Александр Пушкин - Стихотворения 1824

Пушкин Александр Сергеевич

Стихотворения 1824

Всё кончено: меж нами связи нет.В последний раз обняв твои колени,Произносил я горестные пени.Всё кончено — я слышу твой ответ.Обманывать себя не стану [вновь],Тебя тоской преследовать не буду,Про[шедшее]  быть может позабуду —Не для меня сотворена любовь.Ты молода: душа твоя прекрасна,И многими любима будешь ты.

  1.Недвижный страж дремал на царственном пороге,Владыка севера один в своем чертогеБезмолвно бодрствовал, и жребии землиВ увенчанной главе стесненные лежали,   Чредою выпадалиИ миру тихую неволю в дар несли, —

   2.И делу своему Владыка сам дивился.Се благо, думал он, и взор его носилсяОт Тибровых валов до Вислы и Невы,От сарско-сельских лип до башен Гибралтара:   Всё молча ждет удара,Всё пало — под ярем склонились все главы.

   3."Свершилось! молвил он. Давно ль народы мираПаденье славили Великого Кумира,................................................................................................................................................................

   4.Давно ли ветхая Европа свирепела?Надеждой новою Германия кипела,Шаталась Австрия, Неаполь восставал,За Пиренеями давно ль судьбой народа   Уж правила Свобода,И Самовластие лишь север укрывал?

   5.Давно ль — и где же вы, зиждители Свободы?Ну что ж? витийствуйте, ищите прав Природы,Волнуйте, мудрецы, безумную толпу —Вот Кесарь- где же Брут? О грозные витии.   Цалуйте жезл РоссииИ вас поправшую железную стопу".

   6.Он рек, и некий дух повеял невидимо,Повеял и затих, и вновь повеял мимо,Владыку севера мгновенный хлад объял,На царственный порог вперил, смутясь, он очи —   Раздался бой полночи —И се внезапный гость в чертог царя предстал.

   7.То был сей чудный муж, посланник провиденья,Свершитель роковой безвестного веленья,Сей всадник, перед кем склонилися цари,Мятежной Вольности наследник и убийца,   Сей хладный кровопийца,Сей царь, исчезнувший, как сон, как тень зари.

   8.Ни тучной праздности ленивые морщины,Ни поступь тяжкая, ни ранние седины.Ни пламя бледное нахмуренных очейНе обличали в нем изгнанного героя,   Мучением покояВ морях казненного по манию царей.

   9.Нет, чудный взор его, живой, неуловимый,То вдаль затерянный, то вдруг неотразимый,Как боевой перун, как молния сверкал;Во цвете здравия и мужества и мощи,   Владыке полунощиВладыка запада, грозящий, предстоял.

   10.Таков он был, когда в равнинах АвстерлицаДружины севера гнала его десница,И русской в первый раз пред гибелью бежал,Таков он был, когда с победным договором   И с миром и с позоромПред юным он царем в Тильзите предстоял.

Нельзя, мой толстый Аристип:Хоть я люблю твои беседы,Твой милый нрав, твой милый хрип,Твой вкус и жирные обеды,Но не могу с тобою плытьК брегам полуденной Тавриды.Прошу меня не позабыть,Любимец Вакха и Киприды!Когда чахоточный отецНемного тощей ЭнеидыПускался в море наконец,Ему Гораций, умный льстец.Прислал торжественную оду,Где другу Августов певецСулил хорошую погоду.Но льстивых од я не пишу;Ты не в чахотке, славу богу:У неба я тебе прошуЛишь аппетита на дорогу.

Зачем ты послан был и кто тебя послал?Чего, добра иль зла, ты верный был свершитель?   Зачем потух, зачем блистал,   Земли чудесный посетитель?Вещали книжники, тревожились [цари],   Толпа пред ними волновалась,Разоблаченные пустели алтари,   [Свободы буря] подымалась.И вдруг нагрянула… Упали в прах и в кровь,   Разбились ветхие скрижали,Явился Муж судеб, рабы затихли вновь,   Мечи да цепи зазвучали.   И горд и наг пришел Разврат,   И перед [?] ним [?] сердца застыли,   За власть [?] Отечество забыли,   За злато продал брата брат.   Рекли безумцы: нет Свободы,   И им поверили народы.   [И безразлично, в их речах,]   Добро и зло, всё стало тенью —   Всё было предано презренью,   Как ветру предан дольный прах.

Морей [красавец] окриленный!Тебя зову — плыви, плывиИ сохрани залог бесценныйМольбам, надеждам и любви.Ты, ветер, утренним дыханьемСчаст[ливый] парус напрягай.Ты колыханьемЕе груди не утомляй.

