Юрий Джанумов - Стихи

ЮРИЙ ДЖАНУМОВ. СТИХИ.

Ю.А. Джанумов(Краткая биография)

Юрий Александрович Джанумов родился в Москве, в 1907 году. 12-летним подростком он был вывезен матерью из России; после скитаний, они попали в Берлин, где и обосновались. В Берлине Джанумов окончил гимназию. Семья бедствовала и ему, попутно с ученьем, приходилось много работать, простым рабочим.

Стихи начал писать рано; юношей вступил в литературный кружок, в котором состояли в те годы В. Набоков, В. Ходасевич, друзья Джанумова Горлины и многие другие поэты и писатели.

За три года до войны Джанумов впервые избавился от нужды, получив хорошую работу в Ольденбурге, где он и прожил эти годы спокойно и обеспеченно. Во время войны судьба забросила его в Дрезден, — там ему пришлось пережить воздушный налет, превративший столицу Саксонии в развалины. Джанумов и его мать спаслись, невеста Джанумова погибла.

Оттуда Джанумова с матерью эвакуировали в Чехословакию, где, после прихода советских войск, он был арестован и год провел в тюрьме. Освободиться ему помог безвестный лейтенант, приходивший к Джанумову в одиночку и с увлечением слушавший стихи эмигрантских поэтов, множество которых Джанумов знал наизусть. Накануне перевода в другую тюрьму, лейтенанту удалось вывести Джанумова на улицу и отпустить его. После этого Джанумов выбрался из Чехословакии в Австрию, откуда он переехал в Баварию, в Мюнхен, где и прожил свои послевоенные годы. Умер он летом 1965 года.

Вероятно, тяжелые испытания во время войны, затем арест и тюрьма сильно повлияли на окончательное формирование характера Джанумова: несмотря на его общительность, он был замкнутым человеком и внутренне не мог преодолеть своего одиночества. Об этом говорит и выпущенный его друзьями сборник стихов, раскрывающий сложный мир этого своеобразного и одинокого человека.

Георгий Адамович. Предисловие

Покойного Юрия Джанумова лично я не знал. Но читая его стихи, как будто встретился с ним и выслушал монолог человека душевно-своеобразного, много пережившего и которому во всяком случае было, что сказать. Даже больше: человека, который писал стихи потому, что ему мучительно хотелось найти из своего одиночества выход и может быть помочь найти его другим, не менее одиноким, чем он.

Эти стихи, конечно, не совсем совершенны. Поэту можно было бы сделать упрек в многословии и в склонности к какой-то неврастенической риторике, хотя попадаются у него и строчки отточенные, очень выразительные. Но настроения и мысли, владевшие Джанумовым, было бы нелегко сочетать с поэтической гладкостью и сжатостью. Вероятно он это сознавал, а сознавая и не стремился к тому, что могло бы оказаться лишь поверхностно-удачно и обеднило бы его пусть и шероховатую, однако внутренне живую лирику. Во времена символистов принято было делить сборники стихов на те, в которых есть «лирическое содержание» и те, в которых оно отсутствует, причем за вторыми вполне справедливо отрицалось какое-либо значение. Наличность «лирического содержания» у Джанумова бесспорна, она чувствуется с первых же его стихов и сразу приковывает внимание.

Духовно и физически он принадлежал к «детям страшных лет России». Однако у Джанумова обиды или невзгоды, связанные с ходом истории, осложнены догадками иного порядка, относящимися к миру в целом. Горечь, внушенная участью друзей и сверстников, побудила его вглядеться дальше, глубже, и спросить себя, не соответствует ли ей нечто метафизическое, ускользающее от нашего вмешательства и даже понимания. Немного было в последния десятилетия стихов, где из неведомых далей так явственно веял бы холодок, перед которым человек бессилен.

Несомненно, сказались тут и некоторые литературные воспоминания, да и кто из поэтов, даже самых больших, бывает от них свободен? Иногда они безотчетны, однако все же остаются воспоминаниями, перенятыми от тех, кто хранил их умышленно. У Джанумова в сборнике, как некий «magnus parens», присутствует Бодлер, с его тяжестью, перебоями, скрипами, остановками и отказом от обычной, выветрившейся поэтической прелести. Я не сравниваю, а только указываю на преемственность. Помнил ли Джанумов, когда писал о ночи, развернувшей

над морем и сушейЧерное знамя победы своей —

помнил ли он один из бодлеровских «Сплинов», кончающихся образом до крайности схожим? Прошло больше ста лет, люди по-иному страдают, по-иному скучают или радуются, но за этой переменчивой житейской оболочкой не изменилось, да и не могло измениться, в сущности почти ничего.

Юрий Джанумов был поэтом, неизменность эту понявшим и на нее по-своему откликавшимся.

СТИХИ

«Всего не высказать в четверостишьях…»

Всего не высказать в четверостишьях,Всего не спеть ни лютням, ни смычкам.Страшнее бурь есть у души — затишья,И есть начала, равные концам.

Мы путешествуем от колыбелиДо той черты, где ожидает Смерть,Но чьи глаза пытливые сумелиВ ее чертог дорогу рассмотреть?

Так бродим мы, томимые желаньемСо скрягой-счастьем перейти на ты,Пока желать напрасно не устанемИ не растратим попусту мечты.

Все есть в продаже: совестью, любовью,Свободой, честью — можно ль удивить?Ты, время, лишь — ни золотом, ни кровью,Ничем, нигде нельзя тебя купить.

В хрустальном мире ритмов и созвучий,Душа, ты только скрипка, не смычок,Благословим за подвиг их певучийВсех, кто стихами в жизни занемог.

НА ПОЛЮСЕ

Мрачнеет даль за вихрем снежной пыли;Вчера — буран, сегодня — ждем пургу.Полярной спячкой скованные милиИ след саней на пройденном снегу.

Скрипят полозья и собаки, тужась,Еще везут уже ненужный груз.И мертвой хваткою сжимает ужасСуровые сердца под мехом блуз.

Молчание овладевает нами.Зато надежда шепчет все жадней…Товарищи, — нам скоро быть врагамиПри дележе последних сухарей.

И вот — привал, чтоб выкурить по трубке,Чтоб переждать в палатке снеговерть.Еще есть ром, — учтивая уступка,Которую нам предлагает смерть.

Темно. Тепло. И длится бесконечноКосноязычный вой эфирных волн…И слышим мы, как ласковая вечностьНад нами лепит белый братский холм.

СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

В. Л. Пиотровскому

Пока под ливнем охлаждался камень,Пока росло во мгле косноязычье —Жестокими и нежными стихамиНочь рассказала мне о Беатриче.

Я подходил к окну и жадно слушал,Как били землю дождевые плети,Как проносились вихрями сквозь душуМногоголосые тысячелетья.

Да, в эту ночь пришло средневековье,Изъеденное ржавчиной суровой,И тронуло греховною любовьюБессонницу мечтателя ночного.

Он был свидетелем переговоровНаемной совести с отцеубийцей,И различал, как мерили дозорыЖелезным шагом тишину столицы.

На площадях горели медным жаромКостры благоразумного закона.Но страсть сожгла в неистовом пожареДля пытки предназначенные стоны.

О, Беатриче! — миг бывает сладок,Напрасно ночь предчувствием пугает…Ты задала мне тысячу загадок,И ни одной душа не разгадает.

«Цветет миндаль и розовою пеной…»

Цветет миндаль и розовою пенойВскипает рощ весенних изумруд…Как вырваться из солнечного плена,Из золотых и жгучих этих пут?

Куда идти и по какой дороге, —Не все ль сегодня равно хороши?Не всюду ль щедро разбросали богиПодарки для восторженной души?!

Так ласков этот день и так беззлобноВдруг налетает шалый ветерок, —Как будто друга встретил он и обнял,Целуя впопыхах в глаза, в висок.

Так безмятежен мир: ликуют птицы,Трепещут бабочки; чисты, легки,Клубятся облачные вереницы;Цветет миндаль, роняя лепестки.

И кажется душе, что голубаяПреграда рушится — раскрылась твердь,И рощами утраченного раяЕй вновь, как встарь, позволено владеть.

«Ветер приносит мне запахи ночи…»