Михаил Светлов - Стихотворения и поэмы
3. «Благословляя небеса и землю…»
Благословляя небеса и землю,Синагога молча дремлет.Я стою с прикладом рядом —Часовым порохового склада.
Над землей, над улицами тишеВ смертных муках плавает молитва,Синагога ничего не слышит:Спит как убитая.
Я стою. Товарищ мой напротив(Синагога смотрит на луну),А товарищ мой по ротеГолову на церковь повернул.
Церковь крест подняла для защиты,Синагога рядышком прижалась,И стоят они в одной молитве,У небес вымаливая жалость.
Медным плачем истекает куполВ ночь большого нового кануна.Смотрим мы, и кажется, над трупомДве вдовы оплакивают юность.
Смотрим мы, и нам не жалко,И рука прилипла у затвора…Ночь проходит черною гадалкой,Сумрак жмется боязливым вором.
Тишина устала медью плакать,И земля готовится к работе…Вдалеке пролаяла собака.Я стою. Товарищ мой — напротив.
4. «В полутемной синагоге…»
В полутемной синагогеВетер задул свечу,И синагога ослепла.Профиль ребе чернеет чуть,Подернутый пеплом.
Тишина на часах у закрытых дверей.В позднюю поруНе приходит, как прежде, еврейТосковать у подножия Торы.
В расписное окноУходящий закат бросил брызгами красными,Голову ребе посеребрив на ходу.А молящихся долго напрасноБогомольные скамьи ждут.
Тихо.Темно.Ребе ходит чуть слышно, как вздох,Как живая боль синагоги.Темен порог.Тишина сторожит на пороге.
Хочется ребе давноСпрятать тоску в молитве.Старое сердце еврейской тоскою больно,Старое сердце еврейскою болью болит ведь.
Смолкла свеча в позолоченной люстре,И теперь ни одна не заглянет душа.Тихо в большой синагогеИ пусто…Ша!
5. «Время годы проносит…»
Время годы проносит,Мимо ребе бежит:Двадцать раз навестила осеньМою бурную жизнь.
Но в осеннюю слякоть,В засасывающий дождьВ широкие двери рабфакаСпешит молодежь.
Не сосет, не тянет тинаБиблейских наук:В старом хедере ткет паутинуПостаревший паук.
В старом хедере ребе испуган,Без огня,Без людей…Врагом или другомСмотрит завтрашний день?
Сердце, не бейсяВ старой груди!КрасноармейцемЗавтра глядит.Тусклые окнаПрячут испуг.Жалобы смолкнутВ шепоте пуль.
Если победеПуть через ад,Явится в хедерГостем снаряд.Смерть безжалостно скоситОдряхлевшую жизнь.Время годы проносит,Мимо ребе бежит.
6. «Покорились и согнулись плечи…»
Покорились и согнулись плечи.(Ребе так устал!)В старое, в Ерусалим, далечеУлетели за мечтой мечта.
Помнится:Мальчиком я Тору разворачивал.Ребе все твердилПро народ свой — под Стеною плача,У разрушенных израильских твердынь.За горами, на востоке дальнем,Ту Стену господь сберегИ велел еврею быть печальным,И велел молиться на восток.
Было страшно. Было больно. Было жутко.(Это — в прошлом. Это отошло.)А теперь я, в кожаной тужурке,Вижу маленького ребе (сам большой).
Вижу уж не детским глазомХедера незатейливую дверь,Сразу выросший и постаревший сразу,На восток гляжу я и теперь.
Но не к храму, не для плачаЯ зрачок свой на восток навел,А затем, что знаю: мне с востока замаячитМой задумчивый, мой светлый комсомол.
Слезы облаком в пространство уронилаИ рыдает старая земляОттого, что длинной лентой братские могилыПротянулись у стены Кремля…
Чувствую — верна моя дорогаПод полетом поднятых знамен.Если надобно, седую синагогуПодпалю со всех сторон,Если надо — клочками небо (аэропланов приют)…Ты уж усни, мой старый ребе,Баюшки-баю!
7. «Повстречался недавно с ребе…»
Повстречался недавно с ребе.Говорили о том, о сем…Фунт простого ржаного хлебаДорожает с каждым днем.
По одежде гуляют заплаты,Взгляд прищурен, пейсы узлом…Знает: новый прислал ультиматумЛенину лорд Керзон.
Знает: многие в битве погибли,Еще многих зальет потом…Ребе всё предскажет по Библии:Где, и когда, и что.
С берегов палестин отдаленныхРебе первым услышит звон.Старый ребе глупей, чем ребенок,И умней, чем лорд Керзон.
8. «Так вот… Вчера — бои…»
Так вот… Вчера — бои,Сегодня — спокойно.Многих из теплой семьиВырвали войны.
В завтра не страшно взглянуть.(Так же живет синагога,Церковь по-прежнему звонит).Когда-то имел жену,Теперь никого нет.
Самому лишь хлеба кусок(Ребе не просит лишнего).Только бы день истек,И то спасибо всевышнему.
Сядет. Вынет Талмуд,Новую истину ищет в Талмуде,А за окном пусть орутСотни орудий.
И когда наш последний походРазвернется по ровной дороге,Старый ребе умретПод упавшей стеной синагоги.
192319. ТЕПЛУШКА
Стоит только зрачки закрыть —Образ деда всплывает древнийДнем выходит он зверье душитьПо ночам — боится деревьев.
Стоит только зрачки расширить,И в расширенных — образ внука,Над огнем, над машинной ширью,Он кнутом подымает руку.
Между внуком и между дедом,Где-то между, не знаю где,Я в разбитой теплушке еду.Еду ночь. И еду день.
Потому я и редок смехом,В том моя неизбывная мука,Что от деда далеко отъехалИ навряд ли доеду до внука.
Но становится теплушка доброй,Но в груди моей радость иная,Если деда звериный образ,Если внука железный образМне буденовка заслоняет.
Но в захлебывающейся песнеЗадыхающихся колесНаучился я в теплушке теснойЧувствовать свой высокий рост.
Понимаю — в чем дело,Узнаю́ — куда я еду:Пролегло мое длинное телоПерешейком меж внуком и дедом.
192320. МОСКВА
Чтобы ночью не ночевать,Фонари зажигает столица…Я хотел бы светить, Москва,У твоих фонарей научиться.
И над ямами впалых щекПо ночам зажигая два глаза,Я хотел бы еще и ещеПодчиняться твоим приказам.
Но, пока ты готовишь приказ,Заостряя его приговором,Я боюсь, чтобы эта рукаНе отвыкла щелкать затвором.
Мой родной пулеметный стукЯ услышать теперь не сумею,Если даже красноармеецТоже тих на посту…
Никакие громкие словаЭту тишь на гром не переменят…Ради КИМовцев твоих, Москва,Хоть бы маленькое выдумай сраженье.
Ты меня, я знаю, любишьИ, как сыну, мне указываешь путь.Хорошо бы нам с тобой к утру быНовым выстрелом на запад полыхнуть.
Хорошо бы нам с тобоюРастянуть на всю Европу фронт.Знаю ведь, что в ожиданье бояКаждый домик твой в меня влюблен.
Только спросишь: «Который час?» —И по улицам отдаленнымМне любезно с Кремля каланчаОтвечает взволнованным звоном.
И я верю: с вершин Кремля,Быть может завтра на рассвете,«Куда идти, в кого стрелять?» —Я спрошу,И каланча ответит.
192321. «Не один, не два раза бессонницей…»