О боги мирные полей, дубров и гор,Мой Аполлон ваш любит разговор,Меж вами я нашел и Музу молодую,Подругу дней моих невинную, простую,Но чем-то милую — не правда ли, друзья?И своенравная волшебница моя,Как тихой ветерок иль пчелка золотая,Иль беглый поцелуй, туда, сюда летая

Полу-милорд, полу-купец,Полу-мудрец, полу-невежда,Полу-подлец, но есть надежда,Что будет полным наконец.

Певец-Давид был ростом мал,Но повалил же Голиафа,Кот[орый][?] был[?] и генерал[?],И, положусь[?], не про[ще][?] гр[афа].

Плещут волны Флегетона,Своды тартара дрожат,Кони бледного ПлутонаБыстро к нимфам ПелионаИз aида бога мчат.Вдоль пустынного заливаПрозерпина вслед за ним,Равнодушна и ревнива,Потекла путем одним.Пред богинею коленаРобко юноша склонил.И богиням льстит измена:Прозерпине смертный мил.Ада гордая царицаВзором юношу зовет,Обняла — и колесницаУж к аиду их несет:Мчатся, облаком одеты;Видят вечные луга,Элизей и томной ЛетыУсыпленные брега.Там бессмертье, там забвенье,Там утехам нет конца.Прозерпина в упоенье,Без порфиры и венца,Повинуется желаньям,Предает его лобзаньямСокровенные красы,В сладострастной неге тонетИ молчит и томно стонет…Но бегут любви часы:Плещут волны Флегетона,Своды тартара дрожат:Кони бледного ПлутонаБыстро мчат его назад.И Кереры дочь уходит.И счастливца за собойИз элизия выводитПотаенною тропой;И счастливец отпираетОсторожною рукойДверь, откуда вылетаетСновидений ложный рой.

Здравствуй, Вульф, приятель мой!Приезжай сюда зимой,Да Языкова поэтаЗатащи ко мне с собойПогулять верхом порой,Пострелять из пистолета.Лайон, мой курчавый брат(Не Михайловской приказчик),Привезет нам, право, клад…Что? — бутылок полный ящик.Запируем уж, молчи!Чудо — жизнь анахорета!В Троегорском до ночи,А в Михайловском до света:Дни любви посвящены,Ночью царствуют стаканы,Мы же — то смертельно пьяныТо мертвецки влюблены.

(Михайловское, 1824)

Издревле сладостный союзПоэтов меж собой связует:Они жрецы единых муз,Единый пламень их волнует;Друг другу чужды по судьбе,Они родня по вдохновенью.Клянусь Овидиевой тенью:Языков, близок я тебе.Давно б на Дерптскую дорогуЯ вышел утренней поройИ к благосклонному порогуПонес тяжелый посох мой,И возвратился б оживленныйКартиной беззаботных дней,Беседой вольно-вдохновеннойИ звучной лирою твоей.Но злобно мной играет счастье:Давно без крова я ношусь,Куда подует самовластье:Уснув, не знаю, где проснусь. —Всегда гоним, теперь в изгнаньиВлачу закованные дни.Услышь, поэт, мое призванье,Моих надежд не обмани.В деревне, где Петра питомец,Царей, цариц любимый рабИ их забытый однодомец,Скрывался прадед мой Арап,Где, позабыв ЕлисаветыИ двор и пышные обеты,Под сенью липовых аллейОн думал в охлажденны летыО дальней Африке своей,Я жду тебя. Тебя со мноюОбнимет в сельском шалашеМой брат по крови, по душе,Шалун, замеченный тобою;И муз возвышенный пророк,Наш Дельвиг всё для нас оставит.И наша троица прославитИзгнанья темный уголок.Надзор обманем караульный,Восхвалим вольности дарыИ нашей юности разгульнойПробудим шумные пиры,Вниманье дружное преклонимКо звону рюмок и стихов,И скуку зимних вечеровВином и песнями прогоним.

   Книгопродавец.Стишки для вас одна забава,Немножко стоит вам присесть,Уж разгласить успела славаВезде приятнейшую весть:Поэма, говорят, готова,Плод новый умственных затей.Итак, решите: жду я слова:Назначьте сами цену ей.Стишки любимца муз и грацийМы вмиг рублями заменимИ в пук наличных ассигнацийЛисточки ваши обратим…О чем вздохнули так глубоко?Нельзя ль узнать?

