Алексей Константинович Толстой - Душистые ветки акации белой

Алексей Константинович Толстой

Душистые ветки акации белой. (Стихи)

6 октября 1856 г., Петербург.

…Знаешь, – хотя это приятно и хорошо, но мне часто мешает легкость, с которой мне дается стихотворство; когда я что-нибудь пишу, у меня всегда складываются 3–4 редакции той же мысли, той же картины, и мне нужно было бы свежее ухо, чтобы выбрать одну из редакций той же самой вещи, – и чем больше мне нравится мысль или картина, тем более я ее меняю и исправляю, так что иногда теряю чутье суждения.

Сегодня с утра я уже переменял и изменял «Ветку акации» так много, что я уже не знаю, что надо оставить и что надо выбросить из разных вариаций, которые я написал; когда лист бумаги исписан и весь перечеркнут, я переписываю заново, начисто, и через несколько времени новый лист так же перемаран и перечеркнут, как первый…

…У меня есть еще несколько вещей, относящихся к Крыму, которые я начал во время нашего путешествия. Одни хорошие, другие слабые, но они все добавляют цельность картины, и оттого я не решаюсь их уничтожить…

Из письма А. К. Толстого С. А. Миллер

Над неприступной крутизноюПовис туманный небосклон;Там гор зубчатою стеноюОт юга север отделен.

Там ночь и снег; там, враг веселья,Седой зимы сердитый богИграет вьюгой и метелью,Ярясь, уста примкнул к ущелью

И воет в их гранитный рог.Но здесь благоухают розы,Бессильно вихрем снеговымСюда он шлет свои угрозы,Цветущий берег невредим.

Над ним весна младая веет,И лавр, Дианою храним,В лучах полудня зеленеетНад морем вечно голубым.

Клонит к лени полдень жгучий.Замер в листьях каждый звук,В розе пышной и пахучей,Нежась, спит блестящий жук;

А из камней вытекая,Однозвучен и гремуч,Говорит, не умолкая,И поет нагорный ключ.

Всесильной волею Аллаха,Дающего нам зной и снег,Мы возвратились с ЧатырдахаБлагополучно на ночлег.

Все налицо, все без увечья:Что значит ловкость человечья!А признаюсь, когда мы тамПолзли, как мухи, по скалам,

То мне немного было жутко:Сорваться вниз плохая шутка!Гуссейн, послушай, помогиСтащить мне эти сапоги,

Они потрескались от жара;Да что ж не видно самовара?Сходи за ним; а ты, Али,Костер скорее запали.

Постелим скатерти у моря,Достанем ром, заварим чай,И все возляжем на простореСмотреть, как пламя, с ночью споря,Померкнет, вспыхнет невзначай

И озарит до половиныДубов зеленые вершины,Песчаный берег, водопад,Крутых утесов грозный ряд,

От пены белый и ревущийИз мрака выбежавший валИ перепутанного плющаКонцы, висящие со скал.

Ты помнишь ли вечер, как море шумело,В шиповнике пел соловей,Душистые ветки акации белойКачались на шляпе твоей?

Меж камней, обросших густым виноградом,Дорога была так узка;В молчанье над морем мы ехали рядом,С рукою сходилась рука.

Ты так на седле нагибалась красиво,Ты алый шиповник рвала,Буланой лошадки косматую гривуС любовью ты им убрала;

Одежды твоей непослушные складкиЦеплялись за ветви, а тыБеспечно смеялась – цветы на лошадке,В руках и на шляпе цветы!

Ты помнишь ли рев дождевого потокаИ пену и брызги кругом;И как наше горе казалось далёко,И как мы забыли о нем!

Вы всё любуетесь на скалы,Одна природа вас манит,И возмущает вас немалоМой деревенский аппетит.

Но взгляд мой здесь иного рода,Во мне лицеприятья нет;Ужели вишни не природаИ тот, кто ест их, не поэт?

Нет, нет, названия вандалаОт вас никак я не приму:И Ифигения едала,Когда она была в Крыму!

Туман встает на дне стремнин,Среди полуночной прохладыСильнее пахнет дикий тмин,Гремят слышнее водопады.

Как ослепительна луна!Как гор очерчены вершины!В сребристом сумраке виднаВнизу Байдарская долина.

Над нами светят небеса,Чернеет бездна перед нами,Дрожит блестящая росаНа листьях крупными слезами…

Душе легко. Не слышу яОков земного бытия,Нет места страху, ни надежде, —Что будет впредь, что было прежде

Мне все равно – и что меняВсегда как цепь к земле тянуло,Исчезло все с тревогой дня,Все в лунном блеске потонуло…

Куда же мысль унесена?Что ей так видится дремливо?Не средь волшебного ли снаМы едем вместе вдоль обрыва?

Ты ль это, робости полна,Ко мне склонилась молчаливо?Ужель я вижу не во сне,Как звезды блещут в вышине,

Как конь ступает осторожно,Как дышит грудь твоя тревожно?

Иль при обманчивой лунеМеня лишь дразнит призрак ложныйИ это сон? О, если б мнеПроснуться было невозможно!

Как чудесно хороши вы,Южной ночи красоты:Моря синего заливы,Лавры, скалы и цветы!

Но мешают мне немножкоЖизнью жить средь этих стран:Скорпион, сороконожкаИ фигуры англичан.

Обычной полная печали,Ты входишь в этот бедный дом,Который ядра осыпалиНедавно пламенным дождем;

Но юный плющ, виясь вкруг зданья,Покрыл следы вражды и зла —Ужель еще твои страданьяМоя любовь не обвила?

