Ограда - Владимир Алексеевич Пяст

Владимир Алексеевич Пяст

Ограда

Ограда

Первая книга лирики

Предисловие автора

В первое издание книги «Ограда» были включены лирические стихи, частью напечатанные в «Весах», «Вопросах Жизни», «Золотом Руне» и других журналах, а также в сборниках «Цветник Ор», «Белые Ночи» и др. в 1904–1906 гг., частью же появившиеся в печати в первый раз.

Автор выбросил в первом издании из числа своих стихотворений того времени те, в которых он усматривал несамостоятельность формы, либо недоделанность, недостаточную для других выявленного, подлежащего высказыванию лирического материла. Только одна пьеса, написанная чужою строфой (отрывок I), «открытой Бальмонтом», была сознательно оставлена в сборнике.

Настоящее, второе издание «Ограды» печатается без нескольких слабых («Она моя душа» и «В эти ночи») или выпадающих, по несоответствию с заданием, из книги произведений («Тихо шел», «В городе», «У Летнего Сада»), по тем или другим причинам, нашедших себе место в первом издании, и с добавлением объемлющего книгу стихотворения, Noel, законченного автором в марте 1917 года.

Если допустима самооценка, то автор позволяет себе указать, что по его мнению лучшее стихотворение в книге – «Мой Дух» (из отдела «Лунные Эльфы»).

Here once, through an alley Titanic

Of cypress, I roamed with my Soul, –

Of cypress, with Psyche, my Soul.

E.Poe.

Это ты

…Чтобы с каждым нахлынувшим новым мгновеньем

Ты шептала: Опять? Ах, опять это ты!

К. Бальмонт

«Одетая солнцем опушка…»

Одетая солнцем опушка,

И утра стыдливый покой,

И кло́нится ивы верхушка

Над радостно-зыбкой рекой.

Над зоркой открытой поляной

Древесный всклокочен навес;

Лазурными тайнами пьяный,

Весь в таинстве шелеста лес.

Чуть тронуты розовой краской

Изгибы зеленой каймы,

И – трепетной скрытые маской –

Капризно призывны холмы.

Всегда неразлучные – мы –

– Пускай это кажется сказкой –

И в сонности мягкой зимы,

И в поступи осени вязкой,

Завязаны нитью чудес,

Блуждаем с улыбкой румяной

Все там, где нахмуренный лес

Граничит с беспечной поляной.

Разгадана яви людской

Нелепая, злая ловушка –

И радужен утра покой,

И рядится в солнце опушка.

Завязка

Я не знала тебя, я не знала;

Ты был чужд мне, смешон, незнаком;

Я бездумно, бесцельно бросала

За ограду цветок за цветком.

Трое вас было в саде соседнем, –

Я седьмой уронила цветок;

С этим лишним, ненужным, последним;

К вам упал мой ажурный платок.

Ты, с какой-то забавной опаской,

Подбежав, поднял оба с земли;

Залились неестественной краской

Опушенные щеки твои.

Осторожно ты подал соседке

Чуть душистый платок кружевной.

Наклоняясь на перила беседки,

Я смотрела, какой ты смешной.

А теперь… я весь день в лихорадке,

Не услышу ль неловкую речь;

Не удастся ль – за шторой, украдкой,

Как проходишь ты в сад, подстеречь.

Und er

Und er…

Stephan George

Вокруг все было так необъяснимо дивно,

Как будто снизошли на землю небеса.

Приветом сказочным манили в глубь леса,

И птиц неведомых звучали голоса

Так обольстительно, так ропотно-призывно,

Что мнилось: шаг еще, и в чаще чудеса,

На берегу реки, струящейся извивно…

И только ты одна… ты мне была противна.

Ты глушь вплетала в новь непо́чатой поры

Своей фигурою, и шутками, и смехом.

Я не хотел служить бессмысленным утехам.

Я не хотел твоей бесчувственной игры.

Но отчего теперь – целую прах горы,

Где крепнул голос твой, отброшен зычным эхо?

«На памяти моей горят, как пламень, ярко…»

На памяти моей горят, как пламень, ярко

Те дни блаженные, – о, как немного дней! –

Когда по вечерам бродил я рядом с ней

В аллеях древнего задумчивого парка.

Грозила осень. Было под вече́р не жарко,

И по ночам сиял Юпитер все властней,

И каждый вечер клал все более теней

На длинный ряд аллей таинственного парка.

Мы шли. Я наблюдал – молясь и не дыша,

Как оставлял след на всем ее душа,

И я молил ее последнего подарка:

«Будь в осень иногда душой со мною здесь, –

И буду я как парк – тобой исполнен весь,

Бродя в безмолвии поблекнувшего парка».

1903

За речью

Подступает предслезная дрожь,

Срыв звенящего голоса…

Чуть колышется светлая рожь,

Отделяется колос от колоса.

Манит в тень удлиненную стог

Сена слабо душистого.

Изнемог. Подошел и прилег.

Барабанит кузнечик неистово.

Подошла. И присела. И взор

Затенила ресницами,

Оглядев желтоватый узор,

Испещренный согбенными жницами.

Вновь затворы опущенных вежд

Светозарно раздвинула.

Взором, полным бесплотных надежд,

Отуманенным взором окинула.

Не колыхнется спелая рожь.

Колос ластится к колосу.

Подступила предслезная дрожь.

Близок срыв напряженного голоса.

Стансы

«Вновь увидав ее, к которой, так мятежно…»

Вновь увидав ее, к которой, так мятежно

Волнуяся, рвалось все существо мое;

Которую познав, постиг я бытие,

В одной узрев весь мир, раскрывшимся безбрежно;

В которой видел я мерцание свое

Преобразившимся так радужно и нежно, –

Вновь увидав, вновь