   Поэт.   Я был далеко:Я время то воспоминал,Когда, надеждами богатый,Поэт беспечный, я писалИз вдохновенья, не из платы.Я видел вновь приюты скалИ темный кров уединенья,Где я на пир воображенья,Бывало, музу призывал.Там слаще голос мой звучал:Там доле яркие виденья,С неизъяснимою красой,Вились, летали надо мнойВ часы ночного вдохновенья!..Всё волновало нежный ум:Цветущий луг, луны блистанье,В часовне ветхой бури шум,Старушки чудное преданье.Какой-то демон обладалМоими играми, досугом;За мной повсюду он летал,Мне звуки дивные шептал,И тяжким, пламенным недугомБыла полна моя глава;В ней грезы чудные рождались;В размеры стройные стекалисьМои послушные словаИ звонкой рифмой замыкались.В гармонии соперник мойБыл шум лесов, иль вихорь буйный,Иль иволги напев живой,Иль ночью моря гул глухой,Иль шопот речки тихоструйной.Тогда, в безмолвии трудов,Делиться не был я готовС толпою пламенным восторгом,И музы сладостных даровНе унижал постыдным торгом;Я был хранитель их скупой:Так точно, в гордости немой,От взоров черни лицемернойДары любовницы младойХранит любовник суеверный.

   Книгопродавец.Но слава заменила вамМечтанья тайного отрады:Вы разошлися по рукам.Меж тем как пыльные громадыЛежалой прозы и стиховНапрасно ждут себе чтецовИ ветреной ее награды.

   Поэт.Блажен, кто про себя таилДуши высокие созданьяИ от людей, как от могил,Не ждал за чувство воздаянья!Блажен, кто молча был поэтИ, терном славы не увитый,Презренной чернию забытый,Без имени покинул свет!Обманчивей и снов надежды,Что слава? шопот ли чтеца?Гоненье ль низкого невежды?Иль восхищение глупца?

   Книгопродавец.Лорд Байрон был того же мненья;Жуковский то же говорил;Но свет узнал и раскупилИх сладкозвучные творенья.И впрям, завиден ваш удел:Поэт казнит, поэт венчает;Злодеев громом вечных стрелВ потомстве дальном поражает;Героев утешает он;С Коринной на киферской тронСвою любовницу возносит.Хвала для вас докучный звон;Но сердце женщин славы просит:Для них пишите; их ушамПриятна лесть Анакреона:В младые лета розы намДороже лавров Геликона.

   Поэт.Самолюбивые мечты,Утехи юности безумной!И я, средь бури жизни шумнойИскал вниманья красоты.Глаза прелестные читалиМеня с улыбкою любви:Уста волшебные шепталиМне звуки сладкие мои…Но полно! в жертву им свободыМечтатель уж не принесет;Пускай их юноша поет.Любезный баловень природы.Что мне до них? Теперь в глушиБезмолвно жизнь моя несется;Стон лиры верной не коснетсяИх легкой, ветреной души:Не чисто в них воображенье:Не понимает нас оно,И, признак бога, вдохновеньеДля них и чуждо и смешно.Когда на память мне невольноПридет внушенный ими стих,Я так и вспыхну, сердцу больно:Мне стыдно идолов моих.К чему, несчастный, я стремился?Пред кем унизил гордый ум?Кого восторгом чистых думБоготворить не устыдился?…..

   Книгопродавец.Люблю ваш гнев. Таков поэт!Причины ваших огорченийМне знать не льзя: но исключенийДля милых дам ужели нет?Ужели ни одна не стоитНи вдохновенья, ни страстей,И ваших песен не присвоитВсесильной красоте своей?Молчите вы?

   Поэт.   Зачем поэтуТревожить сердца тяжкой сон?Бесплодно память мучит он.И что ж? какое дело свету?Я всем чужой!….. душа мояХранит ли образ незабвенный?Любви блаженство знал ли я?Тоскою ль долгой изнуренный,Таил я слезы в тишине?Где та была, которой очи,Как небо, улыбались мне?Вся жизнь, одна ли, две ли ночи?.........................................И что ж? Докучный стон любви,Слова покажутся моиБезумца диким лепетаньем.Там сердце их поймет одно,И то с печальным содроганьем:Судьбою так уж решено.Ах, мысль о той души завялойМогла бы юность оживитьИ сны поэзии бывалойТолпою снова возмутить!…Она одна бы разумелаСтихи неясные мои;Одна бы в сердце пламенелаЛампадой чистою любви!Увы, напрасные желанья!Она отвергла заклинанья,Мольбы, тоску души моей:Земных восторгов излиянья,Как божеству, не нужно ей!…

   Книгопродавец.Итак, любовью утомленный,Наскуча лепетом молвы,Заране отказались выОт вашей лиры вдохновенной.Теперь, оставя шумный свет,И Муз, и ветреную моду,Что ж изберете вы?

