Николай Асеев - Лирень

Лирень

Елена Гуро

«Доктор Пачини вошел в хлев…»

Доктор Пачини вошел в хлев и кормил людей, пришедших из размалеванных вывесками улиц. Потом он шел в интеллигентное сияющее стекло двери.

И пока он был комодом и переживал новизну улицы, весны, и ветерка, и талого снега.

И он стал белой башней. Розовые лучи грели его бока, точно вся весна льется в эти ворота.

— А мне ничем сегодня не пришлось быть, кроме дурного блестящего сапога.

«Вы недовольны жизнью?..»

— Вы недовольны жизнью?

— Жизнь для меня узка. Везде заборчики, да решетки понагорожены, душно, темно.

— Свету хочу яркого, воли, — а нет воли и света солнечного, так пожара хочу, чтобы все заборчики да курятники человечий позагорелись.

— Гм!.. и с теми, пожалуй, кто живет в них, — а кто будет новое на место строить — Вы?

А без курятников новая жизнь обойдется.

Ефим № 6. — Этот господин хочет обойтись без людей, без построек, без заборов и цивилизации.

— Мы вам поможем в этом.

Новый пациент говорит, что ему узко и напротив курятник. Мы боимся, что припадок возобновится.

Пациент № 5. Опять уверяет, что гиацинты на клумбе — цветы его жены, и плачет.

— Пересадите его против курятника, а № 6 — против гиацинтов, т. е. против пожара.

Сторож в недоумении.

— Ну да, т. е. вообще против гиацинтов, а того поближе к курятнику.

— Ах сударь, но ведь ее нельзя было спросить. — У нее сломана шея.

— Сломана шея? Но это значит было плохо устроено.

— Плохо устроено?

— Ну да, в противном случае это на самом деле очень освежает и заставляет нас чувствовать себя высоко над прочими людьми и обстоятельствами.

— Мы, очевидно, не понимаем друг друга.

Николай Асеев

Война

Словопредставление

«И разом сарматские реки,

Свиваясь холодной дугой,

Закрыли ледяные веки

И берег явили нагой»…

Едут полководцы. Впереди Архангел Петр Великий на дородном рыжем коне, упершись рукою в колено. Горнисты играют поход. Дороги извиваются под копытами коней как змеи. Расступающиеся горы отражают звуки музыки и ржанье городов, бегущих по сторонам войск. Медленно.

Трубы: вздыхают.

Вдоль по небу выкован Данте,Но небу вовеки не сброситьНа марша глухое andanteОдёжь его красную проседь.

Флейта одиноко взлетает вверх.

Чужое гремящее слово!Чужое суровое имя!Здесь, где кругозор не изломан,Все крючьями рвите кривыми.

Города набегают и смешиваются с войском. Общее медленное движение вперед. Музыка.

И в свивах растерзанных линийЗапела щемящая давка,Как тысячеструнных румыний,Сердец, покачнувшихся навкось!

То взора томителен промах.То сердце отгрянувши ухнет.А сколько отпущено громаВ замок запираемой кухни!

И — небо похитивших лужицЗубенками жадно проляскав,Как глаз закатившийся, ужасДрожит где-то шумною пляской.

Жители перепутались с солдатами. Установлены патрули. Общее упорное движение продолжается. Флейты визжат предостерегающе.

Кто прямо пройдет через площадьПод улиц скрипичные пытки —Кидайся в лицо ему рощаИ пулями глаз ему вытки.

Мелодия повышается секвенциями. Их лестница достигает вершины гор.

Упали осенние травыПугливого конского храпа,И, ранена, Русская РаваКачает разбитою лапой.

По ней тяжело грохоча взбирается рыжий конь. Паника, крики: Чудо! Чудо!

Полков почерневшая копотьОбвешала горные тропы:Им любо, им бешено топатьВ обмерзшие уши Европы.

Пауза

Архангел Петр В. на вершине; как бы смотр уходящим войскам. Простирает руку.

Крик флейты:

Но разве я думал, но развеМне нужно, чтоб в пламенном телеВ раскрытой пылающей язвеПерсты мои похолодели?

В молчании блещут штыки проходящих солдат. Архангел поднял трубу, возвещая Рождество. Город застыли строениями. Шум, снег, предпраздничная суета.

Театр военных действий. Окопы. Реки. Пушки. Дым застит окрестность. Сумасшедший поручик с саблей наголо и биноклем из двух пушек у глаз. По временам засовывает руку в карман и бросается вдаль горстями солдат.

Сумасшедший поручик.

Я был певцом и ученым,Исследовал мирные дремы силТеперь я солдат и занят созвучьями грохотаЗдесь страх нам щекочет каждый едва народившийся промыселИ умирает ребенком в дыму задыхаясь хохота.

И если забыты шестые чувстваЗа дней стекляшками тусклыми —Вы будете знать одно лишь искусство:Вцепиться в землю всеми мускулами.