Приветствую тебя, опустошенный дом,Завядшие дубы, лежащие кругом,И море синее, и вас, крутые скалы,И пышный прежде сад – глухой и одичалый!

Усталым путникам в палящий летний деньЕще даешь ты, дом, свежительную тень,Еще стоят твои поруганные стены,Но сколько горестной я вижу перемены!

Едва лишь я вступил под твой знакомый кров,Бросаются в глаза мне надписи врагов,Рисунки грубые и шутки площадные,Где с наглым торжеством поносится Россия;

Всё те же громкие, хвастливые словаНечестное врагов оправдывают дело.Вздохнув, иду вперед; мохнатая соваБесшумно с зеркала разбитого слетела;

Вот в угол бросилась испуганная мышь…Везде обломки, прах; куда ни поглядишь,Везде насилие, насмешки и угрозы;А из саду в окно вползающие розы,

За мраморный карниз цепляясь там и тут,Беспечно в красоте раскидистой цветут,Как будто на дела враждебного народаНабросить свой покров старается природа,

Вот ящерица здесь меж зелени и плит,Блестя как изумруд, извилисто скользит,И любо ей играть в молчании могильном,Где на пол солнца луч столбом ударил пыльным…

Но вот уж сумерки; вот постепенно мглаНа берег, на залив, на скалы налегла;Все больше в небе звезд, в аллеях все темнее,Душистее цветы, и запах трав сильнее;

На сломанном крыльце сижу я, полон дум;Как тихо все кругом, как слышен моря шум…

Тяжел наш путь, твой бедный мулУстал топтать терновник злобный;Взгляни наверх: то не аул,Гнезду орлиному подобный;

То целый город; смолкнул гулНародных празднеств и торговли,И ветер тления подулНа Богом проклятые кровли.

Во дни глубокой старины(Гласят народные скрижали),Во дни неволи и печали,Сюда Израиля сыны

От ига чуждого бежали,И град возник на высях гор.Забыв отцов своих позорИ горький плен Ерусалима,

Здесь мирно жили караимы;Но ждал их давний приговор,И пала тяжесть божья гневаНа ветвь караемого древа.

И город вымер. Здесь и тамОстатки башен по стенам,Кривые улицы, кладбища,Пещеры, рытые в скалах,

Давно безлюдные жилища,Обломки, камни, пыль и прах,Где взор отрады не находит;

Две-три семьи как тени бродятСредь голых стен; но дорогиДля них родные очаги,И храм отцов, от моха черный,Над коим плавные круги,Паря, чертит орел нагорный…

Где светлый ключ, спускаясь вниз,По серым камням точит слезы,Ползут на черный кипарисГроздами пурпурные розы.

Сюда когда-то, в жгучий зной,Под темнолиственные лавры,Бежали львы на водопойИ буро-пегие кентавры;

С козлом бодался здесь сатир;Вакханки с криками и смехомСвершали виноградный пир,И хор тимпанов, флейт и лир

Сливался шумно с дальним эхом.На той скале Дианы храмХранила девственная жрица,А здесь над морем по ночамПлыла богини колесница…

Но уж не та теперь пора;Где был заветный лес Дианы,Там слышны звуки топора,Грохочут вражьи барабаны;

И все прошло; нигде следаНе видно Греции счастливой,Без тайны лес, без плясок нивы,Без песней пестрые стадаПасет татарин молчаливый…

Солнце жжет; перед грозоюИзменился моря вид:Засверкал меж бирюзоюИзумруд и малахит.

Здесь на камне буду ждать я,Как, вздымая корабли,Море бросится в объятьяИзнывающей земли,

И, покрытый пеной белой,Утомясь, влюбленный богСнова ляжет, онемелый,У твоих, Таврида, ног.

Смотри, все ближе с двух сторонНас обнимает лес дремучий;Глубоким мраком полон он,Как будто набежали тучи,

Иль меж деревьев вековыхНас ночь безвременно застигла,Лишь солнце сыплет через нихМестами огненные иглы.

Зубчатый клен, и гладкий бук,И твердый граб, и дуб корнистыйВторят подков железный звукСредь гама птичьего и свиста;

И ходит трепетная смесьПолутеней в прохладе мглистой,И чует грудь, как воздух весьПропитан сыростью душистой.

Вон там украдкой слабый лучСкользит по липе, мхом одетой,И дятла стук, и близко где-тоЖурчит в траве незримый ключ…

Привал. Дымяся, огонекТрещит под таганом дорожным,Пасутся кони, и далекВесь мир с его волненьем ложным.

Здесь долго б я с тобою могМечтать о счастии возможном!Но, очи грустно опустивИ наклонясь над крутизною,

Ты молча смотришь на залив,Окружена зеленой мглою…Скажи, о чем твоя печаль?Не той ли думой ты томима,

Что счастье, как морская даль,Бежит от нас неуловимо?Нет, не догнать его уж нам,Но в жизни есть еще отрады;

Не для тебя ли по скаламБегут и брызжут водопады?Не для тебя ль в ночной тениВчера цветы благоухали?

Из синих волн не для тебя лиВосходят солнечные дни?А этот вечер? О, взгляни,Какое мирное сиянье!

Не слышно в листьях трепетанья,Недвижно море; корабли,Как точки белые вдали,Едва скользят, в пространстве тая;

Какая тишина святая Царит кругом!Нисходит к намКак бы предчувствие чего-то;

В ущельях ночь; в тумане тамДымится сизое болото,И все обрывы по краямГорят вечерней позолотой…

Лето 1856–1858