   Поэт.   Свободу.

   Книгопродавец.Прекрасно. Вот же вам совет;Внемлите истинне полезной:Наш век — торгаш; в сей век железныйБез денег и свободы нет.Что Слава? — Яркая заплатаНа ветхом рубище певца.Нам нужно злата, злата, злата:Копите злато до конца!Предвижу ваше возраженье;Но вас я знаю, господа:Вам ваше дорого творенье,Пока на пламени ТрудаКипит, бурлит воображенье;Оно застынет, и тогдаПостыло вам и сочиненье.Позвольте просто вам сказать:Не продается вдохновенье,Но можно рукопись продать.Что ж медлить? уж ко мне заходятНетерпеливые чтецы;Вкруг лавки журналисты бродят,За ними тощие певцы:Кто просит пищи для сатиры,Кто для души, кто для пера;И признаюсь — от вашей лирыПредвижу много я добра.

   Поэт.Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись.   Условимся.

Прощай, свободная стихия!В последний раз передо мнойТы катишь волны голубыеИ блещешь гордою красой.

Как друга ропот заунывный.Как зов его в прощальный час,Твой грустный шум, твой шум призывныйУслышал я в последний раз.

Моей души предел желанный!Как часто по брегам твоимБродил я тихий и туманныйЗаветным умыслом томим!

Как я любил твои отзывы,Глухие звуки, бездны гласИ тишину в вечерний час,И своенравные порывы!

Смиренный парус рыбарей,Твоею прихотью хранимый,Скользит отважно средь зыбей:Но ты взыграл, неодолимый,И стая тонет кораблей.

Не удалось навек оставитьМне скучный, неподвижный брег,Тебя восторгами поздравитьИ по хребтам твоим направитьМой поэтической побег!

Ты ждал, ты звал… я был окован:Вотще рвалась душа моя:Могучей страстью очарован,У берегов остался я…

О чем жалеть? Куда бы нынеЯ путь беспечный устремил?Один предмет в твоей пустынеМою бы душу поразил.

Одна скала, гробница славы…Там погружались в хладный сонВоспоминанья величавы:Там угасал Наполеон.

Там он почил среди мучений.И вслед за ним, как бури шум,Другой от нас умчался гений,Другой властитель наших дум.

Исчез, оплаканный свободой,Оставя миру свой венец.Шуми, взволнуйся непогодой:Он был, о море, твой певец.

Твой образ был на нем означен,Он духом создан был твоим:Как ты, могущ, глубок и мрачен,Как ты, ничем неукротим.

Мир опустел… Теперь куда жеМеня б ты вынес, океан?Судьба людей повсюду та же:Где благо, там уже на стражеИль просвещенье, иль тиран.

Прощай же, море! Не забудуТвоей торжественной красыИ долго, долго слышать будуТвой гул в вечерние часы.

В леса, в пустыни молчаливыПеренесу, тобою полн,Твои скалы, твои заливы,И блеск, и тень, и говор волн.

Певец! издревле меж собоюВраждуют наши племена:То [наша] стонет сторона,То гибнет ваша под грозою.

И вы, бывало, пировалиКремля [позор и] плен,И мы о камни падших стенМладенцев Праги избивали,Когда в кровавый прах топталиКрасу Костюшкиных знамен.

И тот не наш, кто с девой вашейКольцом заветным сопряжен;Не выпьем мы заветной чашейЗдоровье ваших красных жен;[И наша дева молодая,]Привлекши сердце поляка,[Отвергнет,] [гордостью пылая,]Любовь народного врага.

Но глас поэзии чудеснойСердца враждебные дружитПеред улыбкою небеснойЗемная ненависть [?] молчит,При сладких [?] звуках вдохновенья,При песнях [лир]…И восстают благословенья,На племена [?] [ни] сходит мир….

Когда твой друг на глас твоих речейОтветствует язвительным молчаньем;Когда свою он от руки твоей,Как от змеи, отдернет с содроганьем;Как, на тебя взор острый пригвоздя,Качает он с презреньем головою, —Не говори: "он болен, он дитя,Он мучится безумною тоскою";Не говори: "неблагодарен он:Он слаб и зол, он дружбы недостоин;Вся жизнь его какой-то тяжкой сон"…Ужель ты прав? Ужели ты спокоен?Ах, если так, он в прах готов упасть,Чтоб вымолить у друга примиренье.Но если ты святую дружбы властьУпотреблял на злобное гоненье;Но если ты затейливо язвилПугливое его воображеньеИ гордую забаву находилВ его тоске, рыданьях, униженье;Но если сам презренной клеветыТы про него невидимым был эхом;Но если цепь ему накинул тыИ сонного врагу предал со смехом,И он прочел в немой душе твоейВсё тайное своим печальным взором, —Тогда ступай, не трать пустых речей —Ты осужден последним приговором.

Ты издал дядю моего:Творец опасного соседаДостоин очень [был] того,Хотя покойная БеседаИ не заметила его.Теперь издай [меня], приятель,[Плоды] пустых моих трудов,Но ради Феба, мой Плетнев,Когда ж ты будешь свой издатель?

Как жениться задумал царский арап,Меж боярынь арап похаживает,На боярышен арап поглядывает.Что выбрал арап себе сударушку,Черный ворон белую лебедушку.А как он арап чернешенек,А она-то душа белешенька.

О дева-роза, я в оковах;Но не стыжусь твоих оков:Так соловей в кустах лавровых,Пернатый царь лесных певцов,Близ розы гордой и прекраснойВ неволе сладостной живетИ нежно песни ей поетВо мраке ночи сладострастной.

   T- прав, когда так верно вас   Сравнил он с радугой живою:   Вы милы, как она, для глаз   И как она пременчивы душою;И с розой сходны вы, блеснувшею весной:   Вы так же, как она, пред нами   Цветете пышною красой   И так же колетесь, бог с вами.Но более всего сравнение с ключом   Мне нравится — я рад ему сердечно:Да, чисты вы, как он, и сердцем и умом,   И холодней его конечно.Сравненья прочие не столько хороши;Поэт не виноват — сравненья не удобны.Вы прелестью лица и прелестью души   К несчастью бесподобны.

Мне жаль великия жены,Жены, которая любила[Все роды славы: ] дым войныИ дым Парнасского кадила.Мы ей одолженыИ просвещеньем и Тавридой,И посрамлением [?] Луны,И мы прозвать [должны]Ее Минервой, Аонидой.В аллеях Сарского селаОна с Державиным, с ОрловымБеседы мудрые [?] вела[чай пила]С Делиньем — иногда с Барковым [?].Старушка милая жилаПриятно и немного блудно,Вольтеру первый друг была,Наказ писала, флоты жгла,И умерла, садясь на судно.[С тех пор] мгла.Россия, бедная держава,Твоя удавленная славаС Екатериной умерла.

He стану я жалеть о розах,Увядших с легкою весной:Мне мил и виноград на лозах,В кистях созревший под горой,Краса моей долины злачной,Отрада осени златой,Продолговатый и прозрачный,Как персты девы молодой.

Фонтан любви, фонтан живой!Принес я в дар тебе две розы.Люблю немолчный говор твойИ поэтические слезы.

Твоя серебряная пыльМеня кропит росою хладной:Ах, лейся, лейся, ключ отрадный!Журчи, журчи свою мне быль…

Фонтан любви, фонтан печальный!И я твой мрамор вопрошал:Хвалу стране прочел я дальнoй;Но о Марии ты молчал…

Светило бледное гарема!И здесь ужель забвенно ты?Или Мария и ЗаремаОдни счастливые мечты?

Иль только сон воображеньяВ пустынной мгле нарисовалСвои минутные виденья,Души неясный идеал?

Пока супруг тебя, красавицу младую,Между шести других еще не заключил,Ходи к источнику могилИ черпай воду ключевую,И думай, милая моя:Как невозвратная струяБлестит, бежит и исчезаетТак жизни время [?] убегает,В гареме так исчезну я.

Ночной зефирСтруит эфир.Шумит,БежитГвадалквивир.

Вот взошла луна златая,Тише… чу… гитары звон…Вот испанка молодаяОперлася на балкон.

Ночной зефирСтруит эфир.Шумит,БежитГвадалквивир.

Скинь мантилью, ангел милый,И явись как яркой день!Сквозь чугунные перилыНожку дивную продень!

Ночной зефирСтруит эфир.Шумит,БежитГвадалквивир.

Охотник до журнальной драки,Сей усыпительный ЗоилРазводит опиум чернилСлюнею бешеной собаки.

Лихой товарищ наших дедов,Он друг Венеры и пиров,Он на обедах — бог обедов,В своих садах — он бог садов.

Ненастный день потух; ненастной ночи мглаПо небу стелется одеждою свинцовой;Как привидение, за рощею сосновой   Луна туманная взошла…Всё мрачную тоску на душу мне наводит.Далеко, там, луна в сиянии восходит;Там воздух напоен вечерней теплотой;Там море движется роскошной пеленой   Под голубыми небесами…Вот время: по горе теперь идет онаК брегам, потопленным шумящими волнами;   Там, под заветными скалами,Теперь она сидит печальна и одна…Одна… никто пред ней не плачет, не тоскует;Никто ее колен в забвеньи не цалует;Одна… ничьим устам она не предаетНи плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных.........................................................................................................................Никто ее любви небесной не достоин.Не правда ль: ты одна… ты плачешь… я спокоен;........................................Но если........................................