А высадив судеб оконницыНа край крутой вселенской пропастиМы тащим, тащим миров покойницуЗа бронированные лопасти.

Не здесь ли сладко пахнет порохИ — десять солнц небесной олыбиИ лакомо скользят на взорахСверкающие сталью голуби?

Останавливается, ожидая ответа. Канонада. В исступлении бросается вниз с окопа. На минуту останавливается, указывая саблей на поле.

Смотрите: все слова осумашедшевелиПрикинулись мертвыми, но крикнули вдруг: Ура!И мы из боя отошед шевелилиИзломанные кивера!

Падает убит. На место его прапорщик со знаменем. Влезает на окоп штатский господин как ящерица. Наклоняется над поручиком. Трясет его за плечи.

Штатский господин.

Позвольте! Эй вы! Да ведь сами же вы!Слышите! Канта и Гегеля?А теперь от ужаса замшевыйВалитесь как мертвая кегля!

И вообще, что вы можете предъявить умираяКроме паспорта и манжет?Или вы может быть о кущах раяМечтаете тайком, как подобает ханже?

Пусть он сказал: «Мы будем оба там!»Но каменный кремль ваш — игрушкаЕго любая сдунет хоботомБлаговоспитанная пушка!Право же пора изменить понятияИ занятия этиИ откуда у вас радость рокотаКакой живучий!Я ведь, собственно доктор.

Мертвый патриотический поручик.

Не мучай!Неужели в домах за хатамиВ колясках, в песнях, на постеляхНе снова стали все солдатамиОдним ружьем в потемки целя.

Штатский.

Да что вы! Право же вы в пафосе.Говорите как собственный корреспондент.По-вашему теперь не правы всеДолжны были таскать повсюдуГражданских чувств сырую груду.

Танцует.

Там стороны света — все те же четыреОдежды и ветры — все те же, все те жеПод выгибы танца, под ропот псалтыриВы будете сниться все реже и реже.

Мертвый поручик.

Когда как камень летит РоссияНе помнить чести, не мерять местиДа что сильнее и что красивейКогда как камень летит Россия!

Штатский господин.

Ну вот, ну вот у вас разжижение кровиНадо ее ссыворотитьПолно усы воротитьИ хмурить брови.

Ланцетом вскрывает артерии. Пробует капельку на язык, недовольно крутит головой, чихает.

Владимир Маяковский

Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче

(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 40 верст по Ярославской ж. д.).

В сто сорок солнц закат пылалв июль катилось лето,была жара,жара плыла —на даче было это.Пригорок Пушкино горбилАкуловой горою,а низ горы —деревней был,кривился крыш корою.А за деревнею —дыра,и в ту дыру, наверно,спускалось солнце каждый раз,медленно и верно.А завтрасновамир залитьвставало солнце ало.И, день за днем,ужасно злить,менявот этостало.И, так однажды разозлясь,что в страхе все поблеклов упор я крикнул солнцу:«Слазь!довольно шляться в пекло!»Я крикнул солнцу:«Дармоед!занежен в облака ты.а тут — не знай ни зим, ни лет,сиди, рисуй плакаты!»Я крикнул солнцу:«Погоди!послушай, златолобочем так,без дела, заходитько мнена чай зашло бы»,Что я наделал!Я погиб!Ко мне,по доброй воле,само,раскинув луч — шаги,шагает солнце в поле.Хочу испуг не показать —и ретируюсь задом.Уже в саду его глаза.Уже проходит садом.В окошки,в двери,в щель войдя,валилась солнца масса,ввалилось,дух переведя,заговорило басом:«Гоню обратно я огни,впервые с сотвореньм,ты звал меня?Чаи гони.гони, поэт, варенье!»Слеза из глаз у самого —жара с ума сводила,но я ему —на самовар:«Ну что-ж,садись, светило!»Чорт дернул дерзости моиорать ему —сконфуженя сел на уголок скамьи,боюсь — не вышло-б хуже!Но странная из солнца ясьструилась —и степенностьзабыв —сижу, разговорясьс светилом, постепенно.Про то,про это говорю,что-де заела Роста,а солнце:«Ладно,не горюй,смотри на вещи просто!А мне ты думаешь,светитьлегко?— Поди, попробуй!а вот идешь —взялось идти,идешь — и светишь в оба!»Болтали так до темноты —до бывшей ночи, то-есть.Какая тьма уж тут!на тымы с ним, совсем освоясь.И скородружбы не тая,бью по плечу его я.А солнце тоже:«Ты да я,нас, товарищ, двое!Пойдем поэт,взорим,вспоему мира в сером хламе.я буду солнце лить свое,а ты — свое,стихами».Стена теней,ночей тюрьма,под солнц двустволкой паластихов и света кутерьма —сияй, во что попало!Устанет то, —и хочет ночьприлечь —тупая сонница.Вдруг — яво всю светаю мочь —и снова день трезвонится.Светить всегда,светить везде,до дней последних донца,светить —и никаких гвоздей!вот лозунг мой —И солнца!

Отношение к барышне