Алексей Евтушенко - Избавление

Алексей Евтушенко

ИЗБАВЛЕНИЕ

БАЛЛАДА О СТЕКЛОТАРЕ

Ангел долго трубит по окраинам в микрорайонах,

И хорошие люди ему стеклотару несут:

Молодая старуха, писатель и двое влюбленных

Не на шутку спешат, словно грянул уже Страшный Суд.

Трое суток назад брился ангел – не больше, не меньше.

Похмеленный с утра, раздает он святые рубли.

И ласкает глазами красивых откормленных женщин,

Отраженное солнце на пустой стеклотаре рябит.

По пятнадцать копеек за воздух в унылой посуде —

Можно снова купить сигареты, вино, колбасу.

Ангел хмурый, прими, обделенных судьбою не судят,

С нас грехи, как бутылки. Да поставь, не держи на весу.

Грех тяжел городской – пахнет дымом, борщом

и бензином,

Безобразен снаружи и крайне неряшлив внутри.

Ты немного любви и немного терпенья займи нам,

Мы сторицей вернем, только ты не забудь, протруби.

Медный голос рожка бьется в стены бетонных окраин,

Ранним утром в субботу я несу стеклотару, как вор.

Ангел деньги сочтет, нашей неблагодарностью ранен,

И вздохнет глубоко, и со вздохом запустит мотор.

Мотороллер трещит, на ухабах гремит стеклотара,

Отрастает щетина, похмелье навстречу грядет.

И разбуженный город с колхозной деревней на пару

То ли милости божьей, то ли кары божественной ждет.

Друзья уходят – остается вечер.

Друзья уходят – остается вечер.

Бормочет вечер старую молитву,

Но больно мне, когда друзья уходят.

Любовь уходит – остается осень.

Роняет осень трепетные листья,

Но грустно мне, когда любовь уходит.

Земля уходит – остается небо.

Рождает небо песни и полеты,

Но страшно мне, когда земля уходит.

Провожали лето до поляны.

Моей матери

Провожали лето до поляны.

До поляны, до чистой речки.

Убирали лодку цветами,

Пели песни, хороводы водили.

Улыбнулось лето на прощанье,

Село в лодку, веслом оттолкнулось…

Желтый лист опустился на воду

И поплыл за летом вдогонку.

ИЗ ДЕТСТВА

Над стадионом сумерки и снег,

Вершины елей недоступны взору,

И чертит веткой быстрые узоры

На тусклом насте легкий человек.

Снег замечает линии судьбы,

Рисунок лиц и очертанья слова.

Но черная фигурка чертит снова,

Не прекращая с январем борьбы.

Себя узнаю – отзовется смех,

Всплывет из-под сознания наружу.

Я пережил жару, дожди и стужу

И помню всё, и понимаю всех.

И этот снег, что долетел сквозь пласт

Минувшего, сквозь сумерки и лица,

До самой смерти, верно, будет длиться,

А после смерти обретет страницы,

Что кем-то будут прочтены, бог даст.

КУШКА

На горизонте тают горы.

Два километра до границы.

Здесь плохо слабым и покорным.

Привольно пацанам и птицам.

Сжигает солнце вид унылый

С крестом Империи на сопке…

Всего па час воды хватило

В трехсотграммовой фляге плоской.

Мне лет четырнадцать, не больше,

Я худ и чёрен от загара.

А ветер волосы ерошит,

Разогревает кровь задаром.

И вся моя любовь к Отчизне

Сосредоточена отныне

На однокласснице капризной,

Живущей там, на Украине.

Мне вся страна, как дом отцовский,

Я так привык по ней скитаться.

И пусть характер не бойцовский,

Но я уже умею драться.

Нас во дворе комендатуры

Солдаты учат рукопашной,

Что жизнь сложна, что бабы – дуры

И всё пройдет как сон вчерашний.

Пусть жарко в точке самой южной,

И на зубах песок скрипучий,

Мне полюбить всё это нужно —

Жару и пылевые тучи.

Мне нужно выжить здесь и выбрать

Себе судьбу и путь-дорогу…

Луна, блестящая, как рыба,

Плывет по небу недотрогой.

Я уехал, а степи остались

Я уехал, а степи остались

Плавить облако в тусклом закате.

На бутон из бетона и стали

Май тяжелые грозы истратил.

Очевидная горечь победы, —

Километры кипят на колесах.

Через год и оттуда уеду

Без успеха, без денег, без спроса.

И на дымной черте горизонта

Усмехнусь в беспокойное небо.

Теплый вечер, начало сезона

И луна, где ни разу я не был.

