Христина Кроткова - Белым по черному

ХРИСТИНА КРОТКОВА. БЕЛЫМ ПО ЧЕРНОМУ (Париж — Нью-Йорк,1951)

«Знаю: телу нужен воздух…»

Знаю: телу нужен воздух,Быта чтит оно закон:В меру усталь, в меру отдых,Теплый дом, еда и сон.

Что же дать мне этой темной,Невнимательной душе,Непонятной, неуемной,Замершей настороже?

«Потому что все-таки нам надо…»

Потому что все-таки нам надо,Чтоб хоть кто-нибудь да слышал нас,Чтоб тоску помученного взглядаЧеловеческий бы встретил глаз.

Потому что не для крови свежейБыл задуман первозданный снег.Потому что хочет правды здешней,Нескончаемой вовек,Неприявший злобы, неутешный,Уязвленный человек.

БАЛЛАДА О МАЯКЕ

— На острове, — не спрашивай, я не отвечу, — там, на острове,На диком острове стоял маяк, и свет,Надежный, честный свет горел всю ночь. Всю ночь кричали чайкиНад диким светом, рассекавшим честный мрак.

Нет, не перебивай. Всю ночь смотрел матрос,А ночь была, как день — бессмысленно отчетливой,И он смотрел всю ночь, всю жизнь в глаза вложив,На этот честный, чистый, четкий свет,Идущий, понимаешь? — прямо к сердцу

Из где-то медлящей страны обетованной:С лесного, дикого, заброшенного острова,С забытого, пустого маяка.

«Еще один официальный день…»

Еще один официальный день,Еще одна неизданная ночь, —Все тот же испещренный черновик.

Свой собственный неузнанный двойник,Сквозь беды, неприкаянная тень,Я, спотыкаясь, рвусь подальше, прочь.

Не знаю, что себе и пожелать —Землетрясенья, подвига, веригИль попросту шальной автомобиль.

Иль воздуха, спокойствия. Любви ль.А, может быть, достаточно стоятьИ долго слушать в парке детский крик.

«С своим отчаяньем, с своей бессонницей…»

С своим отчаяньем, с своей бессонницейКаждый как-то справляется:Кто может — уходит, кто может — сторонится,Кто — в прятки с собой играется.

Протяжное утро дорогой невзрачноюКлубится, туманится, стелется.Бредут по ней сонные, тихие, жвачные,Зевают, крестятся, бреются.

«Кому ты нужен…»

Кому ты нужен,Мой бедный пес?Шершав снаружи,Внутри бескост.

До ласки падкий,Тоской не зли,Не стой на лапкахИ не скули.

Случайно гладитСудьбы рука,Лишь скуки ради —Слегка, слегка.

Не вой на стуже,Не тычь свой нос.Кому ты нужен,Мой бедный пес?

«Горький воздух, жесткий и нелепый…»

Горький воздух, жесткий и нелепый,Горла поперек встает комком.Из камней, мне поданных на просьбу хлеба,Я могла б построить дом.

Все ж стою, и жду, глаза потупив,Чтобы спрятать их голодный блеск.Люди беспощадны, жестоки и скупы,И умеют обходиться без чудес.

Но еще жесточе в каждоночном мракеВопросительная мается тоска.И в который раз, в котором страхеВновь протянута рука.

«Зачем: не как орех, не твердой скорлупой…»

Зачем:не как орех, не твердой скорлупой,А беззащитной мякотью наружу?Бросаясь в омут прямо головой,Свое прекраснодушье я нарушу.

Самоучитель жизненной борьбыЯ прохожу подряд, за словом слово.Заданье — отстреляться. Цель — рабыДа будут полноправны в мире новом.

Вцепляюсь в сталь надежных аксиом,В железо и бетон логичных построений,Беру за бастионом бастион,Ловлю за откровеньем откровенье.

Кусаются? Кусайся. Жалят? Жаль.Борись за хлеб, за право на улыбку,На жалость, на раздумье, на печаль,За право на усталость и ошибку.

Самоучитель правильно сказал:— Меняй свое мгновение на вечность.Рази врага! Наотмашь! Наповал!За духолюбие! За человечность!

ПАМЯТИ ПОЭТА В. КОЗЛОВСКОГО

Я не знаю, где ты прожил детство —За Уралом или на Десне,Где ты принял русское наследство,Придружился к северной весне.

Но за годы жизни на чужбинеТы к чужому слову не привык.Громче с каждой новой годовщинойКрови предков слышал ты язык.

И вдали от керженских просторовПроходил бесплодно день за днемВ бесконечных шумных разговорах,В молчаливых думах о своем.

Вырванное с корнем поколенье!Умерло, рожденное без слов,Все неповторимое волненьеЛучших, ненаписанных стихов.

СУМАСШЕДШИЙ МУЗЫКАНТ

Сошедший с ума музыкантВсе ищет замолкшую музыку.Она затерялась,Ее невозможно найти.

С растущей тревогойОн бродит один по улицам,Подолгу стоит на углах,Не зная, куда повернуть,Как перейти.

Рассеянный, растерявшийся,Не может найти себе места.Он нюхает ноты,Он трогает струны.У пыльного стоя окна, —

Откуда единственный видНа крыши Парижа, —Барабанит в тоске по стеклу.

Она, ведь, была,Вот здесь, в этой комнате.Заглядывает под кровать,Достает записную книжку,Просматривает адреса.Удивительно. Непонятно.Он знает прекрасно:Она ведь…

Осторожно подкравшись,Он смотрит в спокойное зеркало.Нет, это не музыка,Это просто небритая морда.

— Будьте добры,Как мне пройти к вокзалу? —Он церемонноПриподнимает помятую шляпу(Она висит неподвижноНа вешалке, у дверей).

— Благодарю вас.Отрежьте мне фунт колбасыИ полфунта Чайковского. —

Часы безумно спешат,На них без пяти двенадцать,Он должен бежать.

Он должен найти убежавшую музыку,Он просто не может без этого жить.Он места себе не находит,Он ходит и ищет.

Он потерял свою музыку,Он просто не может жить.(Как будто для этогоНадо сойти с ума).

«Ты тоже из таких — из одиноких…»

Ты тоже из таких — из одиноких,Задумавшихся тяжко над собой,Из несогласных, диких, однобоких,Чья жизнь — раздумья медленный запой.

Из меченных несчастьем, неумелых,И неумеющих, и нехотящих жить,Из уязвленных знаньем, онемелыхИ научившихся лишь одному — щадить.

Помочь нельзя. Дай руку мне, — и страстно,И с исступленным вдохновеньем лги:— Жизнь платит явные свои долги!— Смерть не разлучит нас! Любовь прекрасна!

«Я поздней осени люблю голубоокость…»

Я поздней осени люблю голубоокость,Ее рассеянность, ее жестокость,

Ее боязнь сантиментальных драмИ откровенный холод по утрам.

Ничем не соблазнив, поблек багрянец щедрый,Ни в чем не убедив, смирились, стихли ветры.

Осталась только голая фактичность —Над схемой рощ заката лаконичность.

В уже ненужной роскоши убранстваЛежат опустошенные пространства,

Одухотворены и преображеныЗаслуженным покоем тишины.

«Солнце печет, а в тени свежо…»

Солнце печет, а в тени свежо.Ждать хорошо, и не ждать хорошо.

Весело мчаться в шумной погоне —— Я догоню, или он догонит? —Солнце печет, а в тени свежо.

Весело мчаться в шумной погоне,Но у окошка сидеть — спокойней.

Ждать хорошо, и не ждать хорошо.

«Потеряно любимое кольцо…»