За рекой Смородиной. Стихи - Анна Петровна Долгарева

Анна Долгарева

За рекой Смородиной. Стихи

© ООО «Лира», 2023

© Серия «Покет. Стихи», 2023

© ООО «Лира», оформление, 2023

© Анна Долгарева, 2023

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Долгарева Анна, Родня

В её фамилии слышится и гарь, и горе.

И даже промельк Огарёва – был такой мятущийся поэт с обострённым чувством справедливости.

Как Аня.

В её фамилии – долг, рёв, вар, вера.

Она словно бы изначально приговорена к войне.

Ещё в её фамилии – гора и дол. Помните зачин русской сказки: «…по горам, по долам»? В советской песне это обратилось в строчку «по долинам и по взгорьям».

Так изначально была зашифрована будущая страсть ещё довоенной Ани – путешествовать автостопом. И здесь же, конечно, притаилась её будущая судьба военкора, участницы новой гражданской, может быть, самого известного женского военкора всей донбасской войны.

Она, и это очевидно всем разумным людям, стала этой войны символом – слава Богу, что живым: так случается крайне редко, а здесь случилось.

Счастье.

Анна Долгарева – мой поэт, но она даже больше, чем мой поэт.

Она словно бы моя родственница, скажем, сестра: словно мы воспитывались в одном доме. Под одними иконами и под одними знамёнами. Дети южных окраин Руси-России. Последыши советской страны.

Росли мы вроде бы каждый в своей компании – я в мальчиковой, она в девочкиной (взрослея, компаниями менялись), но, когда выросли, вдруг поняли, что унаследованные нами уроки – общие.

У нас общая понятийная система и один алфавит.

Я никогда не пугаюсь её интервью, как иной раз случается с другими тоже дорогими мне литераторами: вдруг она скажет что-то такое, чему я огорчусь – например, обругает поэта, которого я люблю, или проклянёт вождя, который мне дорог.

Не скажет. Не проклянёт.

Мы же из одной природы, из одного рода.

Я её, как всякую сестру, жалею и, не мешая ей жить, как ей хочется (а хочется ей – с фронта на фронт и по дороге спасать всех котов и кошек) – берегу её, как умею, хотя бы в своём сердце.

Она, конечно, как всякая славная сестра, кажется мне порой беспутной, порой взбалмошной – ну а чего мы хотим? Чтоб она была путёвой и умиротворённой? И писала такие стихи при этом? Такие стихи в умиротворении и на выверенных путях – не пишутся.

Такие пишутся – когда вся жизнь идёт поперёк прямого пути.

И вот ты смотришь с тоской ей вослед, как она снова двинулась поперёк всех дорог: где автостопом, где на военной машине, со спутанными русыми волосами на ветру, а где через овраг, вся в репейниках уже… но в итоге Аня всякий раз всё равно оказывалась там, где надо.

Там, где саднило у этой, самой ненаглядной нашей русской земли, там, где мяукал котейка-потеряшка, там, где был бой, а потом было солнце.

И солнце это было – Аня, Анечка, Анна, пришедшая надолго.

Знак укоренённости в русском времени, конечно же, тоже в её имени есть. Она – издалека и надолго, она – Долгарева.

Сколько бы её ни корили, чего бы ни вменяли ей в вину (а вменяют на самом деле всегда – талант, и добрую славу ещё, и восхищение читателей, и любовь всех её донбасских однополчан) – у неё настолько очевидное место в русской поэзии, что теперь уже и спорить на эту тему лень.

У неё место, говорю, не на сегодняшней поляне, а в русской поэзии вообще.

Я нарочно не процитировал здесь ни одной её строки.

Вы сами вправе убедиться, что в том языке, где была Ярославна и была другая Анна – есть нерушимый отпечаток и её, долгаревского, голоса.

Захар Прилепин

Невыдуманная история одной военной корреспондентки

«Если бы две недели назад…»

Если бы две недели назад

случайный осколок прилетел

                           в мою рыжую голову

в посёлке шахты Трудовская (ДНР)

или на позициях ЛНР

                           под Славяносербском,

моя этическая позиция

осталась бы безукоризненной.

Быть на стороне слабого —

так нас учили буквари,

так нас учили мама и папа

и вся великая русская литература.

Семь лет я была с теми, кого бомбили,

семь лет я воевала за них с целым миром

и особенно с собственными штабными.

Как же мне не остаться с ними?

Я родилась и выросла в Харькове,

я не разговариваю с собственным братом

                           с 2014 года.

Я даже родителей прошу не упоминать

                           его в разговорах.

Я – с теми, кого бомбили.

Мой брат – с теми, кто их бомбил.

Так вот будет: я приеду

                 с походным рюкзаком на плечах,

пройду по двору, где семь лет не была,

где не надеялась уже побывать при жизни,

сяду на лавочку перед окнами,

из которых будет пахнуть

                           жареной картошкой,

и сердце моё станет огромным и жарким.

И разорвётся.

«На границе с зоной боевых действий…»

На границе с зоной боевых действий,

рядом с танками, самыми могучими

                          в мире,

я сижу на съёмной квартире,

я считаю: «Раз – и два – и

                          три – и четыре»,

песня, лейся, да знамя, взвейся.

Я думаю про девочку, инвалида из Киева,

она написала: «Ты мне сегодня снилась,

я жду тебя в гости».

Я помню, как льётся кровь,

          отрываются ноги, ломаются кости,

эта память мне всё нутро выела.

Я видела это под Луганском

               и под Донецком в степи рыжей.

Я думаю: «Выживите».

Я молюсь за русского офицера,

за украинского призывника.

Эта хрупкая моя вера

никого не спасла пока.

Я сижу, прижавшись спиной к батарее.

Пусть всё закончится побыстрее.

Выключается свет.

Ночь будет чудищ полна.

Но права