Пешком по Пушкинской… Неспешно и беспечно

Пешком по Пушкинской… Неспешно и беспечно

В любой субботний день для отдыха души

Пройдемся медленно. Как лица хороши

У девушек, грядущих нам навстречу!

Наследием людей гордятся города,

И тайный звон побед над медленной природой,

Как тайный звон монет. И я уже продал,

И я уже купил хорошую погоду.

Пешком по Пушкинской… К истокам наших песен

В минуту редкую раздумий и добра

Прогулку совершим. Хохочет детвора,

И хорошо дышать, и воздух нам полезен.

Способные любить и в радости одни,

Но жителям Земли останутся навеки

Восторги площадей и Пушкинской огни,

Великие леса и голубые реки.

ПРОГУЛКА

Уже не хозяин. Пускай остальные

По-прежнему бредят успехом и властью.

Я буду бродяжить, пока не остынет

Закат, предназначенный город украсить.

А ночью помедлю напротив фасада,

Напротив подъезда знакомого дома

И буду стоять за косым листопадом

Совсем по-другому, совсем по-другому.

Но есть ли, друг, такие города,

П. Пономареву

Но есть ли, друг, такие города,

Где даже мы сумеем заблудиться?

Проветренные улицы-сестрицы,

И с неба только свежая вода…

Но есть ли, друг, такие города?

Будь юный плющ иль смелый виноград,

А то ведь стены серы от потеков.

На перекрестках ветер одинокий

С любым прохожим потрепаться рад.

Но есть ли, друг, такие города?

Исследуя грохочущий простор,

В парах бензина, в атомном тумане,

Я до сих пор любовью не ранен,

А ты ее бежишь с тех самых пор.

ЖАННА

триптих

I

Рождаются мальчики – будет война

С похмелья, с плена боевым арбалетом

В крестьянские двери зимою и летом

Стучаться и требовать баб и вина —

Три четверти века жиреет она.

А силы уходят, как дети из жизни,

Собаки дичают в сожженных полях,

Мужчины присягу дают второпях.

Плохая примета в любимой Отчизне:

Идешь по дороге – навстречу монах.

Рождается девочка – маленький крик,

Большая забота, живое созданье.

Всё небо в приданое крохотной Жанне,

Дубрава, дорога и чистый родник.

Солдат на колени упал и приник.

В преданиях детства высокие травы,

Горячие сосны и лакомый мед.

От родины всякий на бедность берет,

И Франции нужен не подвиг кровавый

Любовь этой девочки – брови вразлет.

Семнадцать исполнится – замуж пора.

Отряды наемников грабят деревни,

Висят женихи на столбах и деревьях.

Сегодня невеста, но завтра – сестра.

"Мужайся", – и замертво пали ветра.

II

Шелковое знамя, новенькие латы,

Впереди победы, за спиной войска.

На полях сражений мертвые солдаты,

Смелая улыбка, старая тоска.

И поныне длится бон под Орлеаном,

Стискивают пальцы рукоять меча.

С каждым новобранцем умирает Жанна,

С каждой новобрачной плачет по ночам.

Топает пехота копьями наружу.

Жмурится, потеет, кашляет, сопит.

Топает пехота в летний зной и стужу.

Намокает – сохнет, устает – не спит.

Но держать умеют головы герои,

На привалах уток убивают влёт…

Из десятка юных после драки – трое,

Из десятка старых – трех недостает.

Кто-то за деревню, кто-то за свободу —

Всех благословила девичья рука.

Что там косолапый парень из народа,

Сам Господь, сражался во главе полка!

Тянется дорога, словно след кровавый,

На закате солнце, на исходе май.

Слева англичане и бургундцы справа,

Позади свобода, впереди – дубрава…

Связанные руки. Разоренный край.

III

Жанна д'Арк, выходить! – Эхо каркнуло вдоль

коридора

И свалилось в углу на охапку гнилого тряпья.

Если дева Мария с Христом о спасении спорят,

Где Ла Гиру найти пару сотен опасных ребят?

Ах, какая весна! Под Руаном сады в нетерпенье,

В подземельях тюрьмы умирают больные враги…

Ангел долго летел и кружил между светом и тенью,

Тяжело отдыхал, пил взахлеб из холодной реки.

И в толпе городской, пряча крылья под грязной рубахой.

Все играл горбуна, все смеялся похабным словам.

Оловянное небо вознесения ждало со страхом,

И бродяга-монах помолился с грехом пополам.

Всё готово для казни. Трубач задержался на вдохе,

И наемный палач торопливо поджег тишину…

Здравствуй, Жанна. Живые погибнут, скончаются,

сдохнут,

И упрямые души искупят чужую вину.

Здравствуй, Жанна. Не смог. Пять веков пролегло

между нами.

Потерпи пять минут – горожанам неловко смотреть.