я вернул, что теперь позади,А если не выйдет, — вконец изведи.

* * *

Паровозов голосаИ порывы дыма,Часовые поясаПролетают мимо.Что ты смотришь в дым густой,В переплёт оконный —Вологодский ты конвой,Красные погоны.Что ты смотришь и кричишь,Хлещешь матом-плёткой?Может, тоже замолчишь,Сядешь за решётку.У тебя ещё мечты —Девка ждёт хмельная.Я ведь тоже был, как ты,И наверно знаю.А теперь досталось мнеЗа грехи какие?Ах, судьба моя в окне,Жизнь моя, Россия…Может быть, найдёт покойИ умерит страсти…Может, дуростью такойИ даётся счастье.Ты, как попка, тут не стой,Не сбегу с вагона.Эх, дурацкий ты конвой,Красные погоны.

В сибири