Сон уходящего дня - Евгений Кирюшин

Евгений Кирюшин

Сон уходящего дня

Бесится с жиру

И ангел шестой

Громогласной трубой

Зажег в ее сердце пожар.

От сердца сквозь взгляд

Подсознания сад

Овеял отравы угар.

Ты снова встаешь

И бумагу кладешь

Под пение карандаша.

Но строки плывут,

По коленям бегут,

Сползая с листа не спеша.

И "месяц златой",

Что воспет был тобой

Глядит палачом свысока.

Пыль звезд в темноте,

Что светила тебе,

Под стать только дну дуршлага.

А небо, взгляни,

Пока солнце в тени,

Свисает клочками тряпья.

Твой "месяц нагой",

Разогнувшись дугой,

Вибрирует будто змея.

Ты плачешь, мой друг.

Не снести горьких мук.

Желаешь ты все возродить.

Но конь твой убит

И талант твой висит

Иглою продернут на нить.

Под дрожь проводов

Меж когтей городов

Уносишься темной стрелой.

Устами преград,

Новоявленный Ад

Хохочет во всю над тобой.

От смога дождей,

Светляков-фонарей,

Рыдая, прокатишься "вскачь",

И скажут лениво,

Мол, бесится с жиру.

Но жир этот больно горяч.

Бели

Плеснулась осень в лета середину,

Всегда спокойной средней полосы

Повыжгло солнце на полях седины

Все в ожидании неведомой грозы.

Жжет и палит "тропическая осень"

Грудь защемил пылающий гранит

И с вышиной кипящих жаром сосен

Безводный гром, охрипший, говорит.

Покрыли день сухого дыма бели

Неужто небо начинает тлеть?

Надежды, как березы пожелтели,

Хотя не время им еще желтеть.

Бригадир

Седовласый и розоволицый

Бригадир остужает накал.

Стаж свой начал немного за тридцать.

В жизни много всего повидал.

На работе учитель он мудрый.

Не свернуть с трудового пути.

А внучек его панк рыжекудрый,

Молодой еще. Все впереди.

Он его по головке погладит,

Пожуривши по-дедовски — слышь?

— Распатлатый ты мой волосатик.

Ты к работе не больно спешишь.

Чудаки вы мои дорогие!

Вас, щенков только Я и кормил.

На копейки мои трудовые

Твой отец тебе шахту купил.

Так с семьею любимой за чаем,

Всю округу пригнавши во двор,

Разговаривал, ром попивая,

Уголовник по кличке Бугор.

Букет у лета

Я отберу букет у лета,

Напитанных сияньем трав.

Кувшин украшу на столе.

И, где-нибудь, в дождливом ноябре,

От городских невзгод устав,

Я сяду у стола, за полночь, где-то.

Вином пурпурным душу освежу,

Зажгу свечу и лето приглашу.

Снаружи стекла будет ночь атаковать.

Я буду мирно засыпать,

Завороженный летней лаской.

На золотистых травах сказку,

Родную с детства узнавать.

Быстро. Ноябрь за окном

Ноябрь за окном и вьюга.

Зима, ты рано началась.

И не колеблют ветры юга

С прошедшим порванную связь.

Но в полутьме я вижу лица,

Тех, что теперь уже не те.

Они способны только сниться

В домашней теплой темноте.

Как быстро прежнего не стало,

Что новым было так давно.

А я остался тем же самым,

Как стародревнее кино.

Вальс Мироздания

Пою я былину теплу предзакатной сосны,

Дрожащему воздуху у разогретой дороги,

Где сводятся рельсы в напитанной жаром дали

Иду босиком по камням, но не колются ноги,

И мысли ясны

Аллилуйя — вальс мирозданья.

Оранжевым сном опьяневшей цветеньем земли,

Блаженном и вечном спокойствием полусознанья

Пою я былину теплу предзакатной сосны.

Ветер перемен

Город строится

Город рушится

Запоздалой весны капели

Не погасят пожарищ блики

На пожарищах встанут шпили.

А у многих в карманах фиги,

А у многих в карманах водка,

Чтобы выпили и запели

Про болотную зелень "баксов".

Только плачут в окладах лики

Только плачут отцы и вдовы.

Страшной карой "грозят" поэты.

Словно Нигер, натертый ваксой,

Петр Первый на куче мусора.

И вороны меж ляжек роются.

Что, старик, окосел от ужаса?

Город строится, город рушится.

Вечерний город опьянел от дум

Вечерний город опьянел от дум,

По листьям взгляд сползает серой мышью,

А в голове твоей один лишь шум,

Один лишь шум уснувшего затишья

Нарушит крик молчанье. Ну и пусть

В вечерней мгле застынет его эхо,

В глазах твоих видна одна лишь грусть

Одна лишь грусть растаявшего смеха.

Смывает время твердость старых стен,

Ни чтешь минут и проплывают годы.

А посмотри, вокруг один лишь плен

Один лишь плен безвременной свободы.

Все, что ушло у памяти в сети,

Добыча снов поблекнувшего цвета.

Один лишь холод жив в твоей груди,

Один лишь холод прожитого лета.

Вечерня

Я весь на зыби островка,

Который, вот недавно был водою.

Теплеют световые облака,

Еще вчера казавшиеся тьмою,

Все те же, но как-будто пронзены,

Лучей Восточных розовой струею.

Восторгом летним вновь обагрены.

Мой взгляд прикован к бронзе Царских Врат.

Вот вечность выплывает из мгновенья.

Глотая стен сосновый аромат,

Сорастворяясь с ладана куреньем,

С Пришедшим от Востока льюсь в закат.

Я чувствую, не зная, что сказать,

Вся суть растворена вокруг незримо.

Ее я знаю, объяснить не в силах…

…Живая Солнечная Гладь

Под куполом пространство затопила!

Возвращение вперед

И снова уходит, и знаю надолго,

Оставив тоску, изнутри пустоту.

"Останься" — кричу безнадежно вдогонку,

Пытаясь поймать в отраженьи звезду.

"Привет" — говорит мне прохожий — "вот малость

Хлебни на дорогу, ты вроде не пьян."

В плече ему ткнулся — "Вся жизнь поломалась".

А он мне ответ: "Почини лучше кран".

И снова один, я лениво пытаюсь

Услышать хоть что-то в чужой тишине.

Опять на предутренний зов возвращаюсь

Того, кто сказал нам: "Придите ко Мне."

Волчья Вера

Его церковь — кабак,

А иконы — глаза потаскух.

Его сердце наждак

И лицо беззаботно спокойно.

Его вера — игра.

Чудо — дикого хищника нюх

Будто пламя костра,

Он хранит эту веру достойно

Презирает он страх,

Пробираясь по чаще толпы.

Не считает, что прав

И не жаждет себе оправданья.

В нем болотный огонь

Жжет горячую твердость стопы.

Он испытывал боль!

Он не верит в свое наказанье.

Волчья вера верна?

Для него уж другой не дано.

Даже смерть не страшна!

Как колдун, призывающий беса,

Верит в помощь себе,

Хотя пламя уже доползло

К искривленной губе

Его лика, смотрящего к лесу!

Вольный поэт — Певец свободы

Ну кто, ну кто повинен в том,

Что некого винить?

И, если, вдруг его найдем,

Не станет легче жить?

Что слишком много принимал

Помойку