Презрев и голос[?] укоризны,И зовы сладос[тных] надежд,Иду в чужбине прах отчизныС дорожных отряхнуть одежд.У [молкни], сердца шопот сонный,Привычки давной слабый [?] глас,Прости, предел неблагосклонный,Где свет узрел я в первый раз!Простите, сумрачные сени,Где дни мои [текли] [?] в тиши,Исполнены страстей и лениИ снов задумчивых души.Мой брат, в опасный день разлукиВсе думы сердца — о тебе.В последний [раз] сожмем же рукиИ покоримся мы судьбе.Благослови побег поэта[]       где-нибудь в волненьи [света][?]Мой глас [?] [вос]помни иногдаУмолкнет он под небом дальным       сне[?],Один печальнымУгаснет в чуждой стороне.Настанет час желанныйИ благоск[лонный] [?] славянинК моей могиле безъимянной

Сабуров, ты оклеветалМои гусарские затеи,Как я с Кавериным гулял,Бранил Россию [с] Молоствовым,С моим Чедаевым читал,Как, все заботы отклоня,Прове[л] меж ими год я круглый,Но Зубов не прельстил меняСвоею задницею смуглой.

Дитя, не смею над тобойПроизносить благословенья.[Ты] взором, [мирною[?] душой,][Небесный] ангел утешенья.

Да будут ясны дни твои,Как [милый] взор [твой][?] ныне ясен.[Меж] [лу[чших][?]] жребиев землиДа [б[удет]] жребий твой прекрасен.

   I.Клянусь четой и нечетой,Клянусь мечом и правой битвой,Клянуся утренней звездой,Клянусь вечернею молитвой: [2]

Нет, не покинул я тебя.Кого же в сень успокоеньяЯ ввел, главу его любя,И скрыл от зоркого гоненья?

Не я ль в день жажды напоилТебя пустынными водами?Не я ль язык твой одарилМогучей властью над умами?

Мужайся ж, презирай обман,Стезею правды бодро следуй,Люби сирот, и мой КоранДрожащей твари проповедуй.

   II.О, жены чистые пророка,От всех вы жен отличены:Страшна для вас и тень порока.Под сладкой сенью тишиныЖивите скромно: вам присталоБезбрачной девы покрывало.Храните верные сердцаДля нег законных и стыдливых,Да взор лукавый нечестивыхНе узрит вашего лица!

А вы, о гости Магомета,Стекаясь к вечери его,Брегитесь суетами светаСмутить пророка моего.В пареньи дум благочестивых,Не любит он велеречивыхИ слов нескромных и пустых:Почтите пир его смиреньем,И целомудренным склоненьемЕго невольниц молодых. [3]

   III.Смутясь, нахмурился пророк,Слепца послышав приближенье: [4]Бежит, да не дерзнет порокЕму являть недоуменье.

С небесной книги список данТебе, пророк, не для строптивых;Спокойно возвещай Коран,Не понуждая нечестивых!

Почто ж кичится человек?За то ль, что наг на свет явился,Что дышит он недолгой век,Что слаб умрет, как слаб родился?

За то ль, что бог и умертвитИ воскресит его — по воле?Что с неба дни его хранитИ в радостях и в горькой доле?

За то ль, что дал ему плодыИ хлеб, и финик, и оливу,Благословив его трудыИ вертоград, и холм, и ниву?

Но дважды ангел вострубит;На землю гром небесный грянет:И брат от брата побежит,И сын от матери отпрянет.

И все пред бога притекут,Обезображенные страхом:И нечестивые падут.Покрыты пламенем и прахом.

   IV.С тобою древле, о всесильный,Могучий состязаться мнил,Безумной гордостью обильный;Но ты, господь, его смирил.Ты рек: я миру жизнь дарую,Я смертью землю наказую,На всё подъята длань моя.Я также, рек он, жизнь дарую,И также смертью наказую:С тобою, боже, равен я.Но смолкла похвальба порокаОт слова гнева твоего:Подъемлю солнце я с востока;С заката подыми его!

   V.Земля недвижна — неба своды,Творец, поддержаны тобой,Да не падут на сушь и водыИ не подавят нас собой. [5]

Зажег ты солнце во вселенной,Да светит небу и земле,Как лен, елеем напоенный,В лампадном светит хрустале.

Творцу молитесь; он могучий:Он правит ветром; в знойный деньНа небо насылает тучи;Дает земле древесну сень.

Он милосерд: он МагометуОткрыл сияющий Коран,Да притечем и мы ко свету,И да падет с очей туман.

   VI.Не даром вы приснились мнеВ бою с обритыми главами,С окровавленными мечами,Во рвах, на башне, на стене.

Внемлите радостному кличу,О дети пламенных пустынь!Ведите в плен младых рабынь,Делите бранную добычу!

Вы победили: слава вам,А малодушным посмеянье!Они на бранное призваньеНе шли, не веря дивным снам.

Прельстясь добычей боевою,Теперь в раскаяньи своемРекут: возьмите нас с собою;Но вы скажите: не возьмем.

Блаженны падшие в сраженьи:Теперь они вошли в эдемИ потонули в наслажденьи,Не отравляемом ничем.

   VII.   Восстань, боязливый:   В пещере твоей   Святая лампада   До утра горит.   Сердечной молитвой,   Пророк, удали   Печальные мысли,   Лукавые сны!   До утра молитву   Смиренно твори;   Небесную книгу   До утра читай!

   VIII.Торгуя совестью пред бледной нищетою,Не сыпь своих даров расчетливой рукою:Щедрота полная угодна небесам.В день грозного суда, подобно ниве тучной,   О сеятель благополучный!Сторицею воздаст она твоим трудам.

Но если, пожалев трудов земных стяжанья,Вручая нищему скупое подаянье,Сжимаешь ты свою завистливую длань —Знай: все твои дары, подобно горсти пыльной,   Что с камня моет дождь обильный,Исчезнут — господом отверженная дань.

   IX.И путник усталый на бога роптал:Он жаждой томился и тени алкал.В пустыне блуждая три дня и три ночи,И зноем и пылью тягчимые очиС тоской безнадежной водил он вокруг,И кладез под пальмою видит он вдруг.

И к пальме пустынной он бег устремил,И жадно холодной струей освежилГоревшие тяжко язык и зеницы,И лег, и заснул он близ верной ослицы —И многие годы над ним протеклиПо воле владыки небес и земли.

Настал пробужденья для путника час;Встает он и слышит неведомый глас:"Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?"И он отвечает: уж солнце высокоНа утреннем небе сияло вчера:С утра я глубоко проспал до утра.

Но голос: "О путник, ты долее спал;Взгляни: лег ты молод, а старцем восстал;Уж пальма истлела, а кладез холодныйИссяк и засохнул в пустыне безводной,Давно занесенный песками степей:И кости белеют ослицы твоей".

И горем объятый мгновенный старик,Рыдая, дрожащей главою поник…И чудо в пустыне тогда совершилось:Минувшее в новой красе оживилось;Вновь зыблется пальма тенистой главой:Вновь кладез наполнен прохладой и мглой.

И ветхие кости ослицы встают,И телом оделись, и рев издают;И чувствует путник и силу, и радость;В крови заиграла воскресшая младость;Святые восторги наполнили грудь:И с богом он дале пускается в путь.

Лизе страшно полюбить.Полно, нет ли тут обмана?Берегитесь — может быть,Эта новая ДианаПритаила нежну страстьИ стыдливыми глазамиИщет робко между вами,Кто бы ей помог упасть.

Прости, украинской мудрец,Наместник Феба и Приапа!Твоя соломенная шляпаПокойней, чем иной венец;Твой Рим — деревня; ты мой папа,Благослови ж меня, певец!

   [Что же? будет] ли вино?[Лайон, жду] его давно.Знаешь ли какого рода?У меня закон один:Жажды полная свободаИ терпимость всяких вин.Погреб мой гостеприимныйРад мадере золотойИ под пробкой смоленойSt Пере бутылке длинной.В лета [красные] мои,В ле[та] юности безумной,Поэтической АиНравился мне пеной шумной,Сим подобием любви!   вспомнил о поэтеИ напененный[?] бокалЯ тогда всему на свете,Милый брат, предпочитал.

   Ныне нет во мне пристрастья —Без разбора за столом[?],Друг разумный сладост[растья],Вина обхожу кругом —[Все люб[лю] [?] я Понемногу —Часто двигаю стакан,Часто пью — но сла[ва богу]Редко, редко лягу пьян.]

