Григорий Стернин - Песни нашего двора
С борта корабля.
Не пишите, графиня,
Нет в живых адресата.
Упустили Россию,
Как сквозь пальцы песок.
Ах, Россия, Россия,
Разве ты виновата,
Что пускаю я пулю
В поседевший висок!
ХУТОРОК
Сыпал снег буланому под ноги,
В спину дул попутный ветерок,
Ехал долгожданною дорогой,
Заглянул погреться в хуторок.
Встретила хозяйка молодая,
Как встречает близкого семья,
В горницу любезно приглашая,
Ласково смотрела на меня.
А наутро прямо спозаранку
Вышел я буланого поить,
Вижу: загрустила хуторянка
И не хочет даже говорить.
Руку подала и ни словечка.
Взглядом только сердце обожгла.
Снял тогда с буланого уздечку,
Разнуздал буланого коня.
Так и не доехал я до дому,
Затерялся, словно в камыше.
Что же делать парню молодому,
Коль пришлась девчонка по душе?
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Ежедневно меняется мода,
Шляпку, с боку оранжевый бант,
Подарил даме с пятого года
Молодой, холостой коммерсант.
Понесли рысаки, степь взрывая,
Стынет в жилах горячая кровь.
Ах! И ветер подарок срывает,
Бог со шляпкой, осталась любовь.
Припев:
Ну как тут быть, ну как тут быть,
Устроены так люди,
Хотят любить, хотят любить
И в праздники и в будни.
Нэпман в бабочке цвета фламинго,
От брюнетки седой без ума,
За бокалом искристого рэнго
Подарил ей билет в синема.
Но судьба - наш начальник и дворник,
Хоть была благосклонна вчера,
Тот билет утащил беспризорник,
Черт с билетом, пошли в номера.
Припев.
Коллективно проводится вспашка,
С лошадей и людей пот рекой,
Политически грамотный Пашка
Посвятил своей Маньке рекорд.
Но горячее времечко ноне,
Сбил рекорд без натуги и слез
Глупый Васька на новом "Фордзоне",
Нет рекорда, но крепнет колхоз.
Припев.
Время рушит зубные коронки,
Студит голову мерзкая плешь.
Но для вас, дорогие девчонки,
Каждый молод, пленителен, свеж.
Что за дикость стоять в магазинах
Иль цветы доставать средь зимы,
И вообще - берегите мужчину,
Что подарок, ведь главное - мы.
В ОДНОМ ГОРОДЕ
В одном городе жила парочка,
Он был шофер, она - счетовод,
И была у них дочка Аллочка,
И пошел ей тринадцатый год.
Вот пришла война.
Мужа в армию
Провожала жена на вокзал...
Распростившися с женой верною,
Он такие слова ей сказал:
"Ухожу на фронт драться с немцами,
И тебя, и страну защищать,
А ты будь моей женой верною
И старайся почаще писать".
Вот уж год война, и второй война,
Стала мужа жена забывать:
С лейтенантами и майорами
Поздно вечером стала гулять.
"Здравствуй, папочка, - пишет Аллочка.
Мама стала тебя забывать.
С лейтенантами и с майорами
Поздно вечером стала гулять...
Здравствуй, папочка, - пишет Аллочка.
А еще я хочу написать,
Что вчерашний день мать велела мне
Дядю Петю отцом называть".
Получив письмо, прочитав его,
Муж не стал уж собой дорожить.
И в последний бой пал он смертию,
И сейчас он в могиле лежит.
Ах вы, женушки, вы неверные,
Муж на фронте, а вы здесь гулять!
Война кончится, мужевья придут
Что вы будете им отвечать?
Я кончаю петь. Не взыщите вы,
Что у песни печальный конец.
Вы еще себе мужа встретите,
А детям он неродный отец.
БЕСКОЗЫРКА
Я встретил его близ Одессы родной,
Когда в бой пошла наша рота.
Он шел впереди с автоматом в руках,
Моряк Черноморского флота.
Он шел впереди и пример всем давал,
А родом он был из Ордынки.
А ветер гулял за широкой спиной
И в лентах его бескозырки.
Я встретил его близ Одессы родной,
В той маленькой беленькой хате.
Лежал он на докторском белом столе
В защитном походном бушлате.
Двенадцать ранений хирург насчитал,
Две пули засели глубоко.
А смелый моряк и в бреду напевал:
"Раскинулось море широко..."
В сознанье пришел он, хирурга спросил:
"Поедешь ко мне на Ордынку?
Жене передай мой прощальный привет,
А сыну отдай бескозырку".
И доктор знакомый поехал в Москву,
Зашел он тогда на Ордынку.
Жене передал он прощальный привет,
А сыну вручил бескозырку.
БАТАЛЬОННЫЙ РАЗВЕДЧИК
Я был батальонный разведчик,
А он - писаришка штабной.
Я был за Россию ответчик,
А он жил с моею женой.
Войну я прошел до Берлина,
В окопах я часто лежал.
Рыдали медсестры, как дети,
Пинцет у хирурга дрожал.
Домой я вернулся, ребята,
И стал свою Кланьку ласкать.
Протез мне мешает ужасно,
Его положил под кровать.
Лежу, а осколок железный
Давит на пузырь мочевой.
Полез под кровать за протезом,
А там писаришка штабной.
Я бил ее белые груди,
Срывая с себя ордена,
Ах, добрые, добрые люди,
Ах, мать ты, сырая земля.
Говорят, что судьба не индейка,
За это я песню пою.
Как фашистcкая пуля-злодейка
Оторвала способность мою.
ЖЕНА
Я до войны счастливо жил с женой.
Мы оба с ней работали прилежно.
Она была всегда мила со мной,
И я к ней относился очень нежно.
Но над страною грянула война.
На нас раскрыли звери свои пасти.
Простым стрелком ушла на фронт жена,
А я попал в технические части.
Четыре долгих года в холод, в зной
На разных направленьях мы сражались,
Четыре долгих года мы с женой
Ни разу на войне не повстречались.
Пришла победа. Кончилась война.
Была разбита псов немецких свора,
И дома меня встретила жена,
Моя жена с погонами майора.
При ней я не могу ни встать, ни сесть,
Я дисциплину строго соблюдаю:
Вставая утром, отдаю ей честь
И говорю ей: - Здравия желаю!
При ней я не курю, не пью вино,
Боюсь не принести домой получку,
Боюсь я без жены сходить в кино
Напишет самовольную отлучку.
С такой женой мне просто трудно жить,
И, чтобы мне чинами с ней сравниться,
Решил я добросовестно служить
И до майора тоже дослужиться.
И все же в глубине души боюсь,
Что у жены останусь под началом:
Пока я до майора дослужусь,
Жена, пожалуй, станет генералом.
НАС НЕ НУЖНО ЖАЛЕТЬ
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели,
Мы пред нашим комбатом, как пред господом
богом чисты.
На живых порыжели от глины и крови шинели,
На могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Расцвели и опали, проходит за осенью осень,
Наши матери плачут, и ровесники молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
Нам досталась на долю нелегкая участь солдат.
Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
Шли в атаку, над Западным Бугом взрывая мосты.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.
* * *
Есть по Чуйскому тракту дорога,
Ездит много по ней шоферов.
Был там самый отчаянный шофер,
Звали Колька его Снегирев.
Он трехтонку, зеленую "АМО",
Как родную сестренку, любил.
Чуйский тракт до монгольской границы
Он на "АМО" своей изучил.
А на "Форде" работала Рая,
И так часто над Чуей-рекой
Раин "Форд" и трехтонная "АМО"
Друг за дружкой неслися стрелой.
Как-то раз Колька Рае признался,
Ну а Рая суровой была:
Посмотрела на Кольку с улыбкой
И по "Форду" рукой провела.
А потом Рая Кольке сказала:
"Знаешь, Коля, что думаю я:
Если "АМО" мой "Форд" перегонит,
Значит, Раечка будет твоя".
Как-то раз из далекого Бийска
Возвращался наш Колька домой.
Мимо "Форд" со смеющейся Раей
Рядом с "АМО" промчался стрелой.
Вздрогнул Колька, и сердце заныло
Вспомнил Колька ее разговор.
И рванулась тут следом машина,
И запел свою песню мотор.
Ни ухабов, ни пыльной дороги
Колька больше уже не видал.
Шаг за шагом все ближе и ближе
Грузный "АМО" "Форда" догонял.
На изгибе сравнялись машины.
Колька Раю в лицо увидал.
Увидал он и крикнул ей: "Рая!"
И забыл на минуту штурвал.
Тут машина, трехтонная "АМО",
Вбок рванулась, с обрыва сошла
И в волнах серебрящейся Чуи
Вместе с Колей конец свой нашла.
На могилу лихому шоферу,
Что боязни и страха не знал,
Положили разбитые фары
И любимой машины штурвал.
И теперь уже больше не мчится
"Форд" знакомый над Чуей-рекой,
Он здесь едет как будто усталый,
Направляемый слабой рукой.
Есть по Чуйскому тракту дорога.
Ездит много по ней шоферов.
Был там самый отчаянный шофер,
Звали Колька его Снегирев.
МОСКОВСКИЙ ТРАКТ
Московский тракт проложен до Херсона,
И как-то раз по этому пути
Машина "ГАЗ", груженная бензином,
Хотела "сто тридцатый" обойти.
А "сто тридцатый" шел с боеприпасом,