Ты вянешь и молчишь: печаль тебя снедает:На девственных устах улыбка замирает.Давно твоей иглой узоры и цветыНе оживлялися. Безмолвно любишь тыГрустить. О, я знаток в девической печали;Давно глаза мои в душе твоей читали.Любви не утаишь: мы любим, и как нас,Девицы нежные, любовь волнует вас.Счастливы юноши! Но кто, скажи, меж имиКрасавец молодой с очами голубыми,С кудрями черными?… Краснеешь? Я молчу,Но знаю, знаю всё: и если захочу,То назову его. Не он ли вечно бродитВкруг дома твоего и взор к окну возводит?Ты втайне ждешь его. Идет, и ты бежишь,И долго вслед за ним незримая глядишь.Никто на празднике блистательного мая,Меж колесницами роскошными летая,Никто из юношей свободней и смелейНе властвует конем по прихоти своей.

К чему холодные сомненья?Я верю: здесь был грозный храм,Где крови жаждущим богамДымились жертвоприношенья;Здесь успокоена былаВражда свирепой Эвмениды:Здесь провозвестница ТавридыНа брата руку занесла;На сих развалинах свершилосьСвятое дружбы торжество,И душ великих божествоСвоим созданьем возгордилось.........................................Чедаев, помнишь ли былое?Давно ль с восторгом молодымЯ мыслил имя роковоеПредать развалинам иным?Но в сердце, бурями смиренном,Теперь и лень и тишина,И, в умиленьи вдохновенном,На камне, дружбой освященном,Пишу я наши имена.

Зачем ты, грозный аквилон,Тростник прибрежный долу клонишь?Зачем на дальний небосклонТы облачко столь гневно гонишь?

Недавно черных туч грядойСвод неба глухо облекался,Недавно дуб над высотойВ красе надменной величался…

Но ты поднялся, ты взыграл,Ты прошумел грозой и славой —И бурны тучи разогнал,И дуб низвергнул величавый.

Пускай же солнца ясный ликОтныне радостью блистает,И облачком зефир играет,И тихо зыблется тростник.

Пускай увенч[анный] любов[ью] красотыВ завет[ном] зол[оте] хранит ее чертыИ письма тайные, награда долгой муки,Но в тихие часы томит[ельной] разл[уки]Ничто, ничто моих не радует очей,И ни единый дар возлюбл[енной] моей,Святой залог любви, утеха грусти нежнойНе лечит ран любви безум[ной], безнаде[жной].

   На скользком поприще Т[имковского] наследник!Позволь обнять себя, мой прежний собеседник.Недавно, тяжкою цензурой притеснен,Последних, жалких прав без милости лишен,Со всею братией гонимый совокупно.Я, вспыхнув, говорил тебе немного крупно,Потешил дерзости бранчивую свербежь —Но извини меня: мне было не в терпеж.Теперь в моей глуши журналы раздирая,И бедной братии стишонки разбирая(Теперь же мне читать охота и досуг),Обрадовался я, по ним заметя вдругВ тебе и правила, и мыслей образ новый!Ура! ты заслужил венок себе лавровыйИ твердостью души, и смелостью ума.Как изумилася поэзия сама,Когда ты разрешил по милости чудеснойЗаветные слова божественный, небесный,И ими назвалась (для рифмы) красота,Не оскорбляя тем уж Господа Христа!Но что же вдруг тебя, скажи, переменилоИ нрава твоего кичливость усмирило?Свои послания хоть очень я люблю,Хоть знаю, что прочел ты жалобу мою,Но, подразнив тебя, я переменой сеюПриятно изумлен, гордиться не посмею.Отнесся я к тебе по долгу моему:Но мне ль исправить вас? Нет, ведаю, комуСей важной новостью обязана Россия.Обдумав наконец намеренья благие,Министра честного наш добрый царь избрал,Шишков наук уже правленье восприял.Сей старец дорог нам: друг чести, друг народа,Он славен славою двенадцатого года;Один в толпе вельмож он русских муз любил,Их, незамеченных, созвал, соединил;Осиротелого венца ЕкатериныОт хлада наших дней укрыл он лавр единый.Он с нами сетовал, когда святой отец,Омара да Гали прияв за образец,В угодность господу, себе во утешенье,Усердно задушить старался просвещенье.Благочестивая, смиренная душаКарала чистых муз, спасая Бантыша,И помогал ему Магницкой благородный,Муж твердый в правилах, душою превосходный,И даже бедный мой Кавелин-дурачок,Креститель Галича, [Магницкого] дьячок.И вот, за все грехи, в чьи пакостные рукиВы были вверены, печальные науки!Цензура! вот кому подвластна ты была!

   Но полно: мрачная година протекла,И ярче уж горит светильник просвещенья.Я с переменою несчастного правленьяОтставки цензоров, признаться, ожидал,Но сам не зная как, ты видно устоял.Итак, я поспешил